– Я и не стала сдавать на подарок деньги. Те же конфеты и печенье я в магазине тебе дешевле куплю…
И, много лет вспоминая эту ситуацию, Елена удивлялась материной глухоте. Семья не была бедной – она была недоразвитой.
Почему-то сразу подумалось: надо заканчивать в этой жизни истории с подарками в одну сторону. Потом будет совсем поздно…
А тут к всезнайке Кате подбежала девушка из отдела культуры:
– А правда, что Инкомбанк купил тот самый черный квадрат Малевича, который за гробом несли?
– Правда, – кивнула Катя.
– А что, их несколько?
– Да до фига!
– Кать, – позвала Елена, – лирический ковбой не может меня поздравить с Новым годом… Как ты это оцениваешь?
– Как системный кризис. Не ожидала… – нахмурилась Катя. – Он для меня вообще сразу стал без яиц.
– Думаешь, бросать?
– Нет, но эмоционально больше не тратиться…
– Как это не тратиться?
– Накрой его черной тряпкой, как клетку с попугаем. Скажи себе: этот для траханья, а из рубрики "для души" вычеркни.
– Так он не столько трахает, сколько в душу лезет!
– Ты же не по подаркам плачешь, а по вниманию… Он считает, что и так хорош, без внимания. Покажи ему, что нет. Только помни, есть другая крайность: закомплексованный кошелек, который только дарит, дарит и дарит, а все невкусно. У моей соседки такой. Она, хоть и стопроцентная проститутка в душе, и то взвыла:
– Что он может? Он может только покупать…
– А чё его так ударило?
– Да он такой тучный, что с женщинами ему не светит. Это баба-пончик всегда востребована.
– Кать, чего-то грустно…
– Ладно тебе в ковбоя рогами упираться. Мужиков вокруг как грязи.
– Весь Новый год отравил…
– Сосредоточься и вспомни, что жизнь зрелой женщины по сравнению с жизнью молодой девочки – скатерть-самобранка. Мужики те же, но отчетливо видишь про них всю правду и никогда не ходишь в стену вместо двери… Не ной, а звони другому.
Елена послушно сняла трубку, хотела позвонить Гере, но почему-то машинально набрала Караванова. Когда он ответил, бежать было поздно, телефон звонящего высвечивался у него на экране.
– Привет! Видишь, звоню каждый день, как кукушка из часов, – словно извиняясь, начала она.
– Значит, тебе это нужно, – отечески пояснил Караванов.
– Нужно. Только у меня проблемы с правильной интонацией…
– Не горюй, интонация наладится вместе со всем остальным. Какие новости?
– Да все то же… На Лидку дуюсь. Со своей экстремальной половой жизнью никак не разберусь. Наверное, надо к Карцевой идти, а не тебе звонить…
– Ты меня восхищаешь! Еще совсем недавно утверждала абсолютную невозможность иметь дело с психологом, наговорила мне массу гадостей. А теперь, на голубом глазу, решаешь с ней все проблемы! – недовольно напомнил Караванов. – Не собираешься ли ты теперь наговорить мне гадостей под противоположным предлогом?
– Ни в коем случае. Я так обновилась, что сама от себя балдею…
– Ну, по голосу настроение близко к нормальному. Тут какой-то новогодний тусняк у нас на работе делают. Спросили, будешь ли ты…
– Пока не стоит публично встречаться, слишком много внимания к этому будет приковано.
– Как скажешь, мне все равно.
– Да и пора позиционировать, что ты свободен и готов к употреблению.
– Зачем?
– Не женат. Терпелив. Красив. Опытен…
– Да уж. Поднабрался опыта в браке. Тут кто-то пошутил "бракская могила"…
– А на новогодний тусняк возьми девочку из рукопашного боя.
– Лен, я привык к твоим пинкам. У многих женщин, хотя и не у всех, ревность направлена на оценку соперницы: "не хуже ли меня"? Думаю, это у тех, у кого проблемы с самооценкой…
– Да какая уж тут ревность!
