Глава 10
Владлен Петрович, являющийся ярым приверженцем утренних пробежек, сидел в дорогом ресторане, вычурная обстановка которого так и дышала хорошими манерами первого поколения хороших манер. Он был один за столом, и его глаза меланхолично осматривали блюдо с омарами. Около него шуршал официант с гадкой улыбкой, беспокоя Владлена Петровича старательной службой и отрывая его от раздумий.
Чуть поодаль расположился телохранитель Сергей, верный и преданный человек, не раз рисковавший ради Владлена собственной жизнью. Он с варварским аппетитом, достойным Александра Македонского, одержавшего победу над персами, отправлял в рот куски мяса и совсем не разделял меланхолии своего хозяина, с которым он был неразлучен с тех пор, как студенческий друг несчастно влюбился и добился на время предмета своего обожания, который так и не смог по-настоящему полюбить и оценить его. Женщина со свойственным ей коварством и вероломством бросила Владлена, и ему, чтобы забыть курносый профиль блондинки, ничего не оставалось, как заняться собственной карьерой. Он стал банкиром.
Сергей со всей энергией, заключённой в огромном мускулистом теле, осознавал необходимость хорошего питания. Полноценный обед - много сил для заботы о друге, поэтому на данный момент весь смысл Сергеевой жизни сводился к тарелке с бараньими отбивными и маленькими морковками. Вот уже пять минут Владлен Петрович с восхищением наблюдал за ним и невольно завидовал его аппетиту. Владлен никогда не мог понять, почему этот честный казах, отец троих детей и муж красавицы жены, живёт в другом городе, ежедневно рискует собой и не проявляет при этом ни малейшей злобы или недовольства. Сергей - молчаливый, достойный, в нём нет холуйских манер, которые Владлен ненавидит, но и в которых, как ни страшно себе признаться, так нуждается. Чем больше появлялось у него денег, тем сильнее он ощущал эфемерность своего положения. Что он производит на свет? Мысль, продукт, может быть, у него дружная большая семья, которую надо прокормить? Нет, ничего подобного. Ничего. Он - пустое место с хорошим образованием, хорошей головой, хорошим здоровьем. Ему давно не хотелось ходить на работу, решать бессмысленные вопросы, которые и без него отлично решались. Производство денег отлажено, хобби у него нет, оставалась только лесть, которая лилась на него из рога изобилия. Владлен Петрович давно привык к самым изощрённым похвалам, но только добрые слова немногих, действительно любящих и искренно восхищающихся им людей на время успокаивали сердце.
Но вернёмся к основной героине нашего повествования, которая в этот самый момент ходила около телефона и до крови кусала заусенцы. Марина никак не могла решить: звонить ей Иосифу Борисовичу - бизнесмену в белом костюме, на которого она опрокинула кофе, или нет. Она знала, что достигнет примерно того же результата, что и от встречи с Маратом Георгиевичем, лишь с той разницей, что Иосиф Борисович галантен, щедр и двадцатью годами моложе. Женщина глубоко вздохнула и порывисто приблизилась к телефону.
- Алло, - важно вылилось из трубки. Это был голос, сразу же внушающий уважение и знающий об этом.
- Здравствуйте.
- Марина? Ты где?
- В Москве. А вы где?
- В Париже.
- Как хорошо!
- Приезжай, я тебе завтра же самолёт пришлю.
- Не могу.
- Кошка заболела?
- У меня нет никакой кошки!
- У тебя вообще ничего нет, кроме надежды. Запомни, моя дорогая, женщин делают мужчины.
- По-моему, наоборот. Вы не могли бы мне одолжить денег?
- Сколько?
- Сто тысяч.
- Сумма немаленькая. Под проценты?
- На крайний случай, - недовольно просопела Марина.
- А зачем?
- Мне нужно расширить производство.
- Господи, что за язык! Приезжай в Париж, и тебе вообще ничего не придётся расширять, всё и так будет расширено.
- Так неинтересно. Да и не могу я. Нет, правда.
