– Я понял, почему ты решила пойти со мной, – сказал Никита в танце, чуть не заглатывая ее ухо нежными губами.
– Почему?
– Потому что здесь ни одного прилично накачанного мужика! Одни хлюпики…
– Ну, во-первых, это не так. Вон видишь парня? Мастер спорта по борьбе, 35 лет, владелец одной из крупнейших компаний по жратве. А вон тот блондин, видишь? Генерал. Такого же возраста. Может сниматься на обложку "Плейбоя". – Елена решила открыть ему глаза на реальное положение вещей. – А вон, смотри, депутат-списочник. От фигуры глаз не оторвать. И тоже моложе тебя. Кстати, бывший хозяин крупного производства…
Это было ошибкой, Никита потускнел лицом и замолчал. А к Елене на следующий танец подлетел полный лысый господин в смокинге с меховыми собачьими рукавами. Это был министр позапрошлого кабинета Халупин, бесстыдно натыривший на приватизации в своей области и по причине этого не попавший в новый кремлевский двор. Оставшись без дела, он бесконечно придумывал то проекты спасения России, то рытье туннелей из Америки и обратно, то реституцию, то возрождение язычества как истинной российской веры.
Халупин коллекционировал самовары, для чего построил шестиэтажный особняк в Подмосковье, и примерно каждые три года женился. При разводе гремел в "кремлевку" в предынфарктном состоянии, но ровно за месяц восстанавливался и женился снова.
Его главным афоризмом в жизни было: "Женщина – это окружающая среда…"
Елена несколько раз брала у него интервью и даже один раз устроила вокруг публикации громкий скандал. Халупин долго не здоровался, а, уйдя на политический покой, наоборот, начал привечать изо всех сил. Ведь любая встреча с ней давала возможность произнести: – "Посмотрите на эту прелестную женщину! Помните, когда меня хотели посадить? Так вот, халупингейт был устроен этими нежными ручками!"
Халупин прижал Елену к объемистому животу и зашептал:
– Что это такое? Где наш муж?
– А у нас был общий муж? – захлопала ресницами Елена.
– Ну это беспредел, когда дамы бросаются роскошными мужьями!
– Не поняла… Вы мой наставник и исповедник?
– И что у этого вашего верзилы за душой? Здоровое начало и здоровый конец?
– В мои годы понимаешь, что это в мужчине главное…
– Красивая женщина, как хорошая картина, должна иметь дорогую раму…
– Господин Халупин, вы уже стольких обрамили, что вам грех читать мне мораль.
– Так я бы и вас обрамил. Я просто как порядочный человек и думать не смел о замужней даме. А вы тут нам гренадеров в хорошее общество таскаете…
– Да чем вам гренадер не угодил?
– Неорганично смотрится. Как телохранитель…
– А мне нравится. И вашей новой жене, я уверена, нравится…
– Еще не хватало, – насупился Халупин и вернул ее к столику.
Елена хмыкнула и подошла к приятелю, известному политическому имиджмейкеру. Тот сидел с женой, надменной дочкой адмирала:
– Хочешь, я приду к тебе за столик со своим любимым?
– Нет, – скривился он и поддел устрицу в собачьей миске.
– Я не понимаю, что происходит, – подсела к нему Елена.
– Одно дело – развестись с Каравановым, которого все уважали… Другое дело – притащить вместо него мальчика для постели, – возмущенно зашептал на ухо имиджмейкер, чтобы не слышала его жена. – Мало ли с кем каждый из нас проводит время… Это не демонстрируют в обществе. Это неприлично! Понимаешь?
– Не понимаю… По-моему, ты цитируешь что-то из романа "Анна Каренина", – огрызнулась она. – Не далее как в прошлом месяце я видела тебя на презентации с однозначной молодой блядищей.
– Ну и что? Ты не понимаешь самого главного, я – мужчина, а ты – женщина!
– И в чем разница? Я хуже тебя как профессионал? Я живу на чьем-то содержании, я не выкармливаю собственного ребенка на собственные деньги? Я не принимаю решений сама? – громко спросила она, так, что жена имиджмейкера подняла брови.
