Должно быть, тучи рассеялись, стало чуть светлее. Или глаза Констана привыкли к темноте, в которую он усиленно всматривался. Как бы там ни было, он не мог ошибиться относительно личности ночного посетителя: это был Дуглас, который как раз, закрывая за собой створку ворот, дважды повернул ключ. Бесшумно шагая, он поспешно удалялся по авеню.
Констан долго стоял неподвижно. Ему даже пришлось восстанавливать дыхание, потому что он вынужден был его затаить. Если Дуглас приехал на машине, то, несомненно, припарковал ее очень далеко отсюда. Шума мотора не было слышно ни прежде, ни сейчас. Гарантированное соблюдение тайны? Но зачем? С какой целью?
- У него же есть ключ, - прошептал Констан.
Собственный голос показался ему слабым и хриплым. Широко шагая, он направился к западному ряду и вошел внутрь. Третье или четвертое стойло. Кто их занимает? Да, Артист и Макассар. Макассар, которому завтра бежать… Констан лихорадочно открыл дверь и зажег свет. Артист лежал на соломе спокойно, а вот Макассар забился в глубину стойла и казался возбужденным. Осторожно подойдя, Констан погладил его по шее. Конь дважды или трижды с раздражением дернул головой.
- Спокойно, мой хороший, спокойно…
Что же произошло здесь десятью минутами раньше?
- Что он тебе сделал, а?
Увы! На этот раз Констан знал ответ. Что можно сделать скакуну накануне бегов, когда человеком движут недобрые намерения?
- Только не Дуглас! Не он, нет!
Он наклонился, чтобы осмотреть солому, но ничего не заметил. Конечно, Дуглас не был таким дураком, чтобы оставить шприц или кусок ваты, - он выполнил свою грязную работенку, не оставив следов.
- Матерь Божья… Как это объяснить?
Он ничего не понимал. Он видел, что Дуглас Монтгомери закрыл ворота конюшни собственным ключом. Все остальное было предположениями.
- Нет, это очевидно, что Макассар завтра выступит плохо. Но зачем?
Пари, деньги, игра, соблазн выигрыша. Констан за всю свою жизнь не поставил ни одного евро на лошадь. Сколько же Дугу заплатили за злодеяние? Сколько он получит потом в окошке тотализатора?
Констан вышел из стойла, погасил свет, закрыл двери. Что же делать? Будить Аксель ему не хотелось. Она вполне могла вызвать полицию, подать жалобу или прямо среди ночи отправиться к Дугу и надавать ему пощечин. Что же до Констана, то он оказался бы предателем, не поднявшим тревогу. Свидетель-пособник… После этого он мог бы попрощаться со своей ответственной должностью.
Все складывалось отвратительно. Он достал из кармана коробку с сигарами и закурил. В каком положении был
Дуглас, если пошел на подобную аферу? Сын Норбера, внук Бенедикта, правнук великого Гаса Монтгомери превратился в проходимца. А если он окажется за это в тюрьме?
Тюрьма… Констан вздрогнул, представив Дуга в камере. Не он ли клялся заботиться об Аксель и Дугласе? Норбер, должно быть, ворочается в гробу.
- Я говорил, чтобы с этим мальчишкой так не обращались, что его превратят в бунтаря… Я говорил, но меня не слушали!
Совесть мучила его, и он вернулся, чтобы взглянуть на Макассара, который по-прежнему стоял в стойле. Пора было уходить. Он знал, что не заснет этой ночью и не сможет утром, за завтраком, посмотреть в глаза Аксель.
Едва он вошел в дом, как от запаха горелого запершило в горле. Он поспешил на кухню, открыл дверцу духовки и с отвращением взглянул на обуглившийся пирог.
- Испеку другой, это меня отвлечет.
Какое-то время он размышлял, но уже знал, что ничего не скажет. Его загнали в угол. На секунду он закрыл глаза, пытаясь представить завтрашние скачки. Антонен будет нервничать, напрасно стегать несчастного Макассара… Ничего не поделаешь, этого не избежать.
- А дальше? Пока что малыш попал в переплет по собственной неосторожности…
Констан мог бы покараулить ночью, сменить замок на воротах, навесить замки на дверях в стойлах, но как быть с другими конюшнями?
- До тех пор, пока его не схватят и не отдубасят хорошенько.
Должен ли он это сделать? Наброситься на Дуга и задать ему трепку? Констан чувствовал себя совершенно не способным на это, он никогда еще не поднимал ни на кого руку.
