Надо было срочно сбежать из дома. К Кате? Нет. Там обожравшиеся крошки с обожанием смотрят на кормилицу-маму, практически не принадлежащую себе. Телефонная книжка осталась в комнате, но хотелось выпрыгнуть из ванной, рывком натянуть на себя что попало и выскользнуть в холодную ночь, несмотря на мокрые волосы. Совсем как в детстве с матерью: "Вот, заболею, умру, пусть ей на моей могилке будет стыдно!"
Зазвонил мобильный. Неожиданный торопливый голос главного:
– Лена, поздравляю с Новым годом… Что там с вашим Патроновым?
– И вас с Новым годом! Как погода?
– Погода нормальная. Так вы в курсе?
– Материал вышел, все образцово-показательно.
– При чем тут материал, говорят – машина сбила? Эта его чертова баба к телефону не зовет, что-то невнятное лепечет. Вы узнайте, потом мне шепните, а то я волнуюсь как-то… Ведь он с этими грязными выборами связан…
– Да, хорошо, – эхом отозвалась она.
К мобильному Патронова подошла все та же универсальная домработница Лера и подчеркнуто врущим голосом, "знаю, но не скажу", ответила:
– Я не могу его позвать, он… отдыхает.
– Это Елена, которая брала у него интервью. С ним все в порядке?
– Я вас узнала. Все в порядке…
– Передайте, что если он не подойдет к телефону, то я не смогу остановить непроверенную информацию о нем в нашей газете. – Это был беспроигрышный вариант, после такой фразы человек, занятый политикой, хватал трубку даже из гроба.
– Сейчас я ему скажу, – въехала домработница.
– Лена, ты? – каким-то погасшим голосом спросил Патронов. – Ну, приезжай…
– Что случилось?
– Ничего. Соскучился. Царапина маленькая. Подрался с трамваем, а у него оказалась масса больше… Жду.
– Хорошо, – сказала она растерянно. – Скоро буду.
Вот вроде и нарисовалось неотложное дело. Можно уйти, неслышно пройдя мимо Лидиной двери, наступив на желание постучаться и подлизаться. Что она там делает? Плачет? Думает? Смотрит в окно? Листает журнал? Слушает музыку в наушниках? Хоть бы одним глазком…
Елена прокралась в свою комнату, натянула что-то теплое, полулыжное. Небрежно подвела глаза, замотала голову шарфом. Потом сняла с елки самую красивую матерчатую игрушку с человечком на санках и сунула в сумку. Бросила туда флакон любимых духов, даже побрызгаться ими не было сил. Вышла из дому, стараясь не скрипнуть дверью. Чего боялась? Что Лида выйдет и начнет мириться? А она к этому не готова, у нее внутри все обожжено и должно поджить…
На улице мело и морозило, от узорчатой театральной заснеженности вчерашней ночи не осталось ничего. Ветер сбивал с ног, колючая снежная крупа била в глаза, такси не останавливались. С отвращением дотелепалась до метро. Там было тепло, весело, душевно и похмельно.
– Только ненадолго, – сказала Лера, открыв дверь, потом не выдержала и добавила: – Ну хоть вы ему скажите! Седина уже лезет, а все как мальчик прыгает. Мог ведь совсем пропасть!
– Ну, конечно, скажу, но вы же его знаете, – многозначительно ответила Елена, задешево покупая домработницу, мол, мы с тобой по одну сторону баррикад, но у меня статус выше.
И та проглотила, так и не поняв, что Елена блефует и ничего не знает.
В гостиной сидел молодой худощавый мужчина в свитере и джинсах, он поднялся, увидев Елену, внимательно глянул ей в глаза:
– Здравствуйте, я – Сергей Иванов, врач. Вот, дежурю… А вы журналист?
– В свободное от половой жизни с Патроновым время. Еще вопросы есть? – поставила его Елена на место, уж это она умела делать.
– Извините, – замялся тот.
Елена, презрительно дернув плечом, прошла в кабинет с видом человека, который делает это каждый день. Патронов лежал на своем хипповом матрасе, в горе подушек, бледный как Пьеро. Рядом стояли столики с батареей лекарств, бутылками с минеральной водой. У кровати – капельница.