- Ещё скажи, что ты меня не любишь, что это безнравственно… Какие же вы, женщины, ханжи! Как вы любите прикрываться общими фразами! Тебе бы в Америке жить. Самое лучшее место для ханжей.
- Почему?
- Да потому что это не страна, а большой мираж. Ты никогда не задумывалась, почему Голливуд называют фабрикой грёз? Это очень точно, весь американский кинематограф работает на мечту - никакой воспетой статуи Свободы нет, на любое действие наложен закон: припарковался не там - штраф, пьёшь на улице - штраф, сделал женщине комплимент - тоже штраф, эдакая будничная каноничность. Нигде ты не услышишь Fuck off, и блестящие, нарумяненные калифорнийским солнцем блондинки не расхаживают по улицам, они сидят дома в своих кинофильмах и тонкими пальцами держат тонкие сигареты, которые, кстати, тоже никто не курит. И вообще американские женщины не пахнут, они, как их овощи, без вкуса и аромата. Ни духами не пахнут, ни потом, ни пиздой, ничем. Пустота. Американцы - люди в островной психологией, зарыли головы у себя на континенте и думают, что окружающего мира нет. И счастливых в Америке не больше, чем здесь, и улыбки их прилеплены неумело, наскоро, без французского шарма и английского ехидства. Б-р-р-р-р-р.
- Ух ты, вот так отповедь! Чем вам насолили американцы?
- Сделку мешают заключить. Ханжи проклятые! Прикрываются Священным Писанием, а сами так и шарят, чего бы стащить.
- Вы мне очень симпатичны, но…
- Это уже что-то! Дорогая моя, любить меня не надо. Со мною надо жить. Какая же ты дура, Марина! Я тебе полстраны предлагаю, а ты мне - сто тысяч.
- Так дайте.
- Не дам.
- Почему?
- Потому что это неправильно, содержать женщину, с которой не спишь.
- А как же благотворительность!
- Ну, это другое дело. Для этого мне нужен жалостливый предлог, а ты красивая, молодая - тебя совсем не жалко.
- Хотите, я с вами пересплю?
- Да. Приезжай в Париж. Ты даже не знаешь, какой я хороший. Как я хочу о ком-нибудь заботиться! Ты будешь рисовать, а я постучу в твою комнату и принесу чай с бутербродами. Я очень вкусно готовлю.
- Бутербродов мне не надо, и полететь я никуда не могу, у меня заказ.
- Идиотизм! Какой заказ?
- Двести пальто на утеплённой подкладке.
- Давай я их все куплю, только приезжай.
- Не могу. У меня договор подписан.
- Ты что, Марина, с ума сошла? Ты что, не понимаешь, с кем говоришь?
- Дайте сто тысяч!
- Приезжай - дам.
- Не могу. У меня мама болеет.
- Ну, тогда пока.
- Вы мне не поможете?
- Приеду - помогу.
- Я не могу ждать.
- У тебя есть альтернатива?
- Альтернатива всегда есть.
- Всё, пока. Тут мэр Парижа пришёл, а я с тобой вошкаюсь.
Марина услышала короткие гудки. Задумчиво постояв с минуту, она бросила трубку и пошла в цех. Ей вдруг показалось, что в углу пискнула мышь, она прислушалась - за стрекотом машин ничего не было слышно. Марина посмотрела на край рубашки, он был оторван и неопрятно приколот булавкой, сделалось стыдно, неожиданно она осознала, что всю жизнь о чём-то беспокоится: об оторванном крае, о деньгах, о плохом пищеварении. Единственное состояние, когда она ощущала некоторый покой, - это опьянение, но всё равно рано или поздно сквозь блевотную, мутную пелену она начинала чувствовать беспокойство, поднимающееся с самого низа и постепенно завладевающее всеми мыслями. Ни разу в жизни она не напилась до беспамятства, до совершения по-настоящему безумных, не выверенных разумом поступков. И если бы древние варвары спросили её христианскую душу - верует ли она во Христа, она бы соврала, солгала, чтобы не изжариться на костре, но в душе продолжала бы верить и проливать слёзы искупления. "Может, я и впрямь ханжа?" - подумала она и вдруг успокоилась. Она отстегнула булавку и обвела взглядом зал. Женщины усердно работали, но в воздухе чувствовалось напряжение. Марина прошлась по лицам швей, они были сосредоточенны и злы.