- По крайней мере, я поговорю с ним. Я знаю, где он живет.
Хотя убедить Дугласа в чем-то было нелегко: еще ребенком он был уже упрям как осел.
- И он меня тоже не слушал. Никто меня не слушает.
Он достал сгоревший пирог из печки, выбросил его в мусорное ведро и какое-то время рассматривал почерневшую форму. Рецепт дала ему Соланж, его свояченица, та, что так любила море и парусники.
Внезапно на Констана навалилась бесконечная тоска. Какой же он никчемный! Простофиля, как он часто слышал о себе. И все его клятвы, данные в память о брате, не стоят ломаного гроша!
Констан шмыгнул носом, вытер щеки и поставил форму в раковину. Как бы ему хотелось вернуть время вспять! Когда еще не исчез Норбер, не умерла мать, не случилось несчастья с отцом… Или хотя бы не произошли события сегодняшнего рокового вечера…
4
- Ты даже не попытался! - гремел голос Бенедикта.
Антонен поднял глаза к небу и зло ответил:
- Из него ничего нельзя было выжать. Он спекся уже перед первым поворотом. Когда я попробовал заставить его приложить усилие, он не смог.
- Ты не взял хлыст!
- Неправда. Я стегнул его, но это ничего не изменило. Мне что, нужно было забить его? Он все равно ничего не мог сделать, а я бы нарвался на выговор!
Рассерженный оттого, что на него нападали с упреками, Антонен выпрямился во весь рост. Куртка наездника дома Монтгомери - голубая, с массивным синим лотарингским крестом и клетчатыми рукавами - оттеняла загар. Он сорвал с головы шлем, поверх которого была надета шапочка, сочетающаяся с остальными цветами. Он тоже был обескуражен выступлением Макассара и знал, что это не его вина. Полностью разделяя раздражение Бенедикта, он вспомнил странное предостережение Констана в то утро: "Не требуй от этого коня слишком многого. Сегодня он словно не в своей тарелке!" Разумеется, он не придал этим словам значения, мнение Констана ничего не значило. Добрый малый прекрасно жил среди чистокровных лошадей, не так-то много о них зная. Между тем Макассар действительно повел себя не как виделось.
Антонен развернулся и направился к Аксель, которая разговаривала с конюхом. Макассара вымыли под душем, но он выглядел ослабевшим, стоял с потухшими глазами и опущенной головой.
- Почему ты позволила вывести его на старт? Констан считал, что он приболел. Он тебе об этом не сказал?
- Констан? - с изумлением переспросила она.
- Разумеется, тебе наплевать на его слова. Впрочем, мне тоже…
Он вздохнул и расстегнул ворот. Перед стойлами, в которых отдыхали лошади, легкий теплый ветерок смягчал послеполуденный зной.
- Продолжай выгуливать его шагом, - бросила Аксель конюху.
Хотя она и была очень расстроена, но старалась не показать этого. Как и у всех, кто проводил утренние часы на ипподроме, за последние дни ее кожа приобрела приятный золотистый оттенок, и Антонен вдруг перестал думать о скачках. Даже если бы Аксель была незнакомой женщиной в толпе, он заметил бы ее. Ярко-синие глаза, длинные золотистые волосы и ладная фигурка… Все вызывало в нем желание. В льняном жакете она казалась ему неотразимой. Почему она больше не хотела его? Проведенные вместе минуты оставили в нем самые лучшие воспоминания. После близости она смеялась и потягивалась как котенок, а он таял от нежности.
- Антонен, хочешь мою фотографию? - пошутила она.
Взглянув вокруг, он удостоверился, что Бенедикта нет поблизости, и ответил шепотом:
- Даже если ты мне не веришь, я по-прежнему влюблен в тебя.
Аксель покачала головой, несомненно, готовая поставить его на место, но у нее не оказалось для этого времени, потому что ее окликнули из-за барьера.
- О, черт возьми… Кто там еще? Боже мой, что за дурацкий день!
- Кто это?
- Младший Стауб. Предупреждаю, он ничего в этом не смыслит.
С натянутой улыбкой она подошла к мужчине лет тридцати, который отчаянно подавал ей знаки. Антонен несколько минут провожал ее взглядом: забавно было наблюдать, как она соблюдает светские условности. Эта роль ей весьма подходила, но еще пикантнее она выглядела, когда в джинсах и куртке, с надвинутым на глаза козырьком кепки, обрушивала бурю упреков на нерадивого ученика.
