- Наверно, съела что-то некачественное, - сказал мистер Нилл.
- Но еда была отличная, - сказала Клуиз.
"С детьми всякое случается", - подумал мистер Нилл, и все взялись за коктейли.
Александр привез семью Нилл в замок поздно вечером, посетив дома еще двух друзей, после вечеринки у первого друга. Но когда в прихожей мистер Нилл протянул его готовый конверт, он отказался, сказав, что получил большее удовольствие, развозя их, чем когда-либо. И он не обманывал. На что мистер Нилл, который ничему в жизни не удивлялся или удивлялся, но очень редко, сказал:
- Хорошо, ты можешь взять это завтра или в любое время.
Когда все удалились с пожеланиями спокойной ночи, мистер Нилл попросил его задержаться. Александр вздрогнул. Но через две минуты Деминг Нилл появился с пакетом и сказал:
- Я знаю, что все русские любят водку и шампанское. Это тебе, с Новым годом.
В пакете была русская водка и русское шампанское, настоящее. Александра тронуло такое внимание.
Двадцать седьмого декабря семья улетала на Багамские острова. Новый год всегда встречали там. Это была традиция, Клуиз любила тепло.
Александр получал неделю оплаченного отпуска и мог делать что угодно. Но делать ему было нечего и не с кем.
Голос Юджинии звучал грустно, но под конец она сказала, что что-нибудь придумает. Он не представлял, что можно придумать, находясь на Багамских островах, но он еще недостаточно знал Юджинию. Они попрощались.
На следующий день Юджиния не звонила ему.
Двадцать седьмого декабря он поднял рюмку, в этот день умер Мандельштам, его любимый поэт. Самый гениальный поэт XX века. Сгнил в лагере. Струйки катились по щекам и, не спрашиваясь, падали вниз.
Как несправедлива, нелепа и трагична жизнь.
В канун Нового года он поздно встал, а до этого вечером долго читал писателя, ранние повести которого ему очень нравились.
Целый день он без толку прослонялся по квартире, даже не выходя на улицу. Шел последний снег этого года. Где-то пробили часы: наверно, шесть.
Он вдруг поймал себя на мысли, что ему абсолютно нечего делать, некуда идти, не с кем разговаривать, некому позвонить. Без н и$7
Ровно в двенадцать он открыл бутылку шампанского и поставил два бокала. Он наполнил их: один до края, другой наполовину - женщине не полагалось наливать больше.
Он поднял бокал и сказал:
- Твое здоровье, Юджиния!
И выпил до дна: он хотел, чтобы она жила долго. В два часа ночи позвонили его мама и папа, поздравляли и целовали… по проводам. Оттуда.
После этого Александр лег спать, один, в холодную постель, в новогоднюю ночь.
Каково же было его удивление на следующий день, когда в два часа дня в дверь постучали. Не было никого, кто мог прийти, не было никого, кто знал о нем.
Он раскрыл дверь и замер: Юджиния стояла на пороге и всячески старалась не улыбаться. Потом она бросилась к нему на шею и обняла его. А он только повторял - как, как, как ты могла. Наконец ее губы оторвались от его губ.
- Я сказала папе, что мне очень жарко там и я не могу переносить перемен климата. А также - что в школе сегодня карнавал и я ведущая.
Он улыбался и гладил ее слегка загоревшее лицо. Она прекрасно выглядела. И он впервые подумал, что она, пожалуй, красивая. И будет еще красивее. А он…
- Мне жарко, раздень меня.
Она зашла в комнату и вдруг страшно смутилась. На столе стояло два бокала.
- Я не знала, что у тебя кто-то есть. Я помешала?.. Она повернулась обратно, он взял ее за тонкий
локоть:
- Юджиния, у меня никого не было. Это твой бокал.
- Правда?! - ее глаза сверкнули, как все жемчуга мира. И вдруг погасли. - Неправда, из него отпили.
Он улыбнулся:
- Женщине никогда не наливают полный. Я встречал Новый год с тобой…
Ее глаза теперь влажно блестели.