- Что случилось? - тихо спросила она у Наташи.
- Нина.
- В чём дело?
- Ворчит, что не для того окончила техникум, чтобы целый день пришивать рукава.
- Ну, так пусть пуговицы пришивает.
- Они портнихи, а не швеи-мотористки!
- Ах, вот оно что! Нина! - крикнула Марина.
Нина, войдя в кабинет, ссутулилась над столом хозяйки, которая вальяжно расположилась в кресле и пристально смотрела на девушку - она была высокой, с ямочкой-шрамом под левым глазом и редкими зубами, в щели между которых пролезал язык.
- Пиши заявление.
Нина вскинулась на Марину.
- Давай, давай. - Она протянула белый лист бумаги и ручку.
- Я не хочу.
- Не хочешь? Странно, а почему же столько недовольства?
- Я всем довольна.
- Слушай. - Марина встала и вплотную подошла к девушке, та отпрянула. Хоть Нина и смотрела на хозяйку сверху вниз, у неё складывалось полное впечатление, что Марина сейчас её раздавит. - Дорогая моя, везде бывают проблемы и нестандартные ситуации.
Нина вздрогнула, Марина притянула её за воротник.
- Грязный - надо быть аккуратней! Если ты, дрянь, ещё хоть раз откроешь свой поганый рот и что-нибудь скажешь по поводу того, что ты портниха, а не швея-мотористка, - я тебя уничтожу.
- Я думала…
- Тут мозговой центр я! А ты руки, рабочая сила. Понимаешь?
- Простите.
- Иди и помни это!
- Простите.
- Хорошо.
Нина вышла, у неё дрожали руки, она села за свой рабочий стол и расплакалась. Марина тоже села за свой рабочий стол, готовая расплакаться, но сдержалась. В кабинет вошла Наташа.
- Нина плачет.
- Пусть. В этом отличие сильного человека от слабого - одному хочется плакать, но он не плачет, а другому хочется, и он плачет. Сила в подавлении.
- Марина, так нельзя!
- Чего?!
- У неё истерика.
- Это работа, а не благотворительность. Если будет надо, я изобью её собственноручно. Холуи! Иди работай и не вмешивайся в мои дела.
Наташа поспешно вышла.
Через несколько часов Марина позвонила в дверь, как обычно три раза, но сейчас непривычно послышались шаги, и от этого сердце радостно затараторило. К ней выплыла улыбка, следом за ней появился Михаил, который походил на языческое божество - весёлое, беззаботное, полуголое. Вокруг его талии было обвязано полотенце, а в руках он держал букет цветов. Он нетерпеливо протянул его и увлёк Марину в квартиру. Капризным движением стащил с неё берет.
Берет лежал на полу в прихожей, а из комнаты доносились самые характерные для процесса продолжения рода человеческого звуки. Наконец, истязания плоти прекратились, и два перевёрнутых, растерянных лица успокоились на подушках.
- Чем ты занимался эти два дня?
- Поменял колёса, съездил на футбольный матч, встретился кое с кем.
Марина была оскорблена таким будничным набором обязанностей. За два дня, что он не звонил, она чуть не ослепла от слёз, сделала множество дел, а он лежит рядом с ней и ленивым голосом смеет сообщать, что ничего серьёзного с ним не произошло. Какая наглость, низость!
Марина порывисто встала.
- Ты куда?
- Чаю хочу! - гаркнула она.
На кухне Марина молчала, Миша, от нечего делать, начал листать журнал.
- Ты меня журнал позвал почитать? Ну, так давай!
Марина вырвала из Мишиных рук глянцевое издание, на его обложке красовалась рыжая девица в больших кожаных сапогах, на их загнутых носах расположились две жирные божьи коровки.
