То, что происходило, происходило вполне по гамбургскому счету, хотя Еленину щеку, не переставая, царапала молния его куртки, а на ноги сыпалась мелочь из карманов джинсов. "Всего-то надо было дать ему быть капельку самостоятельным, – думала она. – Во жена затравила!"
– Слушай, а ты классная баба, оказывается, – сказал он потом.
– И что? – поинтересовалась Елена.
– А моя жена в постели – полная нулевка…
И сразу стало противно, потому что она не представляла себе, например, Караванова, рассказывающего женщине в постели о достоинствах предыдущей.
Муркин счастливо терся вокруг нее, требуя ласки, но захотелось уйти гораздо сильней, чем в прошлый раз.
– Ну, видишь, теперь все будет классно! – приговаривал он, наматывая ее волосы на палец.
– Ты меня проводи, – попросила она и стала врать: – Мне завтра рано надо, я и забыла совсем. И еще материал один надо закончить. Я ж тебе сразу говорила, тебе просто все из башки во время драки выбили…
– Да ведь одежа мокрая! – ужаснулся он.
– Ничего-ничего, дома подсушусь. – Она поразительно быстро влезла в свою мокрую одежду.
– Да я пьяный, чтоб машину вести!
– А когда ты ее водил трезвый? Ты ж у нас король дороги!
– Ну, этих баб не поймешь! Не стоит – плохо! Стоит – еще хуже!
– Правда, домой надо! – взмолилась она.
– Будем считать, что я поверил… – скривился он.
Ехали в тишине, Елену подзнабливало.
– Я эту шваль всю перестреляю! Причем – в спину! – мечтательно объявил Муркин. – Знаешь, я когда в горячих точках офицеров вскрывал, у большинства ранения были в спину. Слышала?
– Слышала. Беспредельщиков пуля в бою догоняет в спину. Своим ближе целиться, и цель у них яснее…
– Ох, все-то мы знаем! Везде побывали! – поморщился он.
– В газете работаю, военкоры рассказывали. – Говорить ему о своих поездках в горячие точки было совсем лишним.
– Тебе совсем нечего мне сказать? – спросил он напряженно.
– Мне было с тобой замечательно! – отчиталась Елена.
– Муж попал под самосвал, а жена под шофера… – Он вдруг хлопнул себя по лбу. – Ты ж букет забыла!
– Какие наши годы, – отмахнулась она. – Другой подаришь…
Но почему-то было слышно, что постарается больше с ним не видеться.
Дома было пусто, просторно и совсем не одиноко. Елена легла в горячую ванну и чуть не уснула в ней с мыслью, что теперь долгое время будет сравнивать мужчин с Каравановым, принимающим в ее голове все более и более идеальный облик.
…Утром все было так, словно Караванов уже убежал на работу. Елена даже напевала, варя себе кофе. Потом села за стол, включила компьютер и поняла, что мешают фото под стеклом. Там она была в обнимку с Каравановым на пляже, в круизе… Сдвинула клавиатуру, приподняла стекло и начала спицей вытягивать из-под него фотографии. Тут в онлайне появился Никита.
Никита. Я здесь.
Белокурая. И я здесь.
Никита. Что ты делаешь?
Белокурая. Выгребаю из-под стекла фотки, где я с Каравановым.
Никита. Надеюсь, меня минует чаша сия.
Белокурая. Так я ведь не собираюсь за тебя замуж.
Никита. А я и не предлагал…
Белокурая. А я обычно и не спрашиваю…
Никита. А тебе ничего не кажется странным?
Белокурая. Где?
Никита. В наших отношениях.
Белокурая. Уже давно ничего…
Никита. А ты подумай!
Белокурая. И думать нечего.
Никита. Глухая на оба уха.
Белокурая. Не поняла.
Никита. А ты прислушайся к себе.
Белокурая. Все молчит в ответ.
Никита. Тогда пока.
Белокурая. Пока.