– Ей-богу, именно такой тип ревности.
– Караванов, что ты знаешь о ревности? Первым женам изменял ты. А я тебе изменяла тихо и конструктивно. Можно сказать, с пользой браку. Сейчас, в холостом состоянии, боюсь потерять навык технически грамотных измен.
– А ты обручальное кольцо надевай и представляй, что замужем. Больше удовольствия будешь получать…
– Какой ты грубый…
– Извини. Лена, ты зачем звонишь, если честно?
– Плохое настроение плюс разлитое по телу чувство вины…
– Какой смысл требовать от лица, вызывающего чувство вины, чтоб это лицо уменьшило чувство вины?
– Никакого. Ладно, меня тут вызывают… с наступающим тебя. Пока. – Вдруг остро захотелось бросить трубку.
– И тебя. Пока. – Было понятно, что он это "услышал".
Созвонилась с однокурсницей Риткой про завтра и решила под предлогом поздравления выкроить полчаса у Карцевой.
– Хорошо, – сказала та не слишком охотно, было понятно, сколько предновогодних страстей под видом поздравлений обрушили на нее клиенты. – Полчаса в "Ванили". И никаких подарков. У нас с вами совершенно официальные отношения.
Народ в редакции уже ходил на ушах. Замик так и не появился. Объявили, что завтра никто, кроме новостников, не выходит на работу. И все рабочие столы были уставлены рюмками, завалены подарками и шоколадками…
– Как хочется уволиться из газеты и больше никогда ничего не писать! Я бы пошла поваром или официанткой… – томно заявила Катя. – А ты?
– А я – воспитательницей детского сада. У меня с маленькими все хорошо получается. А как выросла эта дылда, так все стало плохо…
– Это потому что одна. А ты роди еще кого-нибудь. От ковбоя шикарный чилдрен получится.
– Ага. Сейчас все брошу и пойду рожать от ковбоя…
Завтрашний новогодний день она понимала и чуяла подробно. Послезавтра планировала как "отходняк" под одеялом возле телевизора и термоса с кофе. Но сегодняшний вечер зиял черной дырой. С ужасом подумала, что у одиноких баб каждый вечер выглядит так же. И, наверное, они или что-то придумывают, или как-то смиряются: бродят по выставкам и театрам, гуляют с собакой, читают книги, опекают знакомых и изучают иностранные языки…
Как странно, такая наполненная, можно сказать, трещащая по швам от людей жизнь, и некуда пойти перед Новым годом. Собственно, даже не некуда, вон, полная всехуровневая записная книжка, но… все чужое. Какой-то пустой светский щебет и шелест вместо добродушной семейной ауры, в которой расслабляется и размораживается каждая клетка тела.
Елена была из тех, кто умеет вить гнездо и наполнять его правильной атмосферой. Менялись мужья, но оставались структура и порядок жизни людей, зацепленных друг за друга.
Как шутила Лида:
– Мамаша, тебе еще не надоели эти симбиотические связи?
Точно так же, как родители Елены были вцеплены и продеты друг сквозь друга привычкой, общим врагом в виде нового времени, общей сконцентрированностью на болезнях, так и она вцеплялась и продевалась в своих мужей сексом, заботой, общими интересами. И даже сейчас, в своем холостяцком веселье, отчетливо понимала, что тоска не от недостатка мужиков… а от отсутствия одного любимого. И это страшно осложняется взрослением и уходом Лиды, потому что раньше, между браками, она была семьей с дочерью. И даже весело спрашивала ее:
– Ну, какого мы теперь ищем мужа?
Лида-Лида, почему-то болело при одном воспоминании… Что она делала не так в воспитании?
Советоваться с Катей было бессмысленно, у той дома был караван-сарай, все дети проблемные. Но ей вроде это было по фигу. Она самозабвенно тратила себя на обслуживание семьи и Еленины вопросы по поводу дочери называла "интеллигентскими штучками".