- В клубе "Мальвина" концерт группы "Козякин и Ко" - приятная музыка для души, еды и спокойных разговоров.
Марина не отвечала, а быстро, быстро оделась, потом подобрала свой берет, и двинулась на улицу.
Идя вдоль дороги, она всё возмущалась вероломством Михаила, как он мог так спокойно заявить, что ничего требующего сверхчеловеческого напряжения сил с ним не стряслось. Хотя возраст Марины, уже совсем не подходящий для восторженной романтики, тщетно пытался отвлечь её от мечтаний, но всё же в голове роились видения невероятных в своей героике картин, и только они могли оправдать поведение Михаила. Ей представлялось, как возлюбленный, стоя на холоде, раздавал нищим бесплатные обеды или, подобрав упавшую в грязь старуху, омывал её дряхлое тело, потом кормил и укладывал в кровать, ей даже послышалось немощное дыхание старухи, которая покоилась в постели Михаила… Но вдруг эта сердобольность напомнила о реальном мире, о Марате Георгиевиче, об обвислых батутах стариковского соития, о мятном запахе, прилипающем к шее, и у неё возникло чувство брезгливости, страстное желание пинцетом вынуть нищенку из кровати. От этого она ещё больше рассердилась на Мишу и принялась считать его бесчеловечным - а потом ещё сел и стал листать этот идиотский журнал с тощей рыжей коровой, для того только, чтобы сделать ей как можно больнее!
- Садист проклятый! - прошептала Марина, из её глаз полились потоки слёз, дыхание вырвалось с бешеным свистом, руки ломались под порывами чувств. - Нет, всё, хватит, это бесперспективно! Этот ненужный роман меня в могилу сведёт! - таково было её окончательное и бесповоротное решение. Маринино разочарование в Мише и в жизни было безмерным. Она стала голосовать.
Около обочины остановилось жёлтое такси, в котором сидел Иван. Женщине показалось, что она уже видела эту большую неприятную физиономию, но её мысли быстро переключились на мелькающие пейзажи, и она позабыла о существовании водителя. Машина притормозила на светофоре рядом с огромной афишей, обещающей рассказать шокирующую историю любви…
- Я здесь выйду. Полтинника хватит?
- Не надо, мне по пути.
Марина пожала плечами, и вышла из такси.
В тёмном кинозале разыгрывались тёмные страсти двух неопрятных и малосимпатичных людей англосаксонского происхождения. Марина наблюдала за небрежной и вполне порнографической вязью сюжета о том, как мужчина и женщина полюбили друг друга, но мужчина возьми да и влюбись в младшего брата своей невесты. При этом все герои - неблагополучные наркоманы, и высокий замысел режиссёра и оператора заключался в том, чтобы снимать субъективной камерой с точки зрения наркомана, вследствие чего она нещадно тряслась и кружилась, вызывая тошнотворные позывы у легкомысленного зрителя, поддавшегося соблазну пойти в кино. Всё это было похоже на дурной сон, из которого Марина не могла выпутаться и призраки которого мучили, истязая ум и душу. Постепенно в перипетиях этой слабосколоченной истории ей начали слышаться отголоски собственной жизни, в главном герое ей уже виделся Михаил, которого трепал по щеке мясистый ребёнок с мокрыми губами, и молодой человек тянулся к нему с поцелуем. У Марины закружилась голова. Совершив над собой отчаянное усилие, она вырвалась из кинозала.
Несколько минут она пыталась прийти в себя. Рядом стояла молоденькая девушка и плакала навзрыд, её старалась успокоить женщина постарше, наверное, мама.
- Ничего себе - сила искусства! - недовольно буркнула Марина.
- Надо же такое придумать! Тоже мне любовный треугольник! - вторила ей растерянная женщина, - В наше время такого бы никогда не позволили! Государство оберегало своих граждан и их нервные клетки! Цензура - вещь полезная!
- Мама, прекрати! - И девушка побежала по широкой лестнице вниз к неработающему фонтану.