– Да, ты молодец, ты самостоятельная, тебя все уважают, – пророкотал для жены. – Но есть же семейные ценности! И вы с Каравановым были идеальной парой!
– Спешу напомнить, что Караванов был моим третьим мужем!
– Да, но он был человеком нашего круга… А этот? Он же никто! Просто совсем никто!
– Он руководит частной авиакомпанией, – словно оправдываясь, сказала Елена.
– Да если бы он и компания что-то из себя представляли, его бы знали… А сейчас выглядит так, как будто ты взяла стриптизера из "Красной Шапочки".
– Я обиделась… – подвела итоги Елена и встала из-за его стола.
– Лучше бы сказала спасибо за честность! – Имиджмейкер поцеловал ей руку.
– А вам понравился мой спутник? – чтобы досадить имиджмейкеру, спросила Елена его жену.
– Очень экстерьерный, – злорадно покосилась та на супруга. – А главное, глаза… Потрясающие глаза!
Елена вернулась за столик. Там Никита, к удовольствию Джульки, травил анекдоты:
– Самолетного ассенизатора спрашивают, что он такого находит в своей ужасной работе: грязь, вонь, нечистоты. Почему он не уйдет? "Я – из авиации? – отвечает он. – Никогда!!!"
– А вы действительно командуете авиакомпанией? – спросила Джулька.
– Скорее, она мной командует… – растерянно признался Никита.
– Понятно, – ответила собеседница, и в глазах ее отчетливо напечаталось слово "неудачник".
Елена была на пределе, улыбнулась всем и сказала:
– Давайте выпьем за Новый год! За то, что в новом году время все конституирует. Что добро восторжествует, воры и убийцы будут наказаны, а безвестные труженики вознаграждены. А главное, за то, что каждый из нас позволит себе любить и показывать в обществе одного и того же человека!
И все вскинули на нее удивленные глаза. Потому что Фафик и Джулька показывались вместе только на определенного рода сборищах, поскольку каждый имел семью. Так что бокалы стукнулись друг о друга неожиданно громко.
– А вы знаете, что Крутицкий разводится? – вдруг спросил Фафик об известном композиторе.
– Да вы что? – изумилась Елена, у Крутицкого была тихая жена-красавица и двое детей в западных университетах.
– У него дивная жена. – Вспомнилась телепередача, в которой Крутицкая с кошкой на коленях сидела на дачном диване с расшитыми собственными руками подушечками и рассказывала, что целиком посвятила себя мужу.
– Ха… Так не он с ней разводится, а она с ним! – подхватила Джулька. – Влюбилась в грузина лет на десять моложе себя и говорит: "Хоть на старости лет поживу как человек!"
Крутицкой было лет 40–42, но косметические технологии подавали ее как тридцатилетнюю.
– Это правда? – уточнила Елена.
– Ну да. Мой знакомый адвокат ведет их развод. Крутицкий, конечно, ничего не хочет ей отдавать, но куда денется… Говорит, все заработано его руками! А что бы он написал, если бы она возле него вечно не стояла то с чашкой кофе, то с наркологом.
Елена вспомнила прошлогоднюю сцену в "Голден Пеласе", где Крутицкая час ждала внизу мужа, а Крутицкий, еле ворочая языком, на втором этаже при всех уговаривал победительницу конкурса "Мисс Грудь" отправиться с ним на дачу.
Елена не была осознанной феминисткой, но, суммируя увиденные километры сцен из отечественной семейной жизни, понимала, что все это скоро рухнет, рванет и засыплет мужское хамство, как Помпеи пеплом. И отлично чувствовала, что в ее бунте против Караванова отражен весь список прегрешений противоположного пола перед ней, но считала это справедливым, потому как Караванов и в прошлых браках наследил по самое некуда.
К столику подошла директриса крупнейшей западной компании с надписью "Асоль" на прозрачном пиджаке. Она расцеловалась с Еленой и Джулькой.