- Я не смогу без тебя, - прошептала она. Он задумался:
- Я думаю, я тоже.
Их губы слились в поцелуе. Потом она села за стол и сказала:
- Я голодная.
Ему обалденно нравилось это. Его поражало, сколько этот ребенок с американскими привычками может есть и по-прежнему оставаться изящным.
Он приготовил ей еду и, так как она никогда не капризничала, сам стал кормить ее с ложки. Ей это безумно понравилось. И она предложила ему делать это чаще - каждый день.
Ему есть не хотелось, он был счастлив, что она здесь. Когда ее не должно было быть. Вообще.
Вдруг она вспомнила что-то и побежала за сумкой. Изнутри она достала сверток, похожий на серебряный брусок.
- Это тебе.
Он подумал: как она узнала? - он ей никогда не говорил.
- Счастливого Нового года, - это было другое. Она поцеловала его быстро. Александр развернул серебристую бумагу и открыл коробку: внутри были золотой карандаш и золотая ручка. Везде стояло его имя Александр. Он поцеловал ее висок, и она надолго приникла к его плечу.
В первый день Нового года и такой подарок, подумал он, нет, не ручка - Юджиния.
- Я благодарен тебе, очень. Это то, что я безумно люблю. Как ты узнала?
- Ты пишешь. И я не хочу, чтобы ты останавливался.
Он поразился, что такая маленькая девочка разбирается в этом и что она помнит все, что он говорил.
- А теперь скажи: чей второй бокал? Он рассмеялся от неожиданности.
- Ты, как твой папа, во всем сомневаешься.
- Нет, просто я хочу быть уверена точно, прежде чем я скажу тебе…
Она осеклась.
- Что?
- Что-то. Не сегодня, не сейчас.
Он смотрел на нее, любуясь. Ее будоражил этот взгляд.
- Может, мы пойдем туда? - и она показала куда. В доме было только еще одно место, куда они могли пойти вдвоем, и они пошли именно туда.
Их тела, заждавшиеся друг друга, слились божественно, как никогда. Она лежала обнаженная и сквозь перепутанные волосы, словно паутину льна, целовала его. Она была влюблена.
На улице было темно, и приглушенный свет едва долетал непонятно откуда. Он уже начинал одеваться, чтобы проводить ее, когда она сказала:
- Я хочу остаться. У него открылся рот:
- Юджиния.
- Я знаю, что я делаю. Его рот закрылся.
И она осталась. Он не возражал. Как мог он отказать ей в чем-то?
Это была ее первая ночь вне дома. В объятиях, до утра. Она переступила, и это было прекрасно - она не пожалела.
Проснувшись рано утром, он удивился, не найдя ее рядом.
Сначала он испугался, что что-то случилось, и закричал ее имя. Тишина. Потом он вскочил. Больше всего в жизни он боялся причинить ей неприятности или огорчения или быть причиной их. Он успокоился, когда увидел на столе записку и не увидел ключей: она взяла его машину и скоро вернется.
Второго января был его день рождения, но об этом никто не знал.
Она скоро вернулась, румяная и холодная с мороза. Сбросила все и села к нему на колени.
- Я должна была забрать кое-что.
Он взглянул на ее лицо, светящиеся глаза и не стал ничего говорить.
- Я хочу пожелать тебе… - она замерла. - Да?
- Счастливого дня рождения. И чтобы ты жил долгие, долгие годы.
Из-за спины она вынула что-то и протянула ему. Он никак этого не ожидал и стал беспрерывно целовать ее лицо. А она только подставляла разные стороны, чтобы ему было удобней, и он не мог остановиться.
Когда он открыл коробочку, он сначала не поверил: в центре золотого перстня сиял громадный брильянт, державшийся как бы на четырех маленьких шпагах. Он встряхнул головой.
- Это не мне, - сказал он.
- Конечно, тебе, - без тени сомнения ответила она.
- Я не могу это принять.
- Почему?
- Это очень дорого.