"Интересно, что она имела в виду под словами - в наше время? Неужели я так плохо выгляжу?" - мелькнуло в голове у Марины, и она тоже побрела вниз.
Свежий воздух и гул городской жизни постепенно отрезвили её, только вдруг ей стало нестерпимо жалко Мишу, и она бросилась к телефону, но, боясь, что он не возьмёт трубку, побежала в метро.
Больно врезавшись в размашистые двери, она выбила из рук старого интеллигента портфель, который упал в грязь. Старик недоумённо посмотрел на удаляющуюся спину женщины и покачал головой, сокрушаясь, что такие теперь нравы. После некоторой паузы до Марининого сознания дошло - только что она чуть не сбила с ног старика. Она обернулась и, извиняясь, улыбнулась. Тепло разлилось по стариковскому сердце, и он уже мысленно хвалил молодёжь, которая имеет столь миловидное лицо.
Марина позвонила в дверь, потом что есть силы начала барабанить. Рукам было больно, но она не обращала внимания - всё напрасно, никого нет. За спиной она услышала шорох открывающейся соседской двери.
- Бросил, бросил, он ненавидит меня! - прошептала она выглянувшему в щель лицу и выбежала на улицу.
У неё болел живот, так что было трудно стоять на ногах, окна Михаила тёмные - должно быть, уехал…
Выйдя из лифта, Миша увидел спящую Марину. Она была похожа на карлицу с короткими ногами, руками и большой, подрагивающей он неудобной позы головой. Он стянул с Марины берет и хотел было поднять спящую женщину на руки, но вспомнил, что у него грыжа. Михаил дотронулся до её плеча, она открыла глаза и несколько секунд не могла понять, где она, потом уткнулась ему в шею.
Она попыталась объяснить странность своего поведения, но уставший Михаил приготовил ванну и какао, зажёг свечи и выключил свет. Когда он оказался с ней рядом в тёплой воде, ей стало покойно и лениво, она легко отмахнулась от воспоминаний о старухе, которую, должно быть, тоже мыли в этой ванне, а теперь и у самой Марины помятые пальцы, видимо, старость передаётся через воду. Свет свечи расплылся, и она уснула…
Только на следующее утро после продолжительного сна Марина смогла объяснить причину своей истеричности. Михаилу ничего не осталось, как подивиться причудливости женского мышления.
- Конечно, я тебя не бросил. Я же только день не звонил.
- Два, - упрямо заметила она.
- И что с того? Дорогая моя, я не люблю отчитываться.
- А я не люблю волноваться.
- Ну вот и не волнуйся! Это абсурд какой-то, тек себя изводить только из-за того, что я не позвонил. Тебе что, делать нечего? И, кстати, разве я обещал?
Марина положила на Мишину тарелку тост.
- Налей кофе, - попросил он и кокетливо встряхнул волосами.
Она встала за кофейником, но, задержавшись около раковины, схватила журнал с рыжей девицей и швырнула в мусорное ведро. Михаил пожал плечами:
- Вытащи, пожалуйста. Там ещё программа на три дня.
У Марины мелькнула мысль - не купить ли и ей такие же сапоги, как у этой девицы.
Глава 11
Света сидела за круглым столом и вот уже полчаса пила чёрный чай. Мимо неё проносились подносы с вкусно пахнущей едой, и она голодно поводила носом. Оскар перехватил её взгляд, но тут же потупился, чтобы не смутить девушку.
В свою очередь Света начала наблюдать за жизнью в кафе, и её внимание привлекла высокая, сутулая фигура Оскара, венчающаяся экстравагантной причёской, - девушка из Волгограда никак не могла представить, что такое можно соорудить из волосяного покрова. Молодой человек стоял один против группы других официантов, те оживлённо разговаривали и, нисколько не стесняясь, громко обсуждали его новую причёску. Раздался звонок, официанты рванулись к приоткрывшейся на кухню двери, взяв блюда, разбежались по разным концам зала. Оскар с грустью посмотрел на одного из коллег - загорелого и смазливого.
Где-то совсем рядом раскатился хохот и звякнули рюмки. Света обернулась.