И народ сладострастно завис над заголовками "В Санкт-Петербурге негров называют орангутангами!", "Назвавшему черного орангутангом не место в правоохранительных органах Санкт-Петербурга", "Очистим Питер от ментов-расистов" и т. д.
Так что тема жуткого снегопада в российском Петербурге, где произошло сразу 12 серьезных ДТП, накрылась медным тазом.
Елена начала звонить в администрацию президента, чтобы устанавливать связь между искусственными кремлевскими елками и влиянием партии зеленых на эшелоны власти, но тут заверещал мобильный.
– Привет, это Гера! – сказал недовольный, почти забытый голос.
– Привет, это Лена! – откликнулась она в тон.
– Ну чего?
– В каком смысле?
– Во всех.
– Во всех… ничего.
– Ладно, тогда я за тобой заеду через часик, а то прилетел, есть хочется, а одному в лом.
– Так ведь можно и с голоду помереть… – намекнула Елена.
– Вот тебе и звоню, чтобы в живых остаться. Как говорила Раневская: "Есть в одиночку так же противоестественно, как срать вдвоем…"
– Ладно. А где?
– Я человек старомодный, мне по душе "Англетер". Там мы с мальчишками часто собираемся…
– Договорились. – Она подумала, что в гости к американке, наверное, лучше взять Геру, а не капризничающего Никиту.
Заехал на "Волге" с водителем. Из-под пальто сияли белая рубашка и умопомрачительный галстук. Физиономия была свежезагорелой.
– Откуда? – спросила Елена, садясь в машину.
– В Неаполе кой-чего разруливал. Не поверишь, но в смысле преступности наши курортные города просто институт благородных девиц. Там братва на мотоциклах ездит – сумки срезает, – пожаловался он. – В приличном ресторане мне втюхали вместо блока сигарет пенопласт. Доставал, открывал, смотрел… В гостинице развернул – пенопласт! Там каждый второй Дэвид Копперфилд…
– Сразу хочется туда в творческую командировку, – вздохнула Елена.
– У нас в "Англетере" насиженное гнездо. Это, кстати, бывшая лубянковская столовка.
– В большом вкусе и хорошей традиции вам не откажешь… – усмехнулась Елена.
Правда, зал ресторана ей понравился, такой зашкаливающе помпезный модернизм. Сразу захотелось гнусавого певца на эстраде и даму в боа, переворачивающую ему ноты.
Принесли заказ.
– Соскучилась? – с хамской интонацией, за которой читалась неуверенность, спросил Гера.
– Да не то слово! – с еще более хамской ответила Елена. – Ночей не спала… все глаза проплакала… видишь, стали ровно в два раза меньше.
– Не в два. В четыре!
– Тебе видней…
– Лен, сколько тебе денег нужно для счастья?
– А как это коррелирует?
– Прямо пропорционально!
– Фигня. Не видела пока еще ни одного ультрасчастливого богатого. Знаешь, в чем сходство нового русского и картофеля?
– Ну?
– Или весной посадят, или осенью уберут!
– Далеко не всех… – поморщился Гера.
– Да, но далеко все этого ждут! Я когда с ними интервью делаю, в таком поле сижу… вокруг них тревожность как в реанимации!
– Ладно тебе! Будто я с ними не пью.
– Алкоголь снимает тревожность, а со мной они трезвые. Да еще думать приходится, отвечать на подлые вопросы… Только пот утирают. Им двух носовых платков на одно интервью не хватает, честное слово! – вспомнила Елена.
– Лен, у меня к тебе дельце маленькое, – с неопределенной интонацией сказал Гера.
– Да что ты? – удивилась она. – А я думала, ты ко мне исключительно по половухе.
– Все впереди. Понимаешь, одному моему приятелю надо сделать газетный слив. А то его обидели нехорошие люди… Деньги чисто тебе. А там уж сама решай: интервью или проблемная статья.
– Это не ко мне, – жестко откликнулась Елена, – найди себе мальчика или девочку, которые не понимают, что такое хорошо и что такое плохо. Пусть радуются.