- Ты должен… - В ее взгляде было что-то незнакомое и напряженное. Что-то неведомое струилось в нем. Он взглянул в ее глаза и, кажется, впервые осознал… Спина его вдоль позвоночника похолодела. Он не мог поверить.
- Счастливого дня рождения, - прошептала она и приникла к его шее.
Он гладил ее и дрожал.
Она попросила его принести все из машины, это были кульки, набитые едой. Она собиралась готовить обед и была полна решимости.
Они поднимались по лестнице, толкая друг друга. В результате один пакет лопнул и все посыпалось на ступени. Она неудержимо хохотала, видя, как он подбирал, наклоняясь то взад, то вперед.
Но зато он насмеялся вдоволь, наблюдая, как она готовит обед. Это была картина, достойная кисти Ро-куэлла Кента.
Неожиданно она исчезла и появилась в новом платье, которое привезла с собой. К корсажу была приколота брошка, на руке - маленькая золотая цепочка.
Она была как взрослая.
Стол уже сервирован, и все было готово. Он подошел к ней и коснулся ее виска, но губы она отклонила. Она стала неожиданно страшно серьезная. Он достал бутылку единственного полусладкого шампанского, которое в Америке можно было достать, и наполнил бокалы. Ее - не доверху.
Она мягко села и совершенно выпрямилась. Он замер, не понимая, почему она такая серьезная.
Она взяла бокал и встала. И вместо того чтобы сказать то, что он ожидал, она сказала:
- Я хочу, чтобы ты женился на мне.
Он сел, где стоял. Его рот дернулся. Ее глаза погрузились в его.
- Юджиния!.. - произнес он. Потом встал, медленно приходя в себя. Она ждала. Только сейчас, в этот момент, он оценил глубину этой девочки. - Это невозможно, потому что ты …
- Ты должен сказать только: да или нет. Все остальное я сделаю сама. И это будет не твоя забота.
У него кружилась голова, он ничего не понимал, и только ее глаза, ожидавшие ответа, смотрели вопросительно.
- Ты не хочешь меня? Нет или да? - она замерла.
Он на секунду задумался, а потом, как перед шагом в пропасть, перед падением с обрыва, твердо вымолвил:
- Да.
Он видел, как зажглись ее глаза, а губы потянулись к его губам, как руки обвили его плечи, пальцы коснулись затылка, и она прошептала:
- Я твоя.
Это был не обед, это была любовь, без конца.
Когда она поставила на стол пирожные, фрукты и виноград (они все-таки дошли до этой стадии), раздался долгий телефонный звонок. Он поднял трубку с предчувствием. Оно оправдалось.
- Это тебя, Юджиния, - сказал он.
Она оторвалась от пирожного и весело взяла трубку: как будто это было нормально. Естественно и обычно, что кто-то звонил ей сюда.
- Алло. Здравствуй, Дайана.
Александр с любопытством смотрел на нее: невероятная девочка. Впечатление, что она ничего никогда не боялась и не боится. Он передернул плечами при одном имени Дайана, связывающимся со звонком мистера Нилла. Юджиния два дня уже находилась у него.
- Тебе не надо волноваться. Я выхожу замуж, - бодро сказала она.
Он поперхнулся виноградом. Это был конец, вернее - это было начало, скорее всего, его конца. Он не думал, что она так решительна.
- Не плачь, Дайана, ты радоваться должна. Прошло время. Он понял, что в трубке спросили: "Это Александр?"
- Да, Александр. Кто ж еще, если я за это время только и видела его одного.
Резонная девочка, подумал он.
- Я приеду завтра утром и все тебе расскажу… Я скажу ему завтра.
Ему показалось, что на двух концах провода замерли.
Она с улыбкой повесила трубку и подставила ему свои губы как ни в чем не бывало, она была абсолютно спокойна.
- Ты не собираешься этого делать.
- Конечно, я собираюсь. Почему я должна скрывать свои чувства? Завтра вечером я все ему скажу. - Совершенная правильность.
