Караванов. У меня вчера был навороченный компьютерщик. Перетряхнул весь комп. Теперь все летает, когда грузится. И экран не мелькает.
Белокурая. Счастливый!
Караванов. Может и тебе все сделать. Кстати, сказал, что очень плохо установлены все программы на моем.
Белокурая. Ясное дело: не он же ставил…
Караванов. Дать его тебе?
Белокурая. Да у меня дома все нормально, а в офис его не пустят… тут свои блатные лоботрясы.
Караванов. Жалко. У меня теперь даже глаза перестали уставать. Хочешь, я тебя с ним "аськой" запараллелю, он объяснит, что тебе сделать.
Белокурая. Да я все равно не пойму… К Новому году готовишься?
Караванов. Не-а… Как говорил Утесов: "Женатому человеку плохо дома, холостому – везде".
Белокурая. Как будешь праздновать?
Караванов. Напьюсь, как обычно.
Белокурая. Как обычно в Новый год?
Караванов. Как обычно всегда…
Белокурая. А ты разве теперь каждый день напиваешься?
Караванов. Нет… не каждый.
Белокурая. Тогда почему "как обычно"? Очередная манипуляция: ты виновата в том, что я пью? Меня теперь голыми руками на чувство вины не возьмешь…
Караванов. Да при чем тут ты?
Белокурая. А как себя чувствуешь?
Караванов. Нормально.
Белокурая. А я плохо. Столько вчера напитков было намешано. Еле проснулась. Удивилась, что в своей постели и одна…
Караванов. Привыкание к утренней постели займет время.
Белокурая. Конечно, особенно когда просыпаешься на цветах, как покойница, но среди разбросанных презервативов…
Караванов. Такому любая покойница позавидует!
Белокурая. Мне открытки шлют с Новым годом. Из них следует, что народ еще не расчухал про наш развод.
Караванов. Мне такие же шлют.
Белокурая. У тебя есть дуршлаг?
Караванов. Есть хозяйский.
Белокурая. Могу тебе отдать зеленый. У меня два: зеленый и синий.
Караванов. Не надо. Не люблю пластмассу.
Белокурая. Тебя там кто-нибудь кормит?
Караванов. Да я вроде и сам не инвалид. Говорят, молодому человеку нужна женщина – любовница, зрелому – подруга, старому – кормилица… Я – человек зрелый, обойдусь без кормилицы.
Сзади к Елене подошел главный:
– Знаете, я послушался вашего совета и улетаю в Швейцарию.
– Здорово! – обернулась Елена. – На лыжах кататься?
– Да. Жена тащит. У нее подружки все туда едут. Я ж на этих лыжах совсем не стою. Мы-то привыкли к нормальным лыжам!
– Так можно не кататься, можно и на горочке постоять, на других посмотреть. Главное ведь для нового русского не съехать, а обмундирование купить! – усмехнулась Елена.
– Тот самый случай, – кивнул главный. – У меня к вам просьба. Вот я уеду, а вы сдайте материал про Патронова. Ладно? Мне Олечка на мобилу отзвонит, а я обещаю огласить все ущелье радостным криком в честь этого. Договорились?
– Хорошо…
– Лен, слышишь? Бабы-то как отрываться начали… – окликнула Катя. – Жительница Запорожья Елена Солод, прославившаяся тем, что изменила фамилию, имя и отчество на Усаму бен Ладен, принесла в редакцию запорожской газеты "Досье" несколько фотографий без одежды и попросила их опубликовать.
– Она же там куда-то баллотируется? – напомнила Елена.
– Не, так не баллотируются. Так отрываются…
Дома Лиды не было. Елена включила компьютер, там была открытка от Никиты. Тюльпаны, по которым толстыми желтыми буквами было написано: "Здравствуй, моя милая Леночка!
Мне даже не по себе от того, что кому-то не безразлично, что у меня творится внутри и снаружи.