Пожала плечами, выключила компьютер и стала собираться на работу. Что он имел в виду? Неужели она могла где-то налететь на него, сидя в машине с Муркиным? Нереально. Или он мог стать свидетелем драки? Ну, он бы точно раскидал всех так, что Муркин бы потом никому ничего не смог пришить. Звонил домой вечером, никого не было и блефует?
На работе были проблемы, очередной скандал из-за очередного скользкого материала. Крики замглавного о том, что он всех уволит, и беганье испуганной Олечки в поиске таблетки валидола для него. Заплаканная авторша материала и размахивающие руками завотделами. Елена совсем забыла о своих проблемах, и только на совещании – о том, как газета будет выходить из ситуации публикацией непроверенных фактов, по сути дела, слива, – ее стукнуло: вчерашний Бэтмен – это Никита! Кровь бросилась в голову, потому что Елена не представляла, что ее могут таким образом выводить на чистую воду.
У нее были очень контролирующие родители, и то, что Никита позволил себе слежку, вызвало странное ощущение. Ее затошнило, словно уже много раз договаривались, что он не будет этого делать, а он опять. И потому отношения бессмысленны… бессмысленны, бессмысленны! И больше ничего не хочется. Ни пафосного шпионящего Никиты, ни пьяного героического Муркина, ни созревшего для новой жизни Караванова. Вообще никого! Пошли все на фиг, пусть оставят в покое, если не хотят по-людски…
Пришла с работы, позвонила Лидочке, отключила оба телефона, достала с полки Достоевского и решила больше ни с кем сегодня не разговаривать. Достоевский быстро утомил, странно, что она читала это в юности километрами.
Полезла в шкаф, где хранились фотографии и документы. Первым в руки попался конверт со свидетельствами Караванова о предыдущих разводах. Это выглядело как: "Имей в виду, ты одна из многих!"
Елена засмеялась и начала есть конфеты. Вспомнила рассказ Карцевой о том, что ребенок, не доевший сладкого, вырастая, вынужден будет компенсироваться и применять те же формы жестокости по отношению к другим. Мать следила за количеством съедаемого сладкого и выдавала его в качестве поощрения. Елена с отвращением поняла, что и сама почему-то не давала Лиде конфет вволю. Считалось, что испортятся зубы, – глупость какая… Села за стол, налила вина, достала тетрадку и начала письменно отвечать самой себе на задаваемые вопросы, как учила Карцева.
– Как ты оцениваешь размеры бедствия?
– Большие, но не трагические. Все живы, все здоровы, есть интересная работа, силы, драйв.
– Чего не хватает?
– Караванова и привычки ощущать себя защищенной им.
– Защищал ли он тебя на самом деле?
– Ни капельки. Но я придумала это себе и чувствовала себя защищенной.
– Что для тебя самое болезненное сейчас?
– То, что нет мужчины, с которым можно было бы построить отношения в чистоте жанра. Если это секс, то пусть не играет во все остальное: в слежки, выясняловки, показательные драки. Если это что-то большее, пусть включается в отношения в полном объеме и делает их комфортными для меня.
– Что общего между Никитой и Муркиным?
– То, что в день, когда мне надо было продержаться после ухода Караванова, каждый из них думал только о том, что сегодня я слабее обычного и меня можно использовать под нужную задачу: выследить или поднять за счет меня собственную самооценку.
– Что будешь делать?
– Искать других. Тех, которых я волную больше, чем проблемы, которые всплывают при встрече со мной.
– То есть опекающих?
– Да. На этой дистанции мне нужна помощь, те самые любовь и тепло, которых обычно ждут от меня.
– Признаком чего это является?
– Наверное, признаком того, что наконец поняла, что и я заслужила человеческого отношения к себе.
– А кто всю жизнь доказывал тебе обратное?
– Все. Родители, мужья, начальники, подруги… Та же самая Лида. Ведь я приучала ее к тому, что со мной можно все…
– Чтобы понять, как следует поступать, ты должна понять, кто ты такая на этом отрезке жизни. Ты готова?