– Стандартную дорогу знаем. Я ведь другой вариант объясняю. Зачем бабки кому-тo отдавать? Ты джинсуешь, тебе в карман все и ссыпаем.
– У меня другая профессия.
– Лен, ты хочешь прожить всю жизнь пассажиром метро?
– Не вижу в этом, в отличие от джинсы, ничего позорного.
– И ты хочешь мне сказать, что ты за жизнь ни одного слова клюквы не написала? Ты б тогда с голодухи по миру пошла…
– Кто тебе такую глупость про голодуху сказал? Знаю сотни приличных журналистов, хотя, конечно, они в основном пассажиры метро. А мне, с тех пор как Лидка выросла, даже на такси хватает…
– Ладно, замяли. Умри, но не дай поцелуя без любви! Назло кондуктору – пойду пешком!
– Гер, если у тебя все, то я пойду, – оборвала она.
– Лен, ну ты совсем дура, что ли? Наверное, думаешь, что у меня, кроме тебя, в газетах никого? Да я по вертушке могу любому главному позвонить – я же хотел тебе дать заработать! – искренне взорвался он.
– Ухажера в жанре "давай вместе своруем" у меня еще не было, – нахмурилась Елена.
– По полной программе рехнулась? Моего денежного интереса там нет.
– Значит, ты пытался расплатиться с женщиной служебным положением? – настаивала она, вспомнив, как Патронов предлагал работать за немереные деньги. – Социалистическая отрыжка!
– И что? Лучше, когда новые русские покупают автомобили?
– Да одинаково! Неужели не понятно, что если я с тобой оказалась в постели, то только потому, что ты мне нравишься…
– Хочется верить. Тогда ты не типичный экземпляр для этого овощного сезона. Да и потом, как говорится: награждают не "за", а "для"…
– Чтоб чувствовала себя обязанной?
– Ну, в каком-то смысле…
– Гер, ты осознаешь свою мужскую привлекательность? – Ей стало жутко жалко его.
– Ну… – Он совсем растерялся.
– Тогда объясни мне, зачем ты хочешь за нее доплатить?
– А я не всем доплачиваю. Просто когда вижу, что мне что-то позарез, не хочу рисковать.
– А я тебе позарез?
– Да хожу, ищу… Все не нравится. А ты во мне что-то будишь… я с тобой меняюсь.
– В какую сторону?
– А хрен его знает… Ладно, поехали ко мне.
Елена вспомнила его инфернальную квартирку, стало не по себе. Она еще могла своим биополем растопить Герину несчастность, но на квартиру этого отопления не хватало.
– На этот раз ко мне.
– Так у тебя дочка…
– Дочка заходит раз в тысячу лет, – вздохнула Елена. – Едем.
Она все раздумывала, звать его на завтра или не звать в гости к Джейн. И все не могла принять решения. Вроде всем подходил на выход, а что-то внутри шептало: "Не надо…"
Подъехали к дому, он спросил на ухо:
– Водилу отпускать?
– Зачем? – безапелляционно ответила она.
Вышли во двор, Гера поморщился:
– Домик пролетарский, а от денег отказываешься.
– Потому и пролетарский, что отказываюсь… – усмехнулась Елена. – Другие-то журналисты не брезгуют…
– Знаю, за это ректора нашего журфака надо подвесить за яйца. Только они у него не выдержат, он же с 1812 года ректор…
Ключ в дверях не поворачивался. Елена замерла. Последнее время Лида сто раз звонила перед тем, как появлялась. Елена виновато хлопнула глазами и нажала на звонок.
– Поехали ко мне! – раздраженно сказал Гера.
– Подожди…
В открытой двери нарисовалась заспанная Лида в пижаме. Она выпучила глаза, свидетельствующие о достаточной дозе выпитого, и сказала:
– Мать, привет. Мы тут на девчатнике чересчур угостились, еле доехала. Здрасьте, я – Лида! Неблагополучная дочь своей благополучной мамаши. Мать, ты идешь в гору! У тебя каждый следующий половой партнер еще круче предыдущего! – И нетрезвой походкой умелась в свою комнату.