– Привет, голубка, – улыбнулся он, и только тут она заметила, что плечо и шея у него обильно замотаны бинтами, а губы какие-то голубоватые.
– С Новым годом! – Елена села к нему на постель, поцеловала, достала из сумки елочную игрушку, протянула.
– Ух, какая красота… А я вот, видишь… Такая фигня…
Елена погладила его по голове, понимая, что лучше всего не задавать ни одного прямого вопроса.
– Как погуляла? – спросил он.
– Бурно. Ездила по гостям, выпила много и разного, до сих пор плохо, – пожаловалась она.
– Может, пива или чего-нибудь еще? Сейчас они все принесут, – пообещал Патронов.
– Нет, все в порядке… А тебе что можно? А то я с пустыми руками.
– Да у меня все есть. Кормят кашей, как младенца, вон капельницу ставят со всякой дрянью, вставать не разрешают, – капризно перечислил он.
Казалось, что страшно похудел, посерел, словно увял.
– Ну, немножко полежишь. О жизни подумаешь. Иногда надо, – ласково напомнила Елена.
– Ты ж знаешь, как мне трудно лежать. У меня ж веретено в жопе. Ты ж сама такая же!
– А хочешь, в шахматы поиграем? Умеешь? Я уже сто лет не играла, – на всякий случай предложила она.
– Не сегодня, завтра. – Он повел на нее глазами, говорившими "а завтра придешь?".
– Хорошо, завтра, – кивнула она, подумав "ни фига себе!", нежно спросила: – Больно?
– Сейчас нет. А тогда я решил, что все… Испугался, как мальчик… Так смешно теперь. Лен, я ведь тебя позвал, потому что ты мне близкий человек… Я тебе скажу то, что только самые близкие люди знают. Поняла? – Он почему-то перешел на торопливый шепот, как будто за дверью были враги.
– Конечно, – кивнула она, но что-то ей в нем не понравилось; почему-то подумалось, что, видимо, он получил сильный удар по голове при аварии и теперь не очень адекватен.
– Лен, у меня в плече дырка… – сказал Патронов с детской жалобной интонацией.
– Дырка?
– Ага.
– А сотрясение мозга было? Сознание терял? – спросила голосом заботливой мамаши.
– Авария – это версия для всех. Дырка от пули. – Голос у него из детски-жалобного стал детски-хвастливым.
– От пули? – удивилась она, думая: "Совсем крыша поехала".
– Я вырубился… Потом очнулся, решил, что убили, лежу, как трупак, около машины… А тут микроавтобус подъезжает, оттуда четыре мужика. Обычные мужики, не в халатах. Сунули внутрь, на диванчик кожаный, че-то вкололи, дали стакан коньяка, говорят, пей. Потом тут вот очнулся… Все завязано-повязано. Позвонил этот, говорит: пульку достали, машину твою для правды жизни стукнули, отдыхай… Короче – гипс, закрытый перелом… – рассказывал так, словно они играют в "казаков-разбойников".
– Кто "этот"? – Елена понимала, что он говорит только потому, что не может держать это сейчас в себе и что вообще-то рассказывать это ему не надо никому.
– Ты меня за кого считаешь, если думаешь, что я тебе и это солью? Или ты сюда от газеты пришла? – неожиданно обозлился он.
– Хочу просчитать степень твоей безопасности… – оправдалась Елена, прикидывая, кому же Патронов мог так перейти дорогу.
– Теперь полная. Стопроцентная. Я ж больше не сунусь! Второй раз уже куда надо стреляют. – Он как-то обмяк.
– А ты уверен, что не промахнулись?
– Лен, ты со своими журналистскими мозгами считаешь, что все выстрелы попадают в хронику? Запомни, ласточка, дай бог, чтоб только половина!
– Знаю, я просто боюсь за тебя… – согласилась она.
– Теперь чего бояться? Клиента сломали – он сдал назад, – поморщился он.
– Жалеешь?
– Там такие бабки паслись… Но я не Листьев. Я понимаю, что для снайпера человек стирается. Не любимый телеведущий, а движущаяся мишень, и все… – обреченно сказал он.