Он вдруг с ужасом подумал: "Сколько ей лет?!"
- Мне уже исполнилось шестнадцать, - как будто прочтя его мысли, ответила она.
Он не мог прийти в себя.
- Ты сознаешь, что ты собираешься сделать?
- Естественно, иначе я бы не делала. Она очень резонная девочка, подумал он.
И ему стало нехорошо от этой резонности. Он представил себе завтрашний день.
- Поцелуй меня скорей, а то я потеряю сознание. - Это было и трагично, и смешно.
- Я сделаю все, чтобы тебя привести в прямо противоположное состояние…
Он знал, что если в эту ночь он не станет импотентом, то не станет им никогда.
Он не спал всю ночь, зато Юджиния спала спокойно.
Он отвез ее домой рано утром. Мистер Нилл звонил, но Дайана солгала - первый раз в жизни, - что она спит.
Он взглянул на дом, когда входил, и волосы его зашевелились.
Дайана приготовила кофе и трясущимися руками
наливала его. Юджиния касалась ее бока и смеялась мягко.
- Honey, you don't know what's gonna happen, you don't know what's gonna happen, - только и повторяла служанка.
Александр не пытался отговорить ее. Он знал, что Юджинию невозможно отговорить. Нет такой силы, которая могла ее остановить. Он чувствовал себя в презабавнейшем состоянии. Но если бы его спросили, мертвый он или живой, он бы сказал: не живой.
Она была вся в отца, подумал он и чуть не подавился глотком кофе при слове "отец", даже произнеся его про себя.
- Я не еду их встречать, я должна привести себя в порядок, - сказала Юджиния.
- Это хорошая идея, - сказала Дайана и впервые выдавила улыбку.
По лицу Юджинии можно было точно сказать, как она провела ночь.
- Езжай один, - с улыбкой сказала она.
Он бы согласился поехать уполовиненный, чтобы только не слышать и не видеть того, что случится.
Первый раз он выехал из дома за час до назначенного времени, чтобы прийти в себя. И едва не зацепил кого-то, делая свою знаменитую змейку. Это уже был тревожный симптом.
Шины, как сверчок, беззвучно шурша, выехали на бетон аэродрома. Клуиз и мистер Нилл вышли загорелые и, казалось, рады были его видеть. Он становился частью домашнего обихода.
- Как Юджиния? - был первый вопрос, который задал мистер Нилл.
Александр чуть не поперхнулся и не задохнулся.
- Она в порядке?
- Да, она в порядке, - ответил он, подумав - что понимать под словом "порядок".
- Она два раза спала, когда я звонил. Она не больна?
- Она здорова. - Он попытался улыбнуться. Это была попытка висельника выбраться из уже наброшенной петли.
Они быстро доехали до дома.
- Хочешь остаться на ленч, Александр?
- Нет, нет, спасибо.
- Ты свободен сегодня. Завтра Юджиния едет в школу, а ты вернешься к десяти, Клуиз нужно сделать покупки.
Он кивнул вежливо.
- До свидания.
Слуги разгружали машину. Юджинии нигде не было. Мистер Нилл указал на них:
- Они поставят в гараж. Не надо ждать.
- До свидания, - сказал он и повернулся. Голос мистера Нилла остановил его:
- Александр, а ты в порядке?
- Да, со мной все хорошо.
- Воспринимай это легче.
- Я постараюсь, - ответил он. Насколько их пожелание и желание были взаимны.
Больше всего его поразило потом, когда он спросил у Дайаны, что делала Юджиния, она ответила: спала. Она сказала, что не выспалась предыдущей ночью. Юджиния была само естество. Но даже он не мог ожидать этого.
Вечером он не находил себе места и все время смотрел на часы. Он представлял себе, как она входит в кабинет отца, раскрывает свой милый рот и… его начинало трясти. Он мог представить и вообразить себе в жизни все, только не это.