– М-да, – сказал Гера, не переступая порога. – Я пойду?
– А что случилось? – спросила Елена, переобуваясь в тапочки. – Пьяных детей не видал?
– Таких – нет. А ты ей всех половых партнеров показываешь?
– К сожалению, не всех. Это было бы очень поучительно… Заходи, не стой как сиротка. Снимай пальто…
– Для кого поучительно?
– Для обеих сторон. Видишь, ты вот, например, после этого уже переживаешь, что меня не девкой взял… – Она повесила его пальто на плечики и обезоруживающе обаятельно улыбнулась. – Проходи в мою комнату. Чай, кофе?
– Я не люблю быть в потоке, – заметил он, прошел в комнату и сел в кресло в напряженной позе.
– А кто же любит? Я тоже не люблю. Чтобы не быть в потоке, нужна любовь; а простой потребности в эмоциональных и сексуальных отношениях для этого недостаточно… – сказала Елена с вызовом, словно он был виноват, что не было любви.
– Для меня достаточно, – подчеркнул он.
– А я при чем, если для меня – нет?
– Так это же блядство!
– А какая разница, когда никого не любишь, спать с одним или с десятью, если все десять нравятся? – спросила Елена.
– И ты всем десяти друг о друге сообщаешь?
– Нет, только самым сильным. Некоторым, особо чувствительным, только намекаю.
– Ясно, это называется, если у вас нет девушки, то у кого-то их две… ладно, свари кофе на дорожку, – буркнул он.
Елена щелкнула кнопкой приемника, запело ее любимое радио "Монте-Карло" и ушла в кухню. Насыпала в джезвейку кофе, который покупал и молол еще Караванов, машинально бросила туда пару гвоздичин и ложку сахара. Караванов так любил варить кофе. Уставилась в коричневую жижицу, чтоб не прозевать, и задумалась.
С одной стороны, надо отправить его домой, мужик забуксовал… с другой – не затащить его в постель – травмировать еще больше… да и хотелось…
Вернулась с кофе и сладостями на подносе, села напротив.
– У тебя уютно, – словно с осуждением сказал он.
– Стараемся… – промурлыкала Елена, подошла и села к нему на колени. – Как твоя квартира? Продалась?
– Продается… – И по интонации было понятно, что этот ответ может услышать еще лет десять. – А музыку я так и не купил… Как-то у меня ни с бабами, ни с жильем не складывается.
– Не с ними… с собой, – подсказала Елена и коснулась его губ губами, потом вспомнила, отошла к туалетному столику, достала подаренный им флакон парфюма, побрызгала шею и ладошки.
– Ты куда?
– Вспомнила, что ты хотел, чтоб от меня пахло этой туалетной водой. – Это была шефская работа, и она дала результат.
Он посмотрел на нее жутко благодарно и осторожно спросил:
– А твоя девочка?
– Девочка спит беспробудно-пьяным детским сном. Скажи спасибо, что звонок услышала… – усмехнулась Елена.
В постели он снова был новый, прекрасный, словно сексом и жизнью в нем занимались совершенно разные люди. Первому было лет тридцать, он был щедр и бесшабашен; второй годился ему в отцы и никому, включая себя, не верил.
– Мать у меня очень больна, – почему-то сказал он потом. – Ей осталось всего ничего… В больницу отдал, чтоб дома не умирала.
– Почему? – удивилась Елена.
– Нет сил на это смотреть…
– А ребенок твой как?
– Ничего. Лучший в школе по теннису… – заметил он таким тоном, словно это как-то смягчало или оправдывало скорую смерть матери. – Как у тебя хорошо… воздух какой-то спокойный… правильный…
– Надышали…
– А ты водителя моего оставила, чтоб меня вытурить?
– Не обижайся… После развода ни с одним мужиком не могу до утра остаться. А ломать себя не хочется… – честно призналась Елена.
– Понимаю. У меня тоже так было. А потом все стало все равно.
– Как это все равно? Это же твоя жизнь! – напомнила она.
– Ну и что? – пожал он плечами.