– Ты это только теперь понял?
– Естественно… думал, что они обосрутся. А обосрался я…
– Да брось ты! А детям уже звонил?
– Да я сразу, в тот же день. Запретил приезжать. Им про это и знать не надо… Скажи спасибо, что не гидравлика…
– А что это такое?
– Ну, это когда в бочку с водой сажают… Не знаешь, и не знай. А то опишешь где-нибудь в статье – будет отморозкам учебное пособие… Вы ж, журналисты, для красного словца хоть рецепт приготовления атомной бомбы готовы тиражировать…
Дверь осторожно приоткрылась, вошла домработница Лера с тарелкой в руках. Елена инстинктивно хотела отодвинуться от Патронова на постели, но вовремя остановила себя.
– Я сделала салат в миксере: морковь, орехи, сметана, – сказала домработница, словно Елены здесь не было.
– Поставь, – раздраженно сказал он. – И стучись, пожалуйста.
Она молча поставила салат на один из столиков и ушла, испепеляя глазами.
– Тоже еще дура! – выдохнул Патронов. – Ты меня покормишь? Я сам не могу.
– Да, конечно…
Она кормила его с ложки, как когда-то маленькую больную Лиду, и все это выглядело не как спектакль, а больше, чем спектакль. Где же вся его свита, челядь? Все дружки и подружки? Он словно прочитал это:
– Лен, я только теперь понял, насколько я одинок.
– Выводы сделал? – улыбнулась она.
– Вижу решение интересующей задачи в твоих глазах… Оставайся здесь. Для тебя это тоже способ избавиться от одиночества…
– Не торопи события, – опустила она глаза, поскольку совершенно невозможно сказать простреленному мужику: "Ты мне не нужен!", и соврала: – Я с бухты-барахты ничего в жизни не делаю…
Несмотря на всю удачливость, блистательность и вечную завидность, Патронов всегда вызывал у нее ощущение слепого, которого надо перевести через дорогу. А сейчас и подавно. "Молодец, – подумала она про себя. – Ссадила Лиду с шеи, нашла нового опекаемого?"
– Мне казалось, что я так крут, что у них рука не поднимется… Но, как говорил мой отец: летящий лом не остановишь, – добавил он. – Главное, кто? Вчерашние бандюки трехкопеечные!
В дверь постучали. Появилась Лера с мобильным телефоном:
– Виктор звонит!
– Алло! Привет, гигант! – бодро сказал Патронов в трубку. – Да фигня, перелом ключицы. Тачка застрахована… Где вы были? У Федьки в Ницце? Ну-ну-ну! И кто там был? Так… Так… Рудиков? Ох, ни хрена себе! И Гурам там был? Ну, я ничего не понимаю… Ладно, ты мне общим числом скажи. Каким числом? Сколько всего випов было? Ох, блин, кабы не это, я бы с вами махнул… И в самолете бы кой-чего обсудили!
Елена внимательно смотрела на него и расстроенно видела, что с приобретением дырки в плече он так ничего и не понял и не перестанет суетиться по жизни… Телефон возле уха словно вернул его лицу, ненадолго облагороженному несчастьем, прежнее пластмассовое выражение из серии: "Ваш девиз? – Всегда!" Он с азартом выяснял светскую фигню, и весь его тянущийся внутрь трубки простреленный организм горько сожалел, что "жизнь проходит стороной". При том, что речь была о совершенно стандартном, хотя и полезном сборище. А человек только что почти побывал "там" именно из-за этой неразборчивой суеты, где деньги, чины, амбиции и возможности замешаны в диком винегрете; и люди, каждый день рискуя собой, не умеют и не успевают жить…
– Я так толком и не въехал, – сказал он Елене, закончив телефонный разговор. – Пуля такая маленькая, как укол, как ожог… А сознание вырубается. Почему? Из-за высокой температуры?
– Патронов, разве можно за деньги рисковать жизнью?
– Так я ж не рисковал. Я ж раньше таких двумя пальцами делал! Время, что ли, изменилось… – взгрустнул он. – И никакой управы… Раньше… при Ельцине на меня косо посмотреть не смели!