Мне горько осознавать, что не могу достойно отблагодарить Тебя. Но я не вешаю свой нос!
Как говорится – "Еще не вечер", а уж тем более не ночь, и еще рано гасить свечи. Я обязательно добьюсь своего, чтобы Тебе никогда не было бы стыдно за то, что Ты знала меня, что я мог быть, пусть короткое время, с Тобой рядом. Я страшно благодарен судьбе за то, что она подарила мне Тебя! Твой несносный мальчишка…"
Видимо, писал вусмерть пьяный. К тому же открытка была музыкальной, и из компьютера заиграл упрощенный вариант мелодии песни Макаревича "Пока горит свеча".
От этого по телу разлилось тепло, захотелось прижаться к Никите, в крайнем случае написать ему несколько слов в ответ… но это могло быть истолковано как переход в новую фазу отношений.
Елена оставила музыку, которая играла в открытке в режиме непрерывности, и начала собирать помятые цветы с постели и расставлять в вазы.
Ей было хорошо, она пританцовывала, но почему-то думала, что единственный человек, которого волнует, что и как она пишет… главный редактор. И, видимо, она что-то неправильно делает в этой жизни, если это так…
…На следующий день главный улетел, и летучку проводил замглавного. Он делал это невероятно нудно и серьезно, хотел выглядеть святее папы римского и даже осуждающе посмотрел на опоздавшую Елену, хотя все знали, что она в газете на особом положении.
Елена думала про свое, пока вокруг обсуждалось, что в городе Петропавловске в Казахстане состоялся десятый раунд казахско-российских переговоров по делимитации государственной границы… что за последний год россияне стали чаще пить пиво… что МВД России намерено вывести из тени иностранцев-нелегалов… что один из лидеров Аль-Каиды оказался канадцем… что Пашу Цветомузыку уже отпустили на свободу после вчерашнего задержания… Строго говоря, она зацепила ушами только то, что под Омском родился гамадриленок, а в Новый год погода порадует снегом и морозом… Значит, сверху всего прозрачно-ажурно-сексуального понадобится асексуальный лыжный свитер!
– А у нас с вами что? – спросил замглавного так, словно Елена подчинялась ему как секретарша.
– У нас с вами ничего, – ответила она холодно. – Все, что нужно, мною обговорено с главным.
Ее раздражал этот молоденький выскочка из комсомольцев последнего разлива и бандюганов первого, и она все-таки каждый раз ставила его на место. Может быть, она была старомодна, но ее смешило, что этот розовощекий бугай сидит на диете, заставляет секретаршу делать ему оздоровительные салаты и свежевыжатые соки; а потом ночью по баням пьет с нужными людьми так, что домой его приносят в виде тела.
Елена понимала, что рано или поздно главный передаст газету в его холеные руки с маникюром – так сразу и видела картинку, как в массажном кабинете розовощекие провинциальные девчонки делают ему массаж, все остальное и маникюр под музыку в стиле "тыц-тыц-тыц" – и ей придется уходить. Впрочем, это тоже не было проблемой, понимала, что любое издание оторвет ее с руками.
Собственно, под обговоренным с главным подразумевался материал про Патронова. Но, кто бы знал, как не хотелось вспоминать про этот текст!
Села за свой стол, включила компьютер. Никита был в "аське".
Никита. Здравствуй!
Белокурая. Здравствуй.
Никита. Получила мою открытку?
Белокурая. Спасибо. Вчера весь вечер слушала.
Никита. Представляю, каким идиотом ты меня вспоминаешь на своей вечеринке. Я там со всеми разговаривал, поджимая пальцы на ногах от смущения.
Белокурая. Через полгода светской жизни ты их всех за пояс заткнешь.
Никита. Больно надо… Я все время думаю о тебе.
Белокурая. Я тоже… Но, прости, меня вызывает главный.
Она инстинктивно отключилась, чтобы освободить мозги от Никиты и переключить на Караванова.