– Слушай, ты ведь холостой, красивый, успешный, сексуальный. Где тебя пополам сломали?
– Везде, – улыбнулся он и поцеловал ее в нос. – Но член, как видишь, не пострадал… А ты из-за чего ко мне ехать отказалась?
Елена подумала, что интонация позволяет сказать правду – про умирание его квартиры, но поняла, что это накладывает обязательства в виде вопроса: ты видишь тонущего человека и не спасаешь? А ей не хотелось никого спасать… Уже наспасалась. Она улыбнулась, сказала:
– Ненавижу, когда в постели машут пистолетом… на мой взгляд, очень несексуально!
– Странно, – ответил он на полном серьезе. – А другим нравится…
Потом, натягивая одежду правильными жестами спортсмена в раздевалке, заметил:
– Кто-то говорил, что мужчина, как автомобиль, если за ним толком не ухаживать, его приходится часто менять. Тебе потому и надо иметь десять, что одного любить лень…
– Не лень, просто, где ж его взять такого, что полюбится… – развела она руками. – Слушай, мне сорок пять лет, сколько можно играть в послушную девочку и заботиться об обществе, чтоб его не расстраивала моя половая жизнь? В конце концов, я имею право жить так, как считаю нужным, не нарушая уголовный кодекс?
– Имеешь… но без меня.
– Легко, – искренне выдохнула она.
– Объясню тебе на прощание, как писал мой любимый в юности автор, в отношениях мужчины и женщины роль играют факторы, которые не смог бы просчитать даже психоматематик…
– Да кто же этого не знает… – рассмеялась она.
* * *
…С утра снегопад был такой, что, добравшись до работы, полчаса вытряхивала снег из сапог. Машины по улице почти не ездили, телевидение активно призывало не садиться за руль без необходимости.
На этом фоне было особенно странно обсуждать на летучке, что в Бенгалии двое детей и двое взрослых погибли в результате нападения слона.
– А все из-за нелегального производства алкоголя! – пояснял парень из отдела международной жизни. – Слоны ходят, ищут чего пожрать, а винокурни у них в каждой хижине, как у нас в деревнях. И слоны реально становятся алкашами… Кстати, в свете глобального потепления климата слоновий алкоголизм может стать и нашей проблемой.
– Прямо с завтрашнего дня, – усмехнулся главный, покосившись на заснеженное окно. – Напиши рекомендательное письмо про слонов в Росспиртпром… А вот в отделе семьи нужна проблемная статья про то, как в Дании родители поделили в суде прах умершей дочери!
– Вот чем обычно кончается торжество либеральных ценностей! – многозначительно кивнул в сторону Елены завотделом спортивной жизни с богатым коммунистическим прошлым.
– Раздел праха – это не единственное, что обеспечивает либеральные ценности! – откликнулась Елена.
– Да при чем тут либеральные ценности? – включилась Катя. – Там мать собиралась развеять часть праха над морем, а остальное – носить в медальоне на шее. А папаша хотел свою часть останков захоронить в урне. Ни стыда, ни совести у этих датчан, и после смерти над ребенком издеваются… Небось и при жизни так же рвали его пополам!
Елена вернулась к себе, села к компьютеру, стала просматривать старые заметки. На экране появился Никита. Но молчал, даже не здоровался… Не хотелось начинать первой, однако через полчаса игры в молчанку не выдержала.
Белокурая. Что ты молчишь?
Никита. Жду, когда госпожа позволит заговорить с нею.
Белокурая. Довольно дурацкий тон.
Никита. Извини, опять не угодил… это становится все более сложной задачей.
Белокурая. То, что я соскучилась, не означает, что я собираюсь заниматься выяснением отношений.
Никита. Ну уж нет, давай или выясним, или… Я сегодня настолько вымотан, что в пинг-понг не играю.
Белокурая. А что случилось?
Никита. Машину стукнул, с женой разборки, на работе последний день Помпеи…
Белокурая. Чем могу помочь?
Никита. Не говорить грубостей!
Белокурая. Клянусь говорить нежности, только нежности, ничего, кроме нежностей!