Итак, хотелось вечером быть кому-то по-семейному нужной. Никита – женат, Муркин – это слишком, Патронов – улетел. Оставался Гера, и, в общем, встретиться с ним перед Новым годом было логично, потому что хотелось быть по-семейному нужной ему или кому-то другому в этот вечер, но потом за это не отвечать…
В редакции было шумно, кто-то из молодняка справа на всю катушку включил через компьютер жалобную песню любимой каравановской группы "Тату": "Нас не догонят…"
– Уберите этот визг! – заорали на них люди постарше.
– Нечего гнобить современную культуру! – многоголосо откликнулся молодняк. – Может, вам "Лебединое озеро" поставить? Оно вашему поколению больше душу греет?
– Между прочим, мы "Лебединое озеро" в отличие от вас еще до ГКЧП слушали!
– А мы тоже слышали, что Петр Ильич Чайковский прославился не только как гомосексуалист, но и как композитор!
Елена вышла в фойе и набрала Геру:
– Привет, что делаешь?
– Работаю.
– Хочешь увидеться?
– Приезжай.
– Куда?
– На работу. Я тебе объясню и пропуск закажу.
– Совсем уж предпраздничное приглашение…
– Нормальное. У меня были, у тебя были, в кабаке были. Теперь остались рабочие кабинеты…
– А что мы там будем делать?
– Ты разве забыла, что самое большое наслаждение в жизни – это беседа и секс со мной!
– Боже, как ты стал в себе неуверен за перерыв в нашем общении…
– Ясный перец, виной тому перерыв. Во сколько будешь?
– Попозже. Мне тут надо с психологом картину мира обсудить, а потом к тебе тогда.
– Да я тут все равно почти до утра…
Вернулась к рабочему месту, вытащила из пакета изящно упакованный подарок Кате и плюхнула на ее стол.
– Ой! – обрадовалась Катя. – У нас тоже с собой было!
И вытащила похожую по форме упаковку на Еленин стол. Потом они с хрустом разворачивали подарки, примеряли, нюхали, целовались и оттирали помаду со щек друг друга.
– Кать, я свалю по-английски… – шепнула Елена.
– С ума сошла! Там в баре все для выпивона моют, режут и крошат. Подарунки вручат, и вообще… Как бы высоко ты ни залетал, от коллектива не отделяйся…
– Да мне во всей редакции, кроме тебя и главного, все скучно… К тому же нога болит, полечить надо.
– У Муркина в кабинете? – подмигнула Катя.
– В кабинете, но у Геры.
– Там же нестерильно…
– Короче, прикрой меня. И мой подарок забери…
– Ясно: кидай мешки – вокзал отходит… А ты, если скучно станет завтра, прямо без звонка ко мне! – потребовала Катя и громко объявила: – Ну, Лен, ты давай, за полчаса обернись, как раз к банкету! Можно сказать, без тебя не начнем!
– Как? Вы уходите? – обиженно раздалось из-за соседних столов.
– Ненадолго! Поэтому не прощаюсь и не поздравляю!
В стильной "Ванили" играла музыка, серебрились новогодние гирлянды. Понимая, что не успевает купить подарок, Елена аккуратно запаковала Катин сверток, чтоб вручить Карцевой. В нем был среднеарифметический набор косметики и шампуней. Она давно привыкла к логике "вечных" подарков, даже имела специальный ящик для них в шкафу. Там лежали красивые обертки, банты, упаковки для букетов и подарки. Они потихоньку перевручались, и главной задачей было не вручить подарок дарителю. Была еще проблема "слишком шикарных" подарков, которые очень хотелось оприходовать, но, как полный совок, Елена оставляла их на черный день, нужным людям. Лиде и матери. С каждым годом все больше и больше пыталась отдавать шикарные подарки самой себе, получалось со скрипом…
Карцева сидела за столиком, выходящим окнами на храм Христа Спасителя. Видно, он был заказан.
– У нас совсем немного времени, – сказала она жестко. – Чай, кофе? Здесь самый вкусный в Москве шоколадный торт.
– Поздравляю, – начала Елена, протянув подарок.
