Белокурая. За полчаса в "Пушкине" не прирастешь. Значит, в 14.30 в "Пушкине".
Никита. Хорошо…
Настроение стало еще лучше. Елена вывалила на стол косметику из сумки и начала устраивать на лице невероятную красоту. Как называла это Катя – "восстанавливать лицо по черепу".
Ровно в половине третьего сидела за столиком на первом этаже, Никиты не было. Десять, пятнадцать минут… Настроение разлетелось вдребезги. Он позвонил, что стоит в пробке, и влетел в ресторан в двадцать пять минут.
– Пошли скорее на третий этаж, – потянула она его. – А депутату позвоню, скажу, что стою в пробке и буду через 20 минут!
Бросились к лифту, но депутат уже нарисовался в зале и махал Елене рукой.
– Все! – констатировала она трагическим голосом. – Можешь идти…
– И ты его не пошлешь? – удивился Никита. – Я же послал все свои дела.
– Нет. Не пошлю. Это моя работа, – объяснила Елена.
– А я, между прочим, послал совещание…
– А я не пошлю. Не только потому, что очень люблю свою работу, но и потому, что на мне трое людей, которые не зарабатывают на себя сами. – Она чмокнула его в щеку и направилась к депутату.
– Да ты просто монстр и карьеристка! – прошептал Никита вслед.
– Видишь, как опасно быть столько лет женатым на домохозяйке. Перестаешь ориентироваться в реальной жизни… – съязвила Елена, обернувшись на ходу.
Никита повернулся и вышел, не прощаясь. По его спине было понятно, что завтра он не позвонит ни утром, ни вечером.
Елена расстроилась, потеряла зонтик, выронила билеты на вечернюю презентацию. Сразу почувствовала себя немолодой дурой, вырядившейся в красный шарф. Показалось, что вот-вот у нее были молочные реки, кисельные берега… и в одночасье не стало.
Потом весь вечер слонялась по дому как в воду опущенная, а Караванов, пришедший раньше, чем обычно, внимательно ее разглядывал. Они не возвращались к утреннему разговору не потому, что закончили его, а потому, что у них были жесткие правила выяснения отношений. И, видя, что Елене не до того, Караванов не поднимал тему. К тому же они были еще так оглушены разводом, что как истинные интеллигенты переносили его не как разлитые по организму болевые пятна, а как желчную дискуссию на тему "что делать?" и "кто виноват?".
Елена промолчала весь вечер; просидела за компьютером, расшифровывая интервью с депутатом. Обычно это делали секретари, но здесь надо было в завтрашний номер.
На экране компьютера появился Айсберг:
– Расскажи о своей жизни за прошедшие дни или спроси, о чем тебе интересно.
Белокурая. У меня все по-прежнему.
Айсберг. Хочешь со мной встретиться?
Белокурая. На какой предмет?
Айсберг. Пообщаться на темы секса.
Белокурая. Если поговорить, то это в "секс по телефону". А если поконкретней, то у меня эти проблемы решены.
Айсберг. Полностью решить этот вопрос невозможно.
Белокурая. Это просто. Надо влюбиться.
Айсберг. В нашем возрасте это невозможно.
Белокурая. Чем старше становишься, тем интересней влюбляться…
Айсберг. Я рад, что у тебя в душе осталась поэзия. Жаль, что она досталась не мне.
Белокурая. Она есть у всех, кто себя не замусорил.
Айсберг. Согласен. Я летом влюбился. В одну женщину. На нудистском пляже в Серебряном Бору. Но так и не решился подойти.
Белокурая. Ты ходишь на нудистский пляж?
Айсберг. А ты нет?
Белокурая. Нет.
Айсберг. Почему?
Белокурая. Потому что в твоем возрасте – это диагноз… Извини. Надо отключиться.
Она вышла на кухню, посмотрела на Караванова и, ожидая сочувствия, спросила:
– Как ты думаешь, почему я живу в таком козлопотоке?
– Потому что тебе нравится быть самой умной, самой красивой, самой сильной! А чтобы это не подвергалось сомнению, необходимо окружить себя козлами… вроде меня, – ухмыльнулся он.
– Но я ищу, ищу… – Она комедийно подошла к окошку, приоткрыла створку и крикнула: – Эй, некозлы, все сюда!
Потом повернулась к Караванову и констатировала:
– Видишь, никто не откликнулся.
– Так ты бы еще шепотом звала! – заметил Караванов. – Помнишь, что такое трагедия? Я совершенно недавно узнал, что этимологически трагедия – это песня ритуального козла, которого приносили в жертву во время мистерии. Он и стал прототипом трагического героя, когда мистерия превратилась в театр.
– Что-то в этом роде нам говорили в университете… Действительно, "песня козла"…
– А катарсис в том и состоит, что зритель отождествлял себя с козлом, а когда козла ножичком чик, зритель радовался тому, что он козел, но оставшийся в живых! – продолжал Караванов.
– И что ты хочешь всем этим сказать? – удивилась Елена.
– То, что ты ведь себя ощущаешь вершителем судеб, а значит, тебе каждый раз нужен новый козел для жертвоприношений. Вот ты их и ищешь… Поэтому тебе не подходят другие животные!
– И ведь похоже на правду… И никакого выхода, – грустно заметила Елена.
– Запомни, выход всегда там, где был вход. Надо просто найти мужество пойти обратно.
– Наверное! А ты уже нашел?
– Пока только первые шаги… – сказал Караванов и пошел в Лидину комнату слушать группу "Тату".
…Утром отметила сквозь сон, как Караванов вышел из дому, пощелкав пряжками сумки и погремев ключом в замочной скважине. После его ухода всегда спалось особенно сладко и спокойно. Елена теперь особенно старалась вставать тогда, когда он уже ушел, и сидеть за компьютером ночью.
Прошло совсем немного времени после его ухода, как возле Елены зазвонил мобильник.
– Привет, это я! – сказал Караванов. Он, видимо, шел по улице с сильным движением, и было очень плохо слышно.
– Привет, – ответила Елена, по голосу было похоже, что он хочет сказать что-то важное.
– Я говорил по телефону с девочкой, – сказал он.
– С какой девочкой? – насторожилась Елена.
– С Лидой. Она хихикает, говорит, мне не понятны ваши отношения, – как-то очень игриво сказал Караванов, и только тут Елена въехала, что, идя по шумной улице, этот идиот по ошибке набрал ее вместо своей возлюбленной.
Собственно, она поняла это не по его голосу, в голосе драйва не было, а по тому, что он говорил про разговор с Лидой. Сама по себе краска "хихикает" была омерзительной ложью, потому что Лида не хихикала. Она так переживала, что почти не показывалась дома.
Елена набрала воздуха в легкие, заставила себя проснуться до конца и прикинуть, как должна разговаривать двадцативосьмилетняя избранница Караванова.
– А что жена? – спросила она с придыханием.
– С тех пор как у нее начался роман, она невменяема. Правда, у нас сразу наладились отношения, – ответил Караванов. – Как ты там?
– А ты как? – спросила Елена.
– Ты как-то странно говоришь… – заметил он.
– Плохо слышно, – проблеяла Елена.
– Я – нормально.
– А ты меня любишь? – Стараясь не прыснуть со смеху, она искала интонацию, как фотомодели ищут походку.
– Люблю, – ответил Караванов вежливо, но без искристости.
"Во дурак! – подумала Елена. – Когда мне Никита это говорит, автомобиль дрожит… Видать, у девчонки в этой жизни совсем плохо с выбором…"
– А давно?
– Всю жизнь, – ответил Караванов немного повеселей, и сразу вспомнилось, что точно так же он говорил это ей.
И, видимо, всем предыдущим женам.
– А когда ты это понял? – Елена повышала интонацию в сторону кукольной, почесывая свободной рукой плохо заживающую коленку.
Коленка опять опухла и намокла. Значит, на свидание с Никитой ее снова надо будет как-то сложно упаковывать: пластырем нельзя, а бинт слетит. Они ведь с Никитой ничего не соображают, когда только притрагиваются друг к другу.
– Я это понял, когда тебя увидел, – упорствовал Караванов в своем новом амплуа.
– Какого это было числа? – уточнила Елена, чтобы сложить пазл.
В трубке подозрительно захрипело, зашипело…
– Подумай сама какого, – ответил Караванов.
– И что с нами будет дальше? – игриво спросила она, хотя запас терпения иссякал, и густой хохот поднимался снизу, как пена в посудомоечной машине.
– Я сниму квартиру… и ты от меня избавишься, – сказал Караванов, наконец, все сообразив.
– Не сильно же ты у меня умен, – вздохнула Елена.
На смену хохоту пришла острая материнская жалость. Старый дурак звонит девчонке и даже не может правильно попасть в номер. С рукой что-то происходит…
Вспомнила анекдот про жену, которая говорит мужу: "Ты такой мудак, полный мудак, что даже на конкурсе мудаков займешь второе место. Почему второе? Да потому что ты – мудак!"
– Глупо получилось, – ответил Караванов. – Тут на мобильном почему-то был твой номер набит. Значит, я звонил тебе до этого, но забыл… Просто нажал на повтор…
У Караванова что-то поехало в голове. И этим чем-то была его израненная душа, с одной стороны, не готовая принимать годы, с другой – не способная при всей бесперспективности отношений увидеть Елену светящейся, какой ему не удалось сделать ее ни разу за эти семь лет. Ему необходимо было показать: "Вот! У меня тоже есть! Меня тоже любят! Я еще ого-го!" И палец выполнил команду, нажав на Еленин номер в телефонном меню.
– Ну е-мое, ну, ты чистый Клинтон! Все, что делал без присмотра жены, все через жопу! – сказала Елена.
– Да какой там Клинтон! – миролюбиво откликнулся Караванов, словно довольный выполненной программой. – Масштаб не тот…
Елена положила трубку и окончательно проснулась. Все это было смешно, но противно. Она достала со стеллажа открытку с двумя кошечками и надписью: "Все, что мне нужно для счастья, – это ты". Открытку Караванов подарил пару месяцев назад на день рождения вместе с оклеенной мехом маленькой пошленькой кошечкой. Аккуратно сложила их в пакет и выбросила в ведро.
Выпила кофе, прикинула, что он уже добрался до работы, и позвонила:
– Привет!
– Привет, – напряженно откликнулся Караванов.
– Что новенького?
– Фактически ты невольно оказалась свидетельницей разговора, не предназначенного для твоих ушей! – Он набрал воздуха. – И, если отвлечься от некоторых мелких гадостей, которые ты сказала – как же без этого, это святое, – ты должна признать, что ничего дискредитирующего тебя я тому человеку, к которому обращался, не говорил.
– Ну, это спорно. Во-первых, ты изображал, что жена только что в связи с романом перестала убиваться. То есть прыгал в новые отношения с трамплина того, что тебя кто-то не отдает. А ты сказал девочке, что у тебя были рога и почему?
– Еще время не пришло…
– Почему же не пришло? Как мы оба теперь понимаем, наши половые отношения много лет волновали меня только в связи с имиджем семьи.
– И что?
– То, что тональность "ради тебя я бросаю жену" – неприличный ресурс в построении новой жизни. Так приятно вешать лапшу на уши, что тебя отдают, стоя в крови по пояс.
– Такой тональности нет. Никто никого не бросает…
– Скажи, пожалуйста, ты ведь сегодня не первый раз набирал телефон, по которому звонил?
– Когда я по ошибке позвонил тебе утром – это был мой первый сегодня звонок со своего телефона.
– И ты с такой легкостью перепутал? Это уже смешно…
– Я не набирал номер. Я нажал "ОК" и стал ждать ответа…
– Караванов, при всей твоей отмороженности у тебя никогда не было таких накладок. И ты столько времени не мог различить голоса и манеру говорить?
– Но ты тоже не сразу поняла, что я звоню не тебе!
– Ну, я-то потому, что у тебя в голосе драйва не было. Я решила, что ты хочешь выяснить отношения. Мне кажется, что попытка изобразить старый сценарий "я ухожу к свеженькой, а прежняя ломает руки" отыгрывается с неестественным пафосом! Понимаю, что это главное приданое, с которым ты себя выдвигаешь на брачную ярмарку, но переигрывать-то зачем?
– Считаешь, что меня не возьмут без этого приданого?
– Они-то возьмут. Ты без него сам идти боишься. А ты попробуй, разведись не потому что другая лучше, а потому что с этой не так. Иначе получается, что ты пытаешься уцепиться за ребенка, чтобы перевалиться из одной койки в другую.
– Какого ребенка?
– За девочку, которая младше твоей дочери… Ты хочешь взвалить развод на нее, как когда-то взвалил развод с прежней женой на меня.
– А как, по-твоему, я должен себя вести?
– Как взрослый и честный. Ты же не говоришь: "Здравствуй, девочка, я – старый мальчик, которому надоело бояться. У меня не получилось карьеры. У меня не было ни разу нормальной семьи. Отношения с моими детьми за меня построила моя бывшая жена. Квартирный вопрос тоже решила она. Она и сексуальные проблемы без меня решала. За это я объяснил ей, что она сломала меня. Видишь, какой я трагический герой, девочка? Возьми меня и неси по жизни на спине…"
– Если тебе с такими мыслями и оценками легче выйти из плохого для тебя брака и начать новую жизнь, пусть. Я только про квартирный вопрос не понял…
– Ну, не все сразу. Ты позвонил мне и не мог не узнать меня, и не мог не понять, что это я… потому что тебе надо было "влюбленной в другого мамочке" показать, что у тебя тоже появилась новая мамочка.
– Это случайность…
– Но я же тебе не звоню случайно и – с выдохом: "Никита, я тебя люблю!"
– Никита – это кто?
– Конь в пальто! Караванов, я тебя считаю младшим двоюродным братом, к которому хорошо отношусь. Иначе не говорила бы всего этого, а просто послала бы, как прежних мужей…
– Премного благодарен…
Рабочий день прожила на автопилоте. Все время ждала звонка. Так и не поняла чьего: Никиты или Караванова.
Краем уха слушала, как Катя устраивала скандал, что сегодня 200 лет со дня рождения Владимира Даля, а газета про это ни строчки. Отдел политики ругался по поводу материала о Гражданском форуме. Но Елена была как за стеклом от всех. Перед уходом сама набрала Караванова:
– У меня почему-то чувство вины перед тобой, видимо, комментируя звонок, я слишком сильно дала тебе по яйцам.
– Ничего страшного, у моих яиц семилетняя закалка, – ответил Караванов, явно довольный извинениями.
– В качестве компенсации предлагаю вечером погулять.
– Если в качестве компенсации – не пойду.
– Тогда просто предлагаю.
– Вот без выделываний оно лучше. Учись, пригодится. Не все такие терпеливые, как я… Позвоню, выходя с работы.
Елена ждала его дома, просматривая по компьютеру политические сайты. Никита уже был в Москве, но на связь не выходил.
Караванов пришел, пил чай, делал перевязку на брови. Потом спросил:
– У тебя голова не болит? А у меня почему-то болит…
– Помнишь анекдот: "У нас с женой просто поразительная сексуальная совместимость: например, позавчера мы оба устали, а вчера у обоих болела голова".
– Как ты сегодня сказала, что я детей не вырастил, карьеру не сделал, квартирный вопрос не решил? – уточнил он весело.
– Списать слова?
– Спиши! Так вот, я подумал, что это и вправду так, значит, надо успеть все это сделать! Как следует родить ребенка… с этой девушкой, как следует купить квартиру, как следует сделать карьеру! Лучше поздно, чем никогда…
– Смело! И полагаешь, что ты это потянешь? – беззастенчиво усмехнулась она.
– Ну это ведь чисто технические вещи, – небрежно заметил Караванов.
– Сделать ребенка, карьеру и квартиру – чисто технические вещи? – вытаращила на него глаза Елена. – Предположим, как ты сделаешь ребенка, я еще понимаю… Но остальное…
– Ерунда. Я просто никогда специально не занимался карьерой. А квартиру сделал, когда принял такое решение… – напомнил он.
– Какое решение ты принял? – Ей показалось, что она сейчас возьмет в руки тяжелую вазу и прихлопнет Караванова.
– Решение вытрясти ее из Миронова на том идиотском банкете! Мне можно долго вешать лапшу на уши, но однажды у меня лопается терпение, и я беру человека за горло…
Елена смотрела на него, вытаращив глаза. Сначала она решила, что он прикалывается. Потом подумала, что, может быть, выпил… Но Караванов говорил трезво и искренне.
Елена поняла, что если сейчас не выскажет ему всего, то он никогда не узнает правды о себе. И сколько можно расставаться, заливая мужика на прощанье шоколадным соусом, пусть уйдет в том, чего заслуживает. Хватит делать из него крошку Цахеса!
– Караванов, послушай меня внимательно, это очень важно для тебя. Я не хочу, чтоб ты умер младенцем, да еще и технически сделав нового младенца! – решительно сказала она.
– Ну у тебя еще новости о нашем браке задним числом? – скривился он.
– Да. Квартиру сделал не ты, квартиру сделал Егорычев. Миронов срать на тебя хотел все эти годы!
– И зачем это надо было Егорычеву? – удивился Караванов.
– Угадай с трех раз… – фыркнула Елена.
– А, ты делала с ним интервью…
– Скажи, ты действительно идиот или прикидываешься?
– Не понял… Ты хочешь сказать, что ты… Что у вас с Егорычевым? – Он посмотрел на нее так, что подбитый глаз первый раз широко открылся.
– И вы угадали… приз в студию! – презрительно откликнулась Елена, пародируя ведущего известного ток-шоу.
Повисла нехорошая пауза. У Караванова что-то стало с лицом. Он дернул головой и странным голосом сказал:
– Ну-ну!
Елена вдруг увидела, что перед ней человек, который может не только ударить, но и убить. Она опасливо попятилась. Караванов стоял, раскачиваясь с пятки на носок, и автоматически повторял:
– Ну-ну!
Любое слово могло оказаться критическим, и Елена умно онемела. Мизансцена продолжалась минут пять, после чего Караванов вскрикнул:
– Мне лучше уйти!
Повернулся как на шарнирах и выбежал из квартиры, даже не надев темные очки.
Елена села и заплакала. И не понимала, о чем плачет: о том, что никогда не видела маленького трогательного Караванова таким страшным; о том, что совершенно не хочет с ним уже никаких отношений; о том, не слишком ли жестока, что сказала милому крошке правду о нем самом; о том, что Никита не звонил, да и вообще был игрушечным вариантом; о том, что больно расставаться… но другого выхода нет.
…Караванов появился под утро, пьяно свалившись в Лидиной комнате. Елена тише мышки умылась, оделась и выскользнула из дома. И вдруг поняла, что теперь, только теперь, сказав все, она совершенно свободна от Караванова. И может построить с ним честные дружеские отношения. И больше никогда не будет ему врать, потому что больше незачем… И внутри у нее такая чистота и легкость, что ей больше ничего не надо. Никакого Никиты, никакого парка, никаких вздохов. Словно прежде свободной от Караванова ее делали отношения с Никитой, а теперь она необратимо отодрала от себя брак, сказав правду. Словно расколдовала саму себя.
Пришла на работу, посмеялась с сотрудниками, посидела на редколлегии, включила компьютер – Никиты не было.