Услышав шум мотора коляски Бенедикта, Антонен направился в другую сторону. Ему нужно было зайти в раздевалку наездников, чтобы сменить шлем. Конь Стаубов был поставлен в пятый забег. Пришло время забыть о Макассаре.
* * *
У Жана Стауба был великолепный вкус, и он без ложной скромности его демонстрировал. Похоже, в ресторане "Каскад", куда он привел Аксель и Бенедикта, Стауба достаточно хорошо знали и не обратили его внимания на то, что едва пробило семь часов, то есть для ужина еще несколько рановато.
Вволю порадовавшись замечательному выступлению своих лошадей, он перешел к другим темам и долго говорил о путешествии в Нью-Йорк, о своих делах, о своем проекте в Японии. Он обращался преимущественно к Бенедикту, не замечал своего сына и улыбался Аксель всякий раз, когда встречался с ней взглядом.
Когда беседа стала затягиваться, Ксавье воспользовался этим и сообщил, что он обдумал компьютерную программу, предназначенную для тренеров. Для Аксель его слова прозвучали как гром среди ясного неба. Она напомнила, что ей это неинтересно, но он отбросил возражения беспечным жестом.
- Когда она будет доработана, вы ее опробуете, а затем, обещаю, уже не сможете без нее обойтись! Только мне нужно уточнить, что именно вам нужно.
- Она только что сказала тебе, что ни в чем не нуждается, - оборвал его Жан.
Он смотрел на сына с явным раздражением.
- Ты здесь не для того, чтобы подписывать договор, - добавил он. - Ешь утку, она остывает.
Уязвленный Ксавье сухо ответил:
- Мне уже не двенадцать лет, папа!
После неловкой короткой паузы Бенедикт вернулся к беседе.
- Для моего поколения эти компьютерные штуки совсем не понятны, однако я убежден, что они полезны. По крайней мере, что касается практического применения. В конце концов, от машин требуется только экономить наше время.
- Машина - это ваша память, к тому же безошибочная, - воодушевленно продолжил Ксавье. - Она освобождает вас от картотек, записных книжек, блокнотов, но главное - от забывчивости! Одним-единственным щелчком вы можете все отобразить на экране. Карьеру лошади, ее предков до двадцатого поколения, самый незначительный насморк, начиная с рождения… Вы можете руководить лечением животных, выписывать счета владельцам за пансион, за хранение соломы и овса…
- Хорошо, довольно, все понятно, - вздохнул Жан. - Ты просто не понимаешь, что тренер скаковых лошадей не работает, уткнувшись носом в экран, и что никакая статистическая кривая не заменит интуиции. Не так ли, Бенедикт?
Его тон показался Бенедикту несколько фамильярным, к тому же он не выносил, когда говорили за него.
- Одно другому, конечно, не помешает, - сказал он спокойно.
Оправдывать сына означало противоречить отцу. Снова установилась тишина, еще более тягостная. Жан повелительным жестом велел метрдотелю подать счет.
Когда они оказались возле машин, Ксавье предложил Бенедикту свою помощь и, разумеется, получил отказ.
- Я справляюсь сам, спасибо! Если хотите, можете положить мою коляску в багажник.
Аксель показала, как она складывается, и подошла вместе с Ксавье к задним дверям "альфы".
- Простите, что из-за меня накалилась атмосфера, - пробормотал он.
Вопреки ожиданию Аксель тихо ответила:
- Позвоните на следующей неделе. У меня будет больше времени, чтобы ответить на ваши вопросы.
Она закрыла заднюю дверцу, улыбнулась и подошла к Жану, который разговаривал с Беном, наклонившись к дверце. Ксавье услышал, как она произнесла несколько вежливых слов благодарности. И пока она устраивалась за рулем и медленно трогала машину с места, он следил за нею взглядом.
- Какая муха тебя укусила? - сквозь зубы процедил отец. - А я-то поверил, что ты предложил составить мне компанию в Лоншаме бескорыстно! Вообразил, что ты наконец заинтересовался лошадьми! Но нет, ты думаешь только о своем идиотском компьютере, о своих делах…
Ксавье пожал плечами и достал из кармана пачку сигарет.
- Ты снова куришь эту гадость? Лучше бы перешел на сигары, это не так вредно.