– Вам как-то с имечком повезло, – заметил Никита.
– А это клубное имя моей собаки. Вон видите, слева у окна сидит красавица лабрадориха! Моя девочка сладкая! Я заранее знала про имена и их предупредила. Видите ли, не хочется в прессе звучать с лейблом "Шавка", – засмеялась она. – Кстати, горничная – хохлушка из села, отказывается мою красавицу по имени звать. Так и зовет ее "собака". Говорит, когда поп ее крестит, тогда и буду по имени называть…
– Кстати, крестины собак вполне могут стать неплохим бизнесом, – заметил Фафик.
– Не богохульствуй! – одернула его Джулька.
– Я давно хотела поговорить с вашим мужем о вариантах сотрудничества, – сказала Асоль, садясь напротив Никиты. – Скажите, господин Караванов, в следующем году ваша фирма собиралась начать вопросы курирования страхования тоже…
– Это не тот Юрий Милославский, – перебила Елена, видя, что Никита просто пошел пятнами от неожиданности.
– Не поняла? – с вопросительной интонацией сказала Асоль. – Мне казалось, что мы в прошлом году обменивались визитками. Или вы уже больше не работаете в той фирме?
– Караванов больше не работает моим мужем, а это Никита, – помогла Елена.
– О! Простите ради бога! У меня такая плохая память на лица! – извинилась Асоль.
На самом деле это означало: "Извините, Елена, вы известная журналистка, но вашего мужа мне запомнить не удалось, у него не тот пост. Но информация о его фирме мне была нужна именно с уровня его компетентности".
На центральной сцене уже торжественно награждали. Как обычно, было непонятно, кто награждает кого и за что, но дорогие часы, портсигары и подсвечники органично переходили из рук в руки. Пафос награждения несколько снимали суетящиеся клоуны и погавкивающие собаки.
– Ваша газета будет писать о Пол Поте? – чтобы замять неловкость, спросила Асоль Елену.
– Что именно?
– Премьер-министр Камбоджи решил увековечить его имя, присвоив поселению, где он жил, звание исторического района!
– На мой взгляд, ничего страшного, – включился Фафик. – Мы же не переименовали Ульяновск и половину улиц Ленина оставили. После кончины Пол Пота хижины его и его окружения были уничтожены. А у нас Мавзолей не тронут и Ленин не похоронен…
– А Сталин похоронен! И не надо делать вид, что Ленин – это наш Пол Пот! – возмутилась Джулька.
– Ну, там другой дискурс, там власти собираются возродить память о "красных кхмерах", восстанавливать хижину Пол Пота, место его кремации на костре из старых покрышек и водить туда туристов! – возмутилась Асоль.
– Если это принесет доход стране, почему бы нет? – зевая, спросил Фафик.
– Конечно, там центр пыток в Туол Сленге такие бабки на туристах делает! – вспомнила Асоль.
– А как насчет неуважения к тысячам замученных в концлагерях и на принудительных работах? – удивилась Джулька.
Елена молчала как набравшая в рот воды. Ее участие в дискуссии в очередной раз подчеркивало нелепость присутствия Никиты, не способного поддержать болтовню. И после накладки с Асоль на лице у него было написано детское: "Я хочу домой, потому что здесь никто со мной не играет…"
Под утро вышли из клуба, обдаренные и обцелованные. В гардеробе дали огромные пакеты с собачьим кормом.
– Намучилась ты со мной, – скривился Никита, слегка протрезвев и садясь за руль. – Переделывать дорого, а выбросить жалко…
– С чего ты взял? – фальшиво улыбнулась Елена.
– Ты, правда, считаешь меня бревном? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– Ну, что ты говоришь… Просто ты еще не наглотался этих социальных фрагментов и не щебечешь на их языке…
– Нет, ну эта мне особенно понравилась, сука Асоль! Пришла, положила грудь на стол и даже не посмотрела: муж, не муж…
– Акула бизнеса высокого полета. Ей некогда людей в лицо запоминать.