Его глаза победителя словно полиняли; и породистая здоровая рука на одеяле лежала вяло, как тряпка. С теми же самыми густыми волосами на фалангах пальцев – признаком жестокости. Он поймал взгляд Елены на руке, словно расшифровал его, и, не желая сдаваться, тут же запустил руку ей под свитер.
– Больной! Вам нельзя двигаться! – пошутила она, но почувствовала, что из этой тряпочной руки вдруг пошел ток, которого не было прежде; словно его организм сошел с автопилотных приемов на человеческие.
Елена понимала, что это не имеет никакого отношения к ней, точнее, самое незначительное. А если бы и значительное, он все равно никогда не смог бы стать ее героем. Вступить с Патроновым в любые отношения, кроме постельных, было для нее все равно что отличнице остаться на второй год… Он был легкий, забавный, но… совершенно пустой. И даже дырка в плече изменила его только физически, а не биографически.
Патроновская рука уже бойко хозяйничала в ее бюстгальтере, организм однозначно откликался, и Елена озадаченно спросила:
– И как ты себе это представляешь?
– Легко… Задвинь дверь стулом…
– А вдруг зайдут?
– За бабки, которые они получают, не зайдут! – скривился он. – Зато будет что вспомнить… Экстремальный секс с простреленным Патроновым.
Физически он был жутко похож на Толика, Елена дурела от этого и практически не могла сопротивляться, а тут уж тем более. И, надо сказать, это было странно и ярко. Словно прятались не от оплаченной обслуги, а от несуществующего преследования. Словно снайпер застыл за окном, а не спокойно спал, получив деньги за добротно продырявленное плечо, в которое отдавалось каждое движение; и было совершенно непонятно, от чего именно Патронов больше стонет.
– Тебе больно? – шепнула она.
– Мне хорошо, мне гениально, я жив…
Потом она сидела рядом, он держал ее за руку:
– Ты вот, Лен, думаешь, что я поверхностный… А я не поверхностный, я хуже. Не хочу иметь ничего, что мне жалко потерять. Такая жизненная позиция. Если что-то в ответ на мою любовь меня не любит, значит, оно мне не нужно. Вот ты меня не любишь, но я тебе зачем-то нужен…
– Сама не пойму зачем, – рассмеялась она.
– У тебя такая грудь, такие внутренности, такая задница… Мне кажется, я мог бы в тебя влюбиться…
– А душа? – захохотала Елена.
– А в душу ты меня так глубоко не пускала, – прищурившись, напомнил Патронов.
– Пожалуй, – кивнула Елена и подумала: "А что тебе там делать? С телом у тебя получается, а дальше, уж извини…"
– Но я тебя ощущаю надежным другом!
– В какой позе ты меня ощущаешь особенно надежным другом? – постаралась снять пафос она.
– Лен, пойми, я совсем один!
– А эта твоя, с салатом из морковки?
– Да ну… жирненькая кошечка.
– Какая ж она жирненькая? Она 90–60-90!
– Так они все кошечки, что к деньгам жмутся, такие параметры себе делают. В фитнес-клубах доводят жопу до потребительского стандарта. Весь жир оттуда скачивают в мозги и сердце. Из серии "жопа моей подружки стала лицом белья "Ночная фиалка"… Это ж у них даже по глазам видно: "Я женщина для тех, у кого есть деньги"… Только под пулей это и понимаешь. Знаешь, как она испугалась, что я сдохну? У нее такое выражение лица было, только когда она незастрахованную машину грохнула…
– Так ты же ее сам выбирал, – напомнила Елена.
– А других теперь нет. Или проститутки, или такие, как ты, которые ни в чем не нуждаются…
– Почему ни в чем? Я очень нуждаюсь в любви.
– Ну, это, как ты понимаешь, не ко мне… Я могу предложить женщине брак, деньги, секс, дружбу… Остальное в моем организме не растет. Точнее, отцвело и завяло…
– Вижу.
– Про таких, как ты, говорят: она последовала за ним в Сибирь и отравила ему всю каторгу…
– Это точно!
Домой Елена добралась на такси, которое Патронов велел вызвать и оплатить домработнице, хотя это было уж слишком навязчивой демонстрацией.