Утром, как поднимающийся на Голгофу, шел он деревянными ногами по аллее к дому. Он не пошел в гараж, а постучался в парадное. Дрожали руки, кружилась голова, и колени у него совсем слабели. Господи, кем я стал, подумал он и вспомнил свои кавказские бои. Но он боялся не за себя, он боялся только за Юджинию. И молил всех богов, чтобы ее обошла даже тень несчастья, не представляя, что даже волос с ее головы может быть задет.
Дверь открыла Дайана. Мистер Нилл стоял в прихожей, полностью одетый, и смотрел на него. Он никогда не видел таких страшных глаз. Такого страшного сдерживания. На него смотрел удав, и он чувствовал себя не то что кроликом, а каким-то жалким зайчонкой. Ему казалось: еще секунда - и смокинговый мистер бросится на него, не сдержавшись. Но даже если бы он сбил его и начал топтать ногами, Александр не ответил бы ему, не пошевельнулся защититься: он был ее отец. Породивший ее, пускай не для него.
Глаза, казалось, испепелят его и сотрут в пепел. Вдруг рот джентльмена слегка перекосился, дернулся и закричал:
- Вон отсюда! Вон отсюда!
И от сдерживаемой ярости и бешенства тела, когда кричал один голос, было еще страшнее. И невыносимее.
Единственное, что Александр понял, - Юджиния все сказала.
Он повернулся и тихо вышел, закрыв за собой дверь.
Первый раз в жизни его выгоняли из дома. Он вспомнил прошлое. Но это было только первое оскорбление, в ряду многих. Следовавших.
На повороте он услышал шаги, его догонял домашний телохранитель. Он подумал, что ответит хотя бы телохранителю, потом подумал, что мистер Нилл этого делать не будет: он уважает закон. Догнав, телохранитель остановился.
Он оглядел его с ног до головы и сказал:
- Ты - счастливый, дьявол, что мистер Нилл не разрешил трогать тебя пальцем.
Александр посмотрел на него и ничего не ответил.
- Это твой чек, и чтобы тебя больше никогда здесь не видели. Ты понял?!
Он повернулся и, расталкивая крутыми плечами воздух, пошел прочь.
Дыхание перевелось само собой, и ноги пошли дальше. Александр завел машину и тронулся. В воротах он обернулся. Дом стоял безмолвный, как немой, - что-то там происходило.
Он приехал домой медленно. Теперь у него не было работы, теперь у него не было Юджинии, теперь у него не было ничего. У него было много пустоты.
Жалел ли он? Нет, конечно, уже за один месяц любви, что она подарила ему, стоило потерять все. Но не ее.
На следующее утро раздался звонок. Юджиния звонила из школы:
- Милый, я не могла позвонить вчера, я не выходила из дома. Как ты?
- Юджиния, ты живая?
- Конечно. - Она рассмеялась, и он сразу успокоился. - Меня никто не тронет. Меня слишком любят. Тебе ничего не сделали плохого?
- Нет, - ответил он, подумав, что по сравнению с мировой революцией его "плохое" - пустяки.
- У нас в доме трагедия. Мне жалко papa, ты даже себе не представляешь, что творится. Он не кричит, он никогда не кричит на меня. Он просто повторяет, что это ужас, ужас, ужас. В его горле стало сухо.
- Я не знаю, когда смогу увидеть тебя. Ты скучаешь по мне?
- Да.
- Я очень хочу тебя. Почему весь мир разделен на… - она остановилась, - так несправедливо устроен?
- Мы перестроим его, - пошутил он. Раздался смех. Он был рад, что она чувствует себя хорошо и в нормальном настроении.
- Я постараюсь увидеть тебя в ближайшие два дня. В эти дни все решится. Я все равно добьюсь своего.
У него стало пусто внутри.
- Никогда не надо отступать.
- Ты уверена?
- Такой я выросла, так учила меня моя мама. Он не понял, почему в прошедшем времени, но не стал спрашивать.
- Учителя идут, мне пора.
Он кивнул в трубку, хотя она не видела.
- Целую тебя.
- Я благодарю тебя.