ПРОФЕССОР: Да, кстати. Знаете, Тикки, есть такой город - Питер. Он как шкатулка с драгоценностями - но я не перестаю удивляться тому, как он умеет прятать в потайных ящичках главные, неброские свои сокровища. Возможно, не каждый увидит их и оценит по достоинству. Для меня же они бесценны. Есть, например, такое место - Лермонтовский проспект. Там на углу, чуть не доходя до улицы Декабристов, среди невысоких домиков стоит Большая хоральная синагога. Удивительное здание, производящее совершенно грандиозное, предполетное впечатление - легкость и мощь! Плавные линии, ажурная резьба, предельная соразмерность. И все это совершенно незаметно, пока не встанешь лицом к лицу - со всех иных сторон эта жемчужина заслонена маленькими домиками. Колдовство!
ПРОФЕССОР: Или вот, тоже например, есть такой старый, обжитой район - Заневский проспект и его окрестности. Там, среди давно привычных деталей городского пейзажа, среди прочно пустивших корни панельных домиков, незаметно течет маленькая, местами заросшая ивами и камышом речка Оккервиль…
.
ПРОФЕССОР: Что же вы молчите?
ТУУ-ТИККИ: Боюсь потревожить тишину.
ПРОФЕССОР: Это прекрасно! В таком случае я продолжу… Впрочем, продолжать можно бесконечно. Даже окраины этого удивительного города полны очарования - не говоря о пригородах. Поэтому мой вам совет, Тикки: если вам случится побывать в Питере - не покупайте путеводителей и не ходите маршрутами, а закройте глаза, вслушайтесь и ступайте туда, куда позовет вас сердце. Или просто идите наугад.
ТУУ-ТИККИ: Профессор, вы словно прощаетесь. Что это? Быть может, вы уезжаете? Почему тогда не расскажете мне о том заповедном крае, где расстояние становится преградой общению?
ПРОФЕССОР: Уезжаю? Этого никогда не знаешь наверняка. Надеюсь, однако, что еще успею в случае чего послать прощальную весточку.
ТУУ-ТИККИ: Значит, башенка звездочета опустеет…
ПРОФЕССОР: Вам кажется это неправильным?
ТУУ-ТИККИ: Не знаю… Боюсь только, ночи станут беззвездными.
ПРОФЕССОР: Я оставлю фонарик зажженным.
ТУУ-ТИККИ: Не надо. Ему будет страшно одному в темноте.
ПРОФЕССОР: …Тогда мне придется остаться.
ТУУ-ТИККИ: Тогда до встречи.
Не дожидаясь ответа, я отключилась от сети, вскочила, но не смогла сделать ни шагу и, спрятав лицо в ладонях, судорожно разрыдалась. Только сейчас поняла я, как далеко все зашло. Насколько невозможна моя жизнь без Профессора (а значит, и без Бродяги). Мне стало страшно.
И еще… Могло ли быть случайностью, что перечисляя "жемчужины Питера", Профессор упомянул основные места моего обитания Заневский, где я живу, и Лермонтовский, где работаю?
Ох, неправильно я живу! Совсем окопалась в доме, только и общения с внешним миром, что короткие вылазки на работу. А лето между тем не стоит на месте - сегодня последнее августа.
В конце концов, завтра начинается осень.
Итак, прекрасным августовским днем я шла вдоль зеленой, в переливах желтых и красных оттенков улице, предоставив ветру поигрывать причудливо завязанным темно-зеленым шифоновым шарфиком, и чувствовала себя как много лет назад, в незапамятные универские. В воздухе уже заметен тонкий осенний привкус - изысканная, чуть заметная горчинка.
С хлопотами последних дней я совсем перестала смотреть по сторонам, забыла, какое это чудесное время - август, и теперь наслаждалась, глубоко вдыхая и с удовольствием ощущая на лице уже свежий ветер и еще теплое солнце.
Поднимаясь по лестнице, я слегка занервничала. Что за глупости! Я уверенно нажала кнопку звонка.
Послышались шаги, дверь открылась - и я забыла слова, уже готовые слететь с губ. Стоящий в дверях Снегов был настолько не похож на себя, что я едва узнала его. Просторная клетчатая рубашка с закатанными рукавами, видавшие виды джинсы, легкие сандалии. Темные волосы схвачены шнурком. Все это так не соответствовало привычному образу!
Снегов смотрел молча и выжидающе. Что-то еще пряталось в его взгляде, чего я не могла понять. Казалось, он не был удивлен. Наверное, мы довольно долго стояли так. Потом он посторонился, пропуская меня внутрь.
- Здравствуйте.
Опомнившись, я наконец пробормотала что-то вроде "Добрый день!" и вошла.
Снегов провел меня в комнату. Ремонт приближался к концу, но повсюду были следы побелки и мусор. Неповторимая смесь запахов и гулкость шагов создавали легкое ощущение ирреальности.
Положив широкую перепачканную кисть на стремянку, Снегов неспешно вытер руки полуистертой ветошкой и, прислонившись к стене, посмотрел на меня.
Он не интересовался целью моего визита, не задавал вопросов и вообще вел себя так, будто впереди у него безмятежная вечность, и мое присутствие нисколько не нарушает царящего равновесия - просто смотрел, спокойно, как смотрят в облака или на бегущую воду. Голова слегка кружилась (наверно, от запахов). Чувствуя себя неуютно, я сбивчиво заговорила:
- Я вот… Рюрик… Вениаминович, решила зайти… Посмотреть, как у вас тут дела… идут.
- Потихоньку.