– Лен, – окликнула Катя, – вчера Ваську встретила, он мне про писателя Климова рассказал. У него жена долго была больна раком, он за ней ходил. А потом открыли завещание, а там написано, что он может вступить в права наследования, только доказав юристу, что качественно отдохнул после ухода за ней. Представляешь? Там даже список рекомендованных стран и отелей.
– Мда, русские бабы не потопляемы, – ответила Елена.
– Так она еврейка, коханая моя. После жизни в России любая баба становится лохиней. Чего-то ты не в духе?
– Да про Патронова надо писать, так неохота, аж руки немеют.
– Освежи впечатления, – прыснула Катя.
Что она могла и хотела написать о Патронове?
Сын младшего офицерского чина из городка, затерянного на карте. Хороший отец, профессиональный шоумен. Активно опекающий тех, кто ему нравится. И правильно, нельзя же опекать всех подряд. Роскошный в постели, но развивающийся в этой области в ширину, а не в глубину. Подозревающий, что много и разных дадут в сумме то, что дает секс с одной, но в любви. И, видимо, ни разу не любивший, в силу слабой эмоциональной подготовки и распространенного подозрения, что любви надо бояться… то есть любивший, но отдельно от секса, как и воспитывали его в провинциальной семье, где секс был связан с распутством, а семья с унылой постелью, в которой обсуждают бытовые проблемы.
Почему он мог забыть, как они целовались в Думе, и при этом продолжать хотеть Елену как женщину? Да потому что секс означал для него "здесь и сейчас", без всякой сложносочиненности во времени. Как серия товаров и услуг. Как настенные фотографии, на которых он был запечатлен с выводком известнейших людей мира. Как путешествия в собственное прошлое в его ток-шоу, чтобы никто не сомневался, что он так же велик, как и приглашенный к нему.
И самое раздражающее в нем, что он истерически напоминает первого мужа Толика. Не то чтобы поверхностностью, но какой-то такой глуповатой легкостью, антропологическими особенностями лица и рук, манерой говорить слова в постели, мягкостью волос на ощупь…
И, обнимая его, она, с одной стороны, автоматически немного презирала его за похожесть; с другой – уменьшала себе чувство вины перед Толиком. Вины за то, что, может быть, где-то недоглядела… не подтянула… не вывела в люди… не помешала деградировать… хотя как можно помешать мужчине обворовывать собственного ребенка, если он это может?
Она словно не могла найти ключевого слова к Патронову. Вспоминала его рассказы про смерть матери, про бывших завистливых одноклассников, про сентиментально-случайные женитьбы. Получалось, что он во всем прав. Жил, не мудрствуя, участвовал в забеге, да еще так, что остальные лошади далеко сзади… Считался всенародным кумиром. Подыгрывал кому надо на выборах и без выборов, но при этом из штанов не выпрыгивал. Создавал репутацию неотразимого донжуана, хотя в силу примитивности не понимал, что секрет Дон Жуана не в том, что он всех качественно трахал, а в том, что он всех любил.
Вроде все правильно, и все мимо. Елена прошлась по редакции, погладила расставленные Олечкой кактусы на подоконнике, налила себе кофе… перевернула лист перекидного календаря на столе, задержала его на секунду в руках и подскочила. Вот оно! То, почему она не могла бы влюбиться в него. И он это знает про себя и потому так суетится и спешит! Патронов – однодневка! И его основные жизненные усилия сосредоточены на том, чтобы спрятать собственную внутреннюю пустоту и от окружающих, и от себя…
И все сразу разложилось. Отлично, она сделает текст именно с этого ракурса. И, поскольку Патронов значительно глупей ее, то не поймет, в чем наколка, а будет искренне благодарен. И его окружение никогда не объяснит ему, за кого она его держит. Вспомнила афоризм: "Выход всегда бывает там, где был вход…" Ведь прежде чем войти в отношения с ним, тоже долго ломала голову над тем, что ей мешает. И, если бы Патронов не был так известен, поняла бы это быстрее.