– Вы заходите, а то он целый день такой грустный, – сказала Лера на прощанье.
– Зайду, – кивнула Елена, и словно договорились глазами, что никто из них не залезает на половину другой.
Дома было темно и тихо. Судя по вещам в коридоре, Лида спала в своей комнате. У Елены, вытянувшись, сияла елка. На автоответчике разные люди желали счастья в Новом году. Зашла в кухню, обнаружила торжественно появившиеся батон хлеба, десяток яиц и пачку масла. Мол, для меня, молодой и красивой, самой прокормиться – раз плюнуть…
Однако при этом все в кухне было вылизано, расставлено по местам – испугалась. Честно говоря, Елена и сама от себя не ожидала такого демарша. Хотя что всегда умела в жизни, так это дистанцировать отношения… Особенно тщательно Лида выдраила любимую кастрюльку Караванова, которую он почему-то не взял с собой. Караванов? Боже, кажется, что все это было сто лет тому назад… Встала к замерзшему окну, посмотрела вниз на освещенный проспект и машинально вывела теплым пальцем, пахнущим телом Патронова, кудрявое слово "Зябликов"…
…Проснулась с совершенно мутным настроением. Снился Зябликов. Бежали вдвоем вверх по снежной горе, потом он остался наверху, она скатилась вниз. Оглянулась, с ужасом увидела, как Зябликов вырастает на глазах, превращается в великана и занимает целый горизонт.
– Зябликов, Зябликов! – закричала она в испуге. – Я здесь, нагнись!
Но ему было ее не слышно, он прошагал мимо, чуть не наступив на Елену и практически загородив свет. Она осталась стоять на огромной снежной равнине, совершенно не понимая, кто же теперь найдет и выведет ее отсюда…
Лида все еще спала. Это облегчало задачу. Елена умылась и даже без привычной чашки кофе рванула на работу.
"Можно разменяться, разъехаться… Но мне кажется, это не выход. Я разъехалась с родителями… Что это изменило? – думала она, вышагивая по морозцу. – Мы с Лидой должны наладить честное партнерство, живя вместе. Вот, пожалуйста, Швеция, которая всегда опережала мир по модели семьи, ушла от отселения взрослых детей… Теперь взрослые дети парами живут с родителями, и никто ни к кому не лезет…"
Собственно, на работе ей сегодня было не обязательно появляться, просто так было легче разобраться со своим одиночеством.
Странно, но за компьютером сидела Катя.
– Здравствуй, коханая! – процедила она, не отрываясь от экрана. – Ну, уже после праздничков восстановила лицо по черепу?
– Частично, – улыбнулась Елена. – А ты-то чего приперлась? У тебя ж дом – полная чаша.
– Отдохнуть… Все эти дни как в шахте вламывала, только в пенсионный фонд ничего не идет… Знаешь, как шахтеры говорят: "Если ветер дует в харю, значит, я домой… шагаю!" Где твой новый?
– Обещал сегодня в Москву заскочить…
– Ну-ну… Как погуляла?
– Мотались по компаниям. Вчера у Патронова была, он в аварию попал… Лежит загипсованный, – доложила Елена.
– Небось пьяный в сиську ехал? А? Хозяин жизни ведь! – предположила Катя.
– Ну, вроде того. Сам не признается, но по глазам видно…
– А у меня… Жрали и жрали, жрали и жрали, как с голодного Поволжья… Сколько ни произвела продукта – весь ушел, – вздохнула Катя и показала ладонь. – Вот, смотри, мозоль от ножа – салаты крошила! А?
– Кать, ну мы ж тебе и электронарезалку, и комбайн дарили, – напомнила Елена.
– Да их дольше мыть… Электронарезалка и комбайн – это я. Анекдот принесли, знаешь, что такое "новорусский салат"?
– Нет.
– Берешь полкило черной икры, сверху ложишь омара, укрываешь все это полкилошкой красной икры, украшаешь ананасом. Потом заливаешь коньяком "Наполеон", посыпаешь "Рафаэллой" по вкусу. И жрешь, пока не затошнит!!!!! – победно изложила Катя.
За соседними компьютерами прыснули.