Никита. Тебе нравится, как я выгляжу в синем костюме?
Белокурая. Нравится. А что?
Никита. Хочу сегодня пойти в нем.
Белокурая. Сегодня?
Никита. Или ты уже отменила приглашение в гости?
Белокурая. Нет, не отменяла.
Никита. Тогда заеду за тобой часов в семь, а сейчас пойду порулю фирмой.
Белокурая. Жду…
…Ох, уж этот Никита! И так всегда…
Заехал за ней ужасно мрачный.
– Давай купим туда торт, – предложила Елена.
– Почему именно торт? – раздраженно спросил он. – Лучше цветы и конфеты.
– Примета такая. Первый раз в гости, чтоб тебя полюбили в этом доме, надо идти с чем-то из муки…
– Так ты же не первый раз.
– Хочу, чтоб тебя тоже полюбили…
– Очень надо…
Джейн жила в роскошной многокомнатной квартире на Садовом кольце. Открыла горничная в фартуке с оборками, таксы радостно бросились навстречу. Квартира была увешала гирляндами из золотой бумаги, иконками и елочными игрушками.
Народ сидел в гостиной на диване, и, когда Елена с Никитой нарисовались в дверном проеме с огромным тортом, эмоциональная Джейн бросилась Елене на шею, а остальные онемели.
– Здравствуй, дорогая! Как я по тебе соскучилась! Как ты прелестно выглядишь! Bay, какой торт! – заворковала Джейн.
– Я тоже по тебе соскучилась! Знакомься – это Никита. Мой любимый! – громко оповестила всех Елена.
– Никита, я очень рада вам! – мгновенно переключилась Джейн, успев подмигнуть Елене. – Знакомьтесь, это мой муж Джерри. Он не говорит по-русски, но все понимает. Что-нибудь выпьете? Ах, вы за рулем? Скоро Рождество, я решила нарядить квартиру пораньше! Вам нравится? Садитесь, давайте я вас всем представлю…
Никита стоял как орангутанг, приготовившийся к медицинским опытам, понимая, что уже не убежать. Елена бережно затолкнула его в кресло, дала для спасения в руки таксу и стакан воды.
Сказать, что общие знакомые охренели при виде Никиты, означало ничего не сказать! В достаточно плотной компании, привязанной не столько к гостиной Джейн, сколько к общей тусовке, все так привыкли к Караванову и идеальности пары, что у всех отвисла челюсть. Слухи-то циркулировали. Но ведь люди в этом возрасте сегодня расстались, завтра сошлись снова… К тому же подобный развод было привычно осознавать как "его" уход к молоденькой, "ее" прозябание в одиночестве и поиск пенсионера на лесопарковой "тропе здоровья".
Демонстрация белокурого красавца Никиты, выглядящего лет на десять моложе своего возраста, убила всех. При этом мужчины – все в основном каравановского возраста – одновременно растерялись лицами и начали бросать недоброжелательные взоры на Елену; в то время как их жены мгновенно выпрямили спинки и начали горделиво посматривать по сторонам, мол, у нас тоже жизнь еще только начинается…
Было непонятно, как после столь сильнодействующего средства переключить гостиную на беседу, и Джейн громко обратилась к Елене:
– Скажи, но ведь это же безобразие, что Дума запретила террористам оправдываться в СМИ? Это ведь нарушение прав человека!
– А что, в Америке террористы часто выступают по СМИ? Что-то я не помню! – отозвалась Елена. – А уж, поверь, исламским фундаменталистам есть что сказать о вас! И многие из них неплохо умеют это делать!
И беседа медленно вернулась в свое русло, как телега, которую с трудом столкнули с не очень покатой дороги.
Вечер удался в том смысле, что несколько мужчин демонстративно спросили: "А где ваш муж?"
И Елена не менее демонстративно ответила: "В прошлом…"
Было видно, что Никита не обладает легкостью щебета на светских приемах, и потому мужчины возле него подчеркнуто заводили разговоры, которые он не мог поддержать. Выглядело это так, словно все, кроме него и такс, в этом собрании говорят на иностранном языке.