Елена села за компьютер и со скоростью стенографистки начала делать из расшифровки текст, предвкушая его последующее обсуждение и, скорее всего, премию. Надо было писать быстрее, потому что на вечер назначалась встреча с астрологиней, которую присоветовал Караванов.
…С астрологиней встретилась в модном вегетарианском ресторанчике "Джаганат" на Кузнецком Мосту. Там продавали буддистские сувениры, вегетарианские продукты и кормили сумасшедше вкусными салатами. А главное, была разлита совершенно немосковская ласковая и неторопливая аура, словно ты сидел где-то у моря в малонаселенной деревушке, где все друг друга знают и привечают.
Астрологиня по имени Наташа оказалась белокурой красоткой лет двадцати восьми с интонациями классной руководительницы. Она была подчеркнуто вежлива и свое дело знала на "отлично".
– Все, что я вам расскажу, я запишу на кассету диктофона и отдам вам с собой. Это может пригодиться вам со временем, – предупредила астрологиня. – Что будете заказывать? Советую вам попробовать матэ. Здесь он высокого качества.
– Матэ так матэ, – согласилась Елена, хотя знала это слово только по романам Маркеса.
– Начнем с того, что у вас обоих много планет в воде, много планет в огне. Огонь и вода – это кипяток. Поэтому отношения будут развиваться бурно, страстно… Но выдержать их долго обоим будет тяжело. И поскольку вы трезвее, то вам все время будет хотеться притормаживать…
– В каком смысле трезвее?
– В астрологическом. Вы очень хорошо анализируете свои отношения с мужчинами. Хотя аналитик в вас при этом не мешает вам любить. С ним очень сильное сексуальное притяжение. Он немного наивен и должен набить шишки и обучиться трудностям сам. Отношения осложняются его крайней обидчивостью… а еще тем, что он не видит проблему целиком, а только яркие фрагменты. Ему трудно говорить о своих чувствах, поэтому, говоря о них, он выглядит глупее, чем на самом деле. Ему бы пошло быть военным. Мирный способ существования с кем бы то ни было требует от него огромных усилий… – Голос ее журчал в такт индийцам, запевшим в соседнем зале.
И Елене казалось, что вот, наконец, сделаны главные дела, сданы главные экзамены, теперь можно немного отдохнуть и подвести итоги. Потому что год кончается разводом; налаживанием отношений с Лидой; тем, что она заполнила пустоту вокруг себя мужчинами-детьми… что, конечно, не лучший вариант, но… и не худший.
Потом шла обледенелой, расцвеченной и разукрашенной Тверской и осознавала, что перешла на новый этап. И дело было не в астрологическом диагнозе, а в том, что он вместе с текстом про Патронова, с воспоминаниями про Муркина и ухмылкой про Геру словно набросал на ее дороге камешки как Мальчик-с-пальчик, подсказывая направление, в котором надо двигаться.
И теперь казался таким смешным каравановский пафос про то, что только психолог может вывести их отношения на новый уровень. Про то, что она должна обязаться делать ему замечания шепотом, в предельно корректной форме. Про его войну за безвкусный, но свой уголок в комнате. Про то, что историю с квартирой она должна конвертировать в своем сознании из факта предательства в факт накладки. И признать, что некоторые его действия вызывают у нее ощущение "предательства" не потому, что установлен объективный факт предательства, а исключительно потому, что у нее такие психологические комплексы и такой семейный сценарий.
Про то, что тогда ее первой реакцией на его бунт была реакция как на капризы ребенка: побузит и заснет. А вторая – как на потерю близкого, которого зауважала, теряя…
Про то, что только теперь стало понятно, как только перестала уважать мужика, – беги разводиться. Потому что секс без настоящей близости гораздо проще и интересней получать от группы неуважаемых лиц, чем от одного неуважаемого, да еще пребывающего в вечной обиде…
…Новый год, можно сказать, уже ломился в дверь. Лида появилась утром переодеться и помыться, словно у ее бойфренда не было горячей воды. Настораживало, что дочка хочет быть со своим избранником только белой, пушистой и готовой к потреблению, но Лида закрывалась от этой темы.