– Нет-нет, это даже не обсуждается. Я ведь предупреждала, – поморщилась Карцева и отодвинула сверток неопровержимым жестом. – Вы что-то хотели обсудить?
– Да. Хотела немного понять ситуацию, через призму начала нового этапа…
– Предновогоднее обострение? – улыбнулась Карцева.
– А что, это типично?
– Конечно. Почти как осенне-весеннее, только завязано не на умирание и возрождение природы, а на итоги года, формулируемые: "С кем я буду встречать Новый год?"
– Точно! Но у меня не только. У меня еще и с дочерью проблемы…
– Свежие?
– Нет, просто стала их видеть, и стало больно.
– А с кем вы празднуете?
– С университетской подружкой.
– Это хорошо. А как поживают все ваши мачо с пистолетами?
– Одинаково мимо моих проблем. Никита женат, и уже понятно, что вытаскивать его из брака незачем; я с ним через неделю жизни со скуки помру. Врач – спивается. Его можно поднять и собрать из кусков, но это работа сестры милосердия. У меня пьющий муж уже был, я уже в эту игру играла… – Принесли кофе и шоколадный торт, он и вправду был неподражаем. – С Герой будy встречаться сегодня, чтоб день не пропадал, но он… разрушен как Акрополь. Опять реставрационные работы. Устала… Последний – известный телеведущий. Но у него внутри совсем пусто. С ним человеческие отношения не на чем строить…
– То есть все ваши мужчины так или иначе лишены внутренней целостности и осмысленности?
– Ужас какой-то! Все же они моего поколения. Этого раньше не было… И вдруг все пошли по швам…
– Знаете, Елена, в чем пиаровская сила брака Пугачевой с Киркоровым? В том, что она воплотила мечту миллионов женщин выйти замуж за молоденького. Не потому что у молоденького потенция лучше. А потому что он еще не вступил в кризис середины жизни… В кризисе все непривлекательны!
– Да я понимаю. Сама себе омерзительна. Кажется, что на меня могут западать только такие же размазанные… А что, его обязательно все проходят?
– Нет, не все. Большинство до него, к сожалению, просто не дорастает, развитие заканчивает гораздо раньше. Большая часть человечества вообще имеет психический возраст 12–14 лет… – Карцева пила зеленый чай.
– То есть придурки?
– В координатах наших с вами представлений – да. У них другие жизненные мотивации.
– Какие?
– Те самые, которые мы реализовывали в первой половине жизни: поиск близких, профессия, семья, самоутверждение, деньги. А потом у наиболее продвинутых людей начинается кризис идентичности, поиск смысла жизни… Они понимают, что социальный фундамент: близкие, семья, профессия, успех, деньги, – это не цель, а средство для поиска смысла жизни.
– А что вы имеете в виду под смыслом жизни? – удивилась Елена.
– Ничего пафосного! Юнг понимал развитие личности как выход эго за пределы личностных ценностей в сферу коллективных смыслов. Смысл жизни в нашей терминологии – это не жизнь отдать за родину, а выйти из азарта новых достижений и приобретений и научиться использовать душу для собственных нужд.
– Как это?
– Ну, расширить сознание настолько, чтобы сделать диалог со своей душой комфортным. В каком-то смысле это начало приготовления к смерти, но не потому, что появилась ее угроза. А потому, что не прошедший этого кризиса человек умирает с ощущением напрасно прожитой жизни…
– Ужас какой! Я только жить начинаю, а вы мне о приготовлении к смерти! – У Елены похолодело все внутри.
– А разве человек может нормально жить, если он не понимает, что такое смерть, и считает ее наказанием? – улыбнулась Карцева.