Ощущая зыбкость окружающего мира, я попыталась нащупать разбегающиеся слова. Мысли путались.
- Вижу, у вас все идет к завершению… А с виду тут ничего… светло. - Я умоляюще посмотрела на Снегова, надеясь, что он подхватит ускользающую нить разговора… Если, конечно, это можно назвать разговором.
- В самом деле… - Казалось, он заговорил для того лишь, чтобы моя последняя фраза не повисла в воздухе.
Одежда его слегка припорошена, а по щеке от виска тянулся меловой след. Я глаз не могла отвести от этого следа - куда бы ни смотрела, взгляд каждый раз возвращался, натыкаясь на загорелую кожу, отчетливо проступающую сквозь неровные белые полоски.
- Вот только душновато немного… - Слов отчаянно не хватало. - Вы бы, может, окно…
Встретив его взгляд, я замолчала на полуслове.
- Форточка открыта… - отделяясь от стены, тихо сказал Снегов. И сделал шаг в мою сторону.
Дышать стало нечем - может быть, поэтому я качнулась ему навстречу… Ткань мира рвалась и заворачивалась вокруг нас воронкой. Единственной точкой опоры в колеблющемся и плывущем мироздании были руки Снегова на моих плечах. Его глаза были совсем близко - темные и абсолютно бездонные.
Губы его дрогнули, словно он хотел то ли что-то сказать, то ли улыбнуться, то ли…
- Рюшик! - раздалось из коридора.
Кассандра Антониновна?
Меня обдало плеснувшей от него тяжелой яростью. Он прикрыл глаза, медленно, через силу отпустил меня и обернулся на голос. Раздался скрип коляски. Оказавшись заслоненной, я успела собраться и сделала шаг в сторону.
- Ну, как вижу, все у вас здесь в порядке, - выходя из прикрытия, решительно заговорила я, не давая Кассандре Антониновне и рта раскрыть. - Надеюсь, на той неделе работу можно будет считать законченной. Здравствуйте, Кассандра Антониновна! - Я кивнула онемевшей матери Снегова и наконец подняла глаза на него самого. - Что ж, всего хорошего, Рюрик Вениаминович, рада была видеть вас, Кассандра Антониновна.
- До свидания, Людочка!.. - растерянно кивнула та.
Строевым шагом я вышла в подъезд, сбежала по лестнице, обогнула дом, на автомате прошагала почти квартал - и тут вся бравада разом покинула меня. Сев на покосившуюся скамейку, я обхватила голову руками. Несколько минут просидела без единой мысли. Сердце бешено колотилось.
Господи, что же это было? И было ли вообще? Меня не оставляло ощущение… Все, что происходило - происходило помимо нас. А что, что произошло бы, не появись его мамочка так несвоевременно и бесцеремонно? Я была уверена, что знаю ответ, но… Но это было совершенно непредставимо. Снегов? Этого не может быть, потому что быть не может. Никогда. Я прямо-таки вцепилась в эту спасительную мысль. Как ни странно, помогло.
Запоздало удивилась: как Кассандра Антониновна вообще там оказалась? И как попала внутрь? Снегов что же - забыл запереть дверь? Впервые на моей памяти Снегов что-то забыл.
И тут меня осенило: а ведь Кассандра Антониновна, похоже, решила осуществить свою идею и специально пришла выследить "коварную соблазнительницу". В чем и преуспела. Я нервно засмеялась - и осеклась.
Неужели речь действительно шла обо мне?
Снегов? Нет - потому что не может быть.
"И что ты теперь собираешься делать?" - спросил мой неотвязный собеседник.
А в самом деле - что я могу сделать? И нужно ли что-то делать? Задумавшись, я какое-то время сидела без движения. Вот что получалось. Все закрутилось само собой, без малейшего моего участия… Ну хорошо, с минимальным моим участием. Так пусть, если хочет, так же разворачивается и дальше - я не буду ни помогать, ни мешать. Все равно я напрочь не понимаю происходящего. При мысли о Снегове я словно расслаивалась: одна половина все еще плыла в зыбком, осязаемом пространстве комнаты - а другая недоверчиво тянула: "Снегов?" - и выразительно крутила пальцем у виска.
"Ты спрашивал, что я буду делать? - сказала я внутреннему голосу. - Так слушай: я ничего делать не буду. Ни-че-го".
Явившись на работу в понедельник, я попыталась как можно скорее оказаться в своем кабинете. Нельзя сказать, что мне совсем не хотелось увидеть Снегова. Но как себя вести, я не представляла.
Однако добраться до желанного прибежища было не так-то просто. Мишенька с порога чуть не набросился на меня с ворохом факсов и телефонограмм. Я отбилась от него серией кратких распоряжений, взяла факсы, чтобы бегло их просмотреть. Вот тут и вошел Снегов.
Как я испугалась!
Он посмотрел участливо и чуть вопросительно. Почудилось - или впрямь за спокойствием его взгляда промелькнуло что-то среднее между отчаянием и надеждой? На миг запахло свежей побелкой.
Сверхусилием взяв себя в руки, я ответила вежливым взглядом и кивнула со всей учтивостью, на какую была способна:
- Здравствуйте, Рюрик Вениаминович.
Несколько секунд он продолжал всматриваться. Наверное, весь мой вид говорил: "Ничего не было", - но каким напряжением это далось!
Снегов устало отвел взгляд. Потом глянул снова - тяжело и отстраненно: "Ну не было так не было". И ушел к себе.
"ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЕМ?"
Неделя выдалась ужасно длинная и тягостная. Близился квартальный отчет