– Какие мысли про Новый год? – спросила Елена за утренним кофе.
– Ну, я не знаю… Наверное, мне с Вадиком надо будет навестить Караванова, как пострадавшего от развода? – Она вопросительно посмотрела на мать. – Из всех твоих мужей, включая папика, большую часть жизни я волновала только его…
– Благородно. Бабку и дедку ты тоже волновала.
– Ага, еще Жучку и внучку. Надо так надо! Значит, Караванов, баба и деда, а потом зажигать до утра!
– Я вот ломаю голову, что кому подарить. С Каравановым понятно, у него нет телевизора. А бабке с дедкой? А тебе?
– Мне лучше деньгами. А Караванов не слипнется от нового телевизора?
– Ну, жалко же…
– Не помню, чтоб кто-то особенно жалел тебя. Особенно в форме телевизоров.
– Включая родную дочь, – усмехнулась Елена.
– Не боись, я вырасту, в меха тебя одену, на золоте кормить буду! – в тон ответила Лида.
– И скоро вырастешь?
– Знаешь такой анекдот: к басисту подходит сын, а тот на гитаре рубает, и спрашивает: "Пап, ты, когда вырастешь, кем станешь?"
На работе было еще веселей и отвязанней, чем вчера. Елена пришла с огромным опозданием – смотрела телевизоры в магазине.
– Сегодня на утреннем заседании председательствовали Геннадий Селезнев, Владимир Аверченко и Ирина Хакамада, – диктовала в трубку Катя. – По предложению Валентины Пивненко перенесено на январь рассмотрение в третьем чтении законопроекта "О поставках продукции в населенные пункты Севера России с особыми условиями завоза грузов"…
– А ты была на утреннем заседании? – с сомнением спросила Елена, когда та положила трубку.
– Я похожа на больную? Я ж не парламентский обозреватель, – удивилась Катя, разложила косметику и начала краситься. – Меня попросили надиктовать. Чё я там не видала? Сама знаешь, в России всего две проблемы: северный завоз и Северный Кавказ! Вот я на вечернее почешу, там Котенков будет обращение президента зачитывать, а Селезнев с Новым годом поздравлять. А дальше пойдет "наливайка" по кабинетам!
– Что на летучке? Как новообращенец чувствует себя в папином кабинете? – спросила Елена, лениво редактируя страницы интервью с Патроновым.
– Бобик в гостях у Барбоса. Выделывался, как вошь на гребешке… А так все по новостной ленте.
– Ты думаешь, я дома новости смотрю? Мне их и тут хватает.
– Тогда лови. – Катя перебросила ей на стол распечатку.
Елена пробежала глазами: уточнения в Налоговый кодекс, единый сельхозналог, запрет налоговых льгот в байконурском офшоре, уголь необоснованно дорожает, "Северсталь" создает холдинг, Священный синод обсудил вопрос о нежелании православных верующих в Российской Федерации принимать идентификационный номер налогоплательщика…
– Кать, кто будет по Синоду писать?
– Отдел культур-мультур.
– А разве это у нас по культуре проходит?
– Им дали.
– Я бы написала…
– Надо на планерки не опаздывать.
Патроновский текст вскоре был готов, и она набрала его мобильный.
– Здравствуй, дорогая! – ответил он. – Хочешь увидеться? Текст вычитать? Подходи в "Националь" к семи часам. В зимний сад. У меня там как раз закончится встреча.
– Встречаешься? – уточнила Катя.
– Ага. В "Национале".
– Совсем растопырился. Нет чтобы солидно и официально пригласить журналиста домой… – подмигнула Катя.
– Этим кончится.
– Говоришь как будто с сожалением.
– Да нет, он клевый… но без наполнителя.