Елена боялась смерти. Помнила, как на ее глазах умерла бабушка, превратившись из теплой и заботливой феи в тяжелое холодное человеческое мясо; и с тех пор боялась покойников и не могла целовать их в лоб. В каком-то смысле эти проблемы с нее снял военный обозреватель их газеты, хохмач Гриша. Пройдя все мыслимые войны, он умудрился два года тому назад умереть от инфаркта в собственной горячей ванне. Все это было настолько неправдоподобно, что в толпе на Ваганьковском она все время смотрела ему в лицо и ждала, что он подмигнет. А выйдя с кладбища, поняла, что больше не боится покойников. Ведь как можно было бояться прикольщика Гришу, продолжающего выглядеть прикольщиком даже в гробу?!
– Наверное. Но неужели начинаешь жить только тогда, когда перестаешь бояться умереть?
– Как правило… А что с вашей девочкой?
– Охамела. – Елена удивилась, в ответе на вопрос ее пронзила более острая боль, чем в разговоре о смерти. – Конечно, я виновата сама, потому что посадила ее на голову, но она считает, что там ее место.
– А как вам кажется, когда вы посадили ее на голову?
– Ну, это было длинным переходом… Когда я выгнала ее отца и старалась показать, что не хуже выращу ее сама. Когда появился Филя, казалось, что я виновата в том, что привела пьющего мужчину, и я все время стояла на цыпочках. Когда взялся Караванов и в приданое к нему Толикова мать в Лидиной комнате, я просто скукожилась от стыда перед ней…
– Какие именно претензии вы можете ей предъявить?
– Ведет себя как маленькая. Не зарабатывает денег. Если зарабатывает, то тратит на себя… Не помогает по дому. Не убирает даже в своей комнате… И, мне даже стыдно вам в этом признаваться… она последние годы каждый раз совершенно спокойно не дарит мне подарки на день рождения, на Восьмое марта и Новый год. Готова поспорить, что я ничего не получу от нее завтра! И не потому, что она не умеет дарить! Не потому, что у нее нет денег – деньги она легко берет у меня. А потому, что, видимо, в ее глазах я недостойна подарков…
– Проблема равных отношений детей с родителями – это базовая проблема. Для ребенка родитель – это чернозем, на котором он растет. Существует очень недолгий период, когда ребенок уже вырос, а родитель еще силен… но наши родители всячески его откладывают. Давайте попробуем пофорсировать!
– Это как? – спросила Елена, и внутри у нее заплясал испуг.
– Девочка красивая, умная, бойкая. Значит, легко может заработать себе на кусок хлеба. Так?
– Она то ли работает, то ли врет… Все ей не подходит, кроме тусовки. Живет у парня, но планов на него не строит. Тратится на себя сама, в смысле из моего бюджета. Появляется дома, когда ей удобно…
– Могли бы вы с начала нового года сосредоточиться на задаче, перестать ее кормить и давать деньги?
– Как это? – опешила Елена.
– Спокойно объявить о принятии такого решения.
– И что же она будет делать?
– Сначала обижаться. Потом думать. Потом действовать.
– Так она будет голодная! – сказала Елена, совершенно отчетливо понимая, что сказала глупость.
– Пойдет пообедать к бабушке, к папе, к мальчику, к друзьям… Потом начнет искать нормальную работу. И ни в коем случае не устраивайте ее на работу сами: иначе это будет диалог с вами через работодателя.
– Да, это мы уже проходили…
– Значит, договорились?
– Не знаю, смогу ли… Все-таки это мой ребенок!
– Так вот, дайте ребенку шанс повзрослеть на свой возраст. Не развращайте ее, не закапывайте ее будущее… – Карцева встрепенулась и засияла.
Проследив за ее взглядом, Елена наткнулась на мужчину обжигающей азиатской внешности, направлявшегося к их столу. Он был похож на секс-символ из китайских и японских фильмов и довольно небрежно держал букет роз.
– Это ваш клиент? – с надеждой спросила Елена.
– Нет… – ответила Карцева тоном, не требующим разъяснений.
– Сказка… – выдохнула Елена.
– Боюсь, что мне нечего вам возразить… – засмеялась Карцева и в эту минуту даже показалась красивой и женственной.
Елена шла из ресторана, крупные снежинки гладили ее по лицу. В голове пульсировало:
– Не развращайте ее, не закапывайте ее будущее…