– Лен, как говорил Карлсон: "Я же лучше собаки…"
– Лучше!
– Тогда поехали цветы покупать.
– Какие цветы ночью в декабре? У тебя же нет денег!
– Плохо ты меня знаешь, если думаешь, что если я собрался заниматься сексом на цветах с любимой женщиной, то я не сделаю этого ночью в декабре…
– Надеюсь, это будут не розы с шипами? – взмолилась Елена.
Цветы действительно были куплены. Стоили они целое состояние. Но… Остапа несло… Он вывалил все букеты на Еленину постель, добавил в организм виски, зажег свечу, и началось… И зимние, почти пластмассовые цветы истошно запахли от соприкосновения с телами. И показалось, что действие происходит где-то в джунглях, куда они попали не по своей воле и вряд ли теперь выберутся когда-нибудь в безопасное место.
Елену всегда изумляло, что, прочитав тонны книг, написав килограммы статей и позиционируя себя жесткой интеллектуалкой, она наиболее органично ощущала себя все-таки в постели… где можно было думать и слышать всем телом. И как стереотипы ни пытались с юности ограничить эту ее свободу: что она то слишком молодая, то слишком замужняя, то слишком старая, то слишком занятая… эта свобода практически не поддавалась коррозии, словно была впечатана в нее при рождении.
И каких бы социальных успехов она ни добивалась, как бы ни ценила себя в качестве матери, жены и подруги, только в постели понимала, ради чего пришла на этот свет… и вот сейчас, на голландских цветах, купленных Никитой на последние деньги, она словно заново рождалась, словно выползала из обломков прошлого брака, заряжалась как солнечная батарея… но, изнемогая от наслаждения и нежности к Никите, все равно отчетливо понимала, что это только секс. Великолепный, щедрый и праздничный, но, как ни вставай на цыпочки, как ни тянись и пыжься, он все равно не конвертируется в любовь… и фиг его знает почему…
И вдруг вспомнила про триста долларов, заплаченных за вечер. И захохотала про себя… Столько кайфа всего за триста долларов…
* * *
…Проснулась часов в двенадцать. Голова покруживалась. Почувствовала себя начинкой сложносочиненного пирога: на простыне слоем лежали цветы, на них Елена, сверху слоями два одеяла. Никиты не было, она только помнила, как, уходя, сказал:
– Собачий корм я точно не возьму! Ну ладно, пьяный, ну ладно, под утро, ну ладно, в чужом оргазме… Но вот с собачьим кормом – это уже перебор!
С неохотой побрела в ванную, налила ванну горячей водой и рухнула туда с чашкой кофе.
На дворе стояло двадцать пятое, вспомнилось приглашение к Джейн. Но нет, хотелось передышки от Никиты… Если не снизить эмоциональный уровень, у него дома опять начнутся разборки, он ведь беззащитен против нормального секса, он его никогда не ел в таких количествах. Ел только жену и случайных девчонок. Так что разницу между сексом и любовью ему не объяснишь…
Елена разомлела в горячей воде, с маской на лице, когда в дверь засунулась радостная Лидина физиономия.
– Привет! Я уже почти совсем выздоровела! А чё тут у тебя было? Оргия? Ложе известной журналистки было поутру все в цветах и использованных презервативах? Общественность недоумевала, какой пример она подает юной дочери! – верещала Лида.
– Как твое горло? – строго спросила Елена, понимая всю комичность своего вида с зеленой маской "Грин Мамы" на физиономии.
– Пила таблетки, полоскала водкой, сжевала две тонны жвачки! Иду на поправку!
– Лид, ты считаешь, что ты правильно себя ведешь?
– Ты на себя посмотри! – захохотала дочка. – Нет, ну на цветах… На улице мороз, метель… У тебя новый поклонник миллионер или сторож в Ботаническом саду? Нет, ну наше поколение сильно отстает в фантазии. Нам выше пустых бутылок и полных зачеток подняться пока не удалось…
– Ничего, догоните!
– Омлет будешь?