- Второй раз говорю тебе, папа: я уже не мальчишка.
- Но еще и не взрослый!
- Вот как?
- Ты даже не способен заработать на жизнь. Это я оплатил те занятия, которые ты хотел. Инженер! Если бы я знал, что, занимаясь своим ремеслом, ты будешь голодранцем, я бы не хлопотал.
- Какие хлопоты? - усмехнулся Ксавье. - Ты не пошел ради меня ни на какие жертвы, насколько я знаю. Уверяю тебя, я зарабатываю на жизнь - даже если и не в твоих масштабах.
- Что ты говоришь!
Остановившись перед роскошным "мерседес-купе", последним писком моды, Жан играл ключами, подбрасывая их на ладони. Ксавье достаточно хорошо знал отца, чтобы догадаться, что он ищет ссоры.
- Я пройдусь до метро, - решил он.
- Мы посередине Булонского леса. Иногда я спрашиваю себя, о чем ты вообще думаешь! Давай садись.
- Нет, спасибо. Приятного вечера, папа.
Из слишком частых стычек стало ясно, что между ними нет ничего общего, никаких точек пересечения.
- Подожди секунду! - остановил его Жан. - Перед тем как ты исчезнешь, я хотел бы кое-что уточнить. Оставь малышку Монтгомери в покое, хорошо?
- Ты можешь выражаться более определенно?
- Да, могу. С одной стороны, она милашка, с другой - это лицо, оказывающее мне платные услуги. Не надо охотиться в моих угодьях.
Он всегда хвастался перед сыном своими победами, даже не предполагая, что Ксавье охотно избежал бы такого рода откровенности.
- Твои угодья, услуги тебе, - повторил он ироничным тоном. - Ты действительно потрясающе выражаешься! Желаю тебе спокойной ночи.
Он удалился, не особенно торопясь, чтобы не получалось, будто он сбежал. Вечер был теплым, звездным, и в лесу еще оставалось много машин. По странной иронии судьбы Ксавье и впрямь оказался в таком месте, где не было ни автобуса, ни метро. Ему пришлось пройти всю дорогу от ипподрома в направлении Отей, и только тогда он достиг Парижа. То была бы приятная прогулка днем, но куда менее привлекательная в темноте. И зачем только он принял приглашение отца, брошенное сквозь зубы! А почему вообще оказался в Лоншаме? Его никогда не привлекало зрелище соревнующихся лошадей, хотя в конце концов оно оказалось более увлекательным, чем он предполагал. Во всяком случае, главным побуждением была вовсе не продажа компьютерной программы.
Он встретил пару, выгуливающую двух борзых на поводках, потом снова остался один. Аксель умрет со смеху, когда догадается о планах старого соблазнителя Жана Стауба! Она, несомненно, сможет поставить его на место, даже рискуя потерять владельца лошадей. И ее дед в инвалидной коляске это одобрит. Они оба были довольно- таки симпатичными, неожиданными и оригинальными, целиком охваченными страстью к лошадям, которая казалась единственным смыслом их существования.
На каком-то перекрестке к Ксавье пристала группа трансвеститов, предложение которых он отклонил. Он был уже недалеко от ворот Пасси и начал колебаться, куда пойти: домой или на работу. Нет, документы подождут, у него не было желания заниматься ими сейчас: если он начнет, то задержится здесь до глубокой ночи. Дело, начатое им вместе с двумя однокашниками, вопреки предположениям отца становилось прибыльным, но так случилось только потому, что все трое были настоящими трудоголиками.
"Не надо охотиться в моих угодьях". Предупреждение, запрет? Излишне было говорить, что от отца ничего не ускользало. Допустим, Аксель не была ему совсем уж безразлична. Помимо слабости, которую он испытывал к девушкам со светлыми глазами и длинными волосами, Ксавье считал, что в ней есть изюминка. Нечто особенное. Облик энергичной женщины, прекрасно ориентирующейся в жизни? До сих пор он видел Аксель в платье или в английском костюме и попытался представить ее в сапогах и куртке, отдающей приказания наездникам в час, когда рассвет только брезжит.
Перед входом в метро он снова заколебался. Его квартира на улице Нотр-Дам-де-Лоретт находилась недалеко от места работы, между вокзалом Сен-Лазар и церковью Троицы, правда, не на одной остановке. Все решил взгляд, брошенный им на часы. В конце концов, он любил работать в ночной тишине, и ему совсем не хотелось спать.