– Не очень. Я – женщина между сорока и пятьюдесятью. Чувствующая себя молодой, красивой и ценной на работе, в постели и в человеческих отношениях. Более ценной, чем это было в молодости. Я еще оглушена разводом и не могу любить, но я хочу быть любимой. И вполне достойна этого…
Она скомкала лист бумаги и понесла его в мусор. Подумала, что надо уговорить Карцеву написать для народа хоть какое-то руководство по обращению с мужчинами в "семилетке поиска". Женщина живет себе, не тужит, вдруг он у нее в руках взрывается как бомба; и она начинает казниться, что это она ему того-сего недодала… а у него просто "процесс пошел!".
Невыносимо заболел затылок. Карцева сказала бы на это, что актуализировались страхи прошлого. Елена допила бутылку, почувствовала себя ужасно пьяной и заснула с ощущением, что вышла куда-то в новое пространство… как ракета, хоть и поздно, но все-таки отстегнувшая от себя очередной фрагмент ракетоносителя.
…С утра Никита позвонил раза три. Она отмахнулась, сказала, что все объяснения через "аську". Включила компьютер после очередного редакционного собрания, Никита был раскален как чайник.
Никита. Что ты сегодня и вчера такое творишь целый день? Все время выключен мобильный.
Белокурая. А я с кем-то подписала договор о том, что он будет всегда включен? Тебя же не интересовало, насколько тяжело мне было в первый день после ухода мужа?
Никита. Интересовало. Но ты так и не поняла, на что я вчера намекал?
Белокурая. Поняла. Ты оказался прозрачен как бутылка с водкой.
Никита. Поняла?
Белокурая. С омерзением. Это называется: приставили к мышке наружку.
Никита. Пытаюсь разобраться в себе и определиться.
Белокурая. Твои проблемы.
Никита. А тебя больше не волнуют мои проблемы?
Белокурая. Почти нет.
Никита. Лен, я твердо знаю, что ты мне нужна.
Белокурая. А я уже нетвердо.
Никита. А я думал, что ты не на всякого мужика по Интернету сразу вешаешься.
Белокурая. Давай прощаться.
Никита. Лен, я не прав. Я больше не буду! Обещаю…
Белокурая. Не вижу перспективы в отношениях. Когда мне хорошо – ты вспоминаешь, что женат; когда мне плохо – ты занят; когда мне одиноко – ты шпионишь…
Никита. Да я же не специально. Хотел дурака повалять… Но "разведка" оказалась такой "удачной", получил, что ожидал… хотя надеялся на обратное…
Белокурая. А ты думал, я всем в Интернете пишу, что я другому отдана и буду век ему верна?
Никита. Хотелось верить.
Белокурая. Не то страшно, что ты начал меня контролировать, а то, что ты сейчас не дал этому нравственной оценки.
Никита. А что тут оценивать? Молодой оптоволоконщик…
Белокурая. Старик Белинский говорил: "Верность означает только присутствие любви в сердце, ибо что за услуга быть верным своему счастью…"
Никита. Старику Белинскому мои поздравления по поводу удачного афоризма… Хочу тебя увидеть, но, боюсь, сегодня не смогу поднять кому бы то ни было настроение…
Белокурая. А мне не надо его поднимать. Оно у меня отличное.
Никита. В связи с уходом мужа?
Белокурая. По сумме факторов.
Никита. Чем меряем факторы?
Белокурая. Как ты любишь говорить неодномерными пространствами. Кстати, о пространствах, надо бы мне дома мебель переставить, но пока не придумала варианта… Поможешь?
Никита. Помогу. Правильно… пора начать новую жизнь!
Белокурая. А я и начала. Не веришь?
Никита. Моя вера вчера пошатнулась, но устояла…
Белокурая. Не зли меня.
Никита. У меня бизнес рушится. Давай встретимся.
Белокурая. Завтра.
Никита. Завтра выходной. Сама понимаешь…
Белокурая. Слушай, или ты верный муж, или ты следящий любовник, выбери одно амплуа. А то в глазах рябит!
Никита. Не собираюсь!
Белокурая. Кто-то из классиков говорил, что ничто так не мешает роману, как чувство юмора у мужчины и его отсутствие – у женщины. В нашей ситуации это наоборот.
Никита. Заезжаю за тобой после рабочего дня, и мы идем ужинать. Это не обсуждается!
Он выключил "аську". Елена улыбнулась. Ладно, она с ним поужинает. Но удовольствия это ему скорее всего не доставит.
С удивлением сообразила, что уже столько времени прожила без Караванова, тут же набрала его мобильный телефон.
– Привет, – сказала она. – Как выспался?
– Замечательно! – радостно-фальшиво прокричал Караванов.
– Если чего, заходи!
– Спасибо, я лучше пешком постою.
– Как насчет похода на день рождения? У матери чуйка завидная, звонила, о тебе очень подробно спрашивала.
– Ну, ты ведь не первый раз замужем. Поди, врать-то научилась. Впрочем, я подобрел, постараюсь… Как твоя жизнь? Как твой поклонник?
– Мне кажется, он заваливает свой бизнес, а роман со мной – отличное оправдание. Попытался меня выследить по "аське". Совершеннейший совок.
– Зато как интересно после меня. Ты же говорила, что я, как диетический суп! Между прочим, и раньше могла пойти к психоаналитику и снять запрет на заведение нормального любовника… Теперь у тебя жизнь по всем правилам. Радуйся…
– Любовники-то ладно, вот теперь я накуплю комнатных цветов, которые ты так ненавидел! И собаку заведу!
– Хоть крокодила!
– Как квартира?
– Хорошо. Только телик не работает.
– Ура! Я смогу подарить тебе на Новый год телик, чтобы разобраться с чувством вины!
– Да уж сам куплю. Кстати, позвонила моя дочка, сказала, что у нее проблемы, придет вечером, заночует. У меня ведь кухня огромная, в ней диван стоит.
– Количество пользы от нашего развода увеличивается в геометрической прогрессии! Девка хоть с отцом познакомится.
– Я и с сыном тут общался. Но имей в виду: я сблизился с детьми не в результате развода, а в результате обретения внутренней решимости!
– А нам что в лоб, что по лбу!
– Я начал бегать по утрам!
– Bay! Прям как Клинтон!
– Решил, что надо хорошо выглядеть для будущих претенденток на тело.
– Я бы тебя и такого взяла, если б не была близко знакома.
– У других-то, может, интуиция и осторожность получше будут. А то уже начинается: мол, и такой хорош, – мурлыкал Караванов.
– Уж прямо ни словечка правды не сказать теперь. – Елена слышала, как ему нравится, что они кокетничают.
– В твоей терминологии это не "правда", а манипуляции. У тебя две стратегии: пугать и манипулировать.
– Так выходит, ты как раз от страха и свалил.
– Напротив, вдруг совсем осмелел!
– Нет, это был страх навсегда остаться под железной пятой.
– Нет, смелое решение из-под нее вырваться! Тут передали какие-то приглашения на презентацию для тебя. Вечером буду ехать мимо, брошу в почтовый ящик.
– Не зайдешь?
– Нет.
– Клиент всегда прав…
– Ты уже многим сказала про нас?
– Нет пока. Говорят, ты всем звонишь, как дите, проверяешь, кто кому достался при разделе. Будут деньги, соберу тусовку и торжественно объявлю.
– Не забудь некролог по браку дать в своей газете со скидкой.
– Не забуду…
– Как говорится, если еврею отрезали яйца, а его жена забеременела, значит, не тому еврею отрезали яйца. Пока.
– Пока. – Демонстративно веселый разговор опустошил ее.
До конца рабочего дня Елена не находила себе места, все время чудился голос Караванова.
– Кать, чего в мире хорошего?
– Количество преступлений растет, причем чем свободнее общество, тем быстрее рост, – пробубнила Катя из-за компьютера. – Как говорил Лесков: "Русь была крещена, но не просвещена". Тяжкое бремя свободы…
– Надеюсь, последняя фраза не обо мне? – уныло спросила Елена.