– Нет… вчера переела собачьего корма и перепила собачьих напитков…
– Смотрю, и с собой захватила… Давай я соседям отдам, у них три собаки вечно жрать хотят!
– Отдай.
Через несколько минут Лида с воплем влетела в ванную:
– Мать, смотри!
Она вертела в руках замечательный набор мельхиоровых кофейных чашечек, связанных атласной лентой.
– И в другом такой же!
– В чем другом? – не поняла Елена.
– Ну, я пакет в руки взяла, чувствую, что-то не то! Смотри, там пенопластовые пластинки в форме собачьего корма, а в них закопан сервиз. И во втором такой же! Можно, я второй присвою и к Вадику унесу?
– Можно… Богатые тоже шутят! Глупость какая, кто же может понять, что там не корм, – машинально сказала Елена.
– Собака разъяснит…
…На работе появилась с большим опозданием, мороз на улице хоть немного собрал мозги в кучку. Газетный народ разгуливал в рождественском настроении, не стесняя себя в приеме напитков.
– Ой, что с вами случилось? – столкнулась Олечка с ней в коридоре. – От вас сияние идет!
– Легкий перепой! – отшутилась Елена.
– Вы представляете, главный хотел Зимина послать на Балтику, ну, там какой-то "Зеленый мир" недоволен, что чего-то там радиоактивное переплавляют, так у Зимина вчера ночью лобовое столкновение, и его "ауди" восстановлению не подлежит…
– А сам Зимин? – спросила Елена на автомате, казалось, что все это из другой жизни.
– Да весь в отчаянье, она ж была не застрахованная!
– Цел, жив?
– Да! Говорит, лучше бы сам. Сам-то был застрахованный!
– Олечка, типун вам на язык…
– Смотрите, как бы вас туда не заслали…
– Исключено. Я буду заниматься Григорием Пасько.
– Ой, а вы мне про него объясните, он шпион или не шпион? Меня подружка спрашивает, а я сама понять не могу…
– Он не шпион, просто у нас бардак в том, что считается секретным, а что нет…
– То есть любого могут посадить? – округлились глаза у Олечки.
– Нас с вами не посадят… – успокоила Елена. – По крайней мере до принятия присяги…
Толпа в фойе оживленно обсуждала вчерашний диалог Путина с народом в прямом эфире и цены на новогодние туристические путевки. Летали сладкие слова: Прага, Венеция, Таиланд… Но Еленина возможность подышать иноземным воздухом на Новый год была реализована вчерашним загулом, и она не жалела…
– Вы сдадите сегодня кусочек по Пасько? – спросил замглавного. – Там вроде "Яблоко" какую-то резолюцию про него приняло…
– Сдам… – Сил на то, чтобы что-то писать, не было совсем, понадобились еще две чашки кофе.
Написав обещанный текст и отправив его замглавного по электронной почте, Елена вдруг задумалась на тему Нового года. Строго говоря, осталось пять дней, а у нее еще не было никаких планов. В прошлом году плавали с Каравановым на каком-то новогоднем корабле, наполовину выкупленном его фирмой, по красивому, шумному, вкусному и энергетичному Средиземноморью.
На Новый год до этого были у общих друзей. Два года тому назад в каком-то пансионате. Все эти варианты предполагали парность, так что надо было искать новую структуру…
Она включила на компьютере программу "аська". Никиты там не было. И хорошо. Сказать ему было совершенно нечего…
– Вот смотри, на прошлой неделе их атомная подлодка на учебке зафигачила аж три межконтинентальные ракеты. До этого такая же подлодка зафигачила четыре, – возбужденно бубнил коллега за соседним столом по телефону. – Это никакая не подготовка к переговорам о сокращении СЯС. Это они будут скоро фигачить по Ираку, им доктринальные документы позволяют ракеты пускать, если против них использовано оружие массового поражения. Они завтра порошок себе по Белому дому рассыпят, объявят, что это из России, и начнут тоже по нам ракетами фигачить…
Сил это слушать не было.
В "аське" появился Караванов.
Караванов. Привет.
Белокурая. Привет.