– Ты не исключение на планете.
– А кто исключение?
– Я…
– Кать, мне пришло в голову вдруг, что с каждым годом я все больше, и больше, и больше позволяю быть себе самой собой. Надо постараться пожить подольше, интересно, как это будет выглядеть…
– Полагаю, что совершенно отвратительно… А вот, слушай. В четверг в чеченском райцентре Урус-Мартан молодая женщина подошла к группе военнослужащих и сделала вид, что хочет о чем-то спросить, после чего взорвала себя. Трое военнослужащих получили тяжелые ранения, один – скончался на месте. Личность камикадзе не установлена. Известно только, что это местная жительница и ей было около 23 лет. Камикадзе разорвало на части, от нее остались только фрагмент головы и ноги ниже колен.
– Ну, Кать, ты умеешь поднять настроение!
…Никита в этот раз прорвался через вахтершу и гордо восседал в фойе, пока Елена в час по чайной ложке собирала сумку, выключала компьютер, прощалась и подкрашивалась. Первой его разглядела Олечка и оценила:
– Он на артиста похож, в сериале… Фамилию не помню. Такой же шкаф с добрыми глазами.
– Лирический ковбой, – хмыкнула Катя. – Могу себе представить, как он хорош раздетый. Особенно когда молчит…
Поехали в ресторан "Рис и рыба" в Доме на набережной, там можно было часами смотреть на панораму центра от "Библиотеки Ленина" до ненавистного памятника Петру, есть суши и слушать французскую музыку.
– Знаю, что не прав. Просто так получилось… – начал Никита.
– Что получилось? В самый напряжный для меня день устроить обыск? – уточнила Елена.
– Не очень-то ты напрягалась, когда отвечала…
– А должна была плакать в три ручья и биться о клавиатуру головой незнакомому собеседнику?
– Должна была на шею не вешаться.
– Кому должна? Женатому любовнику, которому плевать на мои проблемы? – Елена понимала, что Никита резко изменился в ее глазах после этой истории и что сегодня ни за что не даст к себе прикоснуться.
Не по принципу "ты наказан"; не потому, что тело еще ноет от времени, проведенного в объятиях с Муркиным, а просто не хочется. И незачем себя ломать. И лицо Никиты, вполне годящееся для рекламной обложки, подернулось в ее глазах какой-то рябью и серостью.
Она закрыла тему выяснения отношений и начала болтать о японской кухне, которую любила так же сильно, как грузинскую; рассказывать байки и делать глазки красивому мужику за соседним столом. Собственно, что делает глазки, поняла позже, чем начала делать. Он был такой черноглазый и черноусый красавец лет сорока; глазками не отвечал, но все время внимательно наблюдал за Еленой. И тут она поняла, что делает глазки, потому что Никита ей больше не интересен.
– Лена! Мы можем забыть об этой истории начисто? – спросил Никита.
– Кто старое помянет, тому глаз вон. Но кто забудет… тому оба! – прищурилась она, понимая, что позирует не ему, а герою из-за соседнего стола.
– Как говорили у нас в спецназе: лучший поединок – это несостоявшийся; лучшая перестрелка – это через металлическую дверь.
– Вот сегодня между нами металлическую дверь и поставим… – фыркнула она.
– То есть мы не едем двигать мебель? – удивился Никита.
– Сегодня нет.
– Жестоко. Но… справедливо…
Мужчины из-за соседнего стола расплатились и поднялись. Проходя мимо Елены, один вдруг бросился к ней.
– Ой, здравствуйте! Как приятно вас встретить! Вы меня не помните? Вы же у меня два года назад брали интервью в Самаре! – заорал он на весь ресторан.
– Здравствуйте! Помню, конечно! Как приятно вас видеть! – заулыбалась Елена, призывая усатого глазами подойти поближе и представиться, раз уж появилась такая возможность; но он стоял как колонна.
– Вы все в той же газете работаете? – спросил бывший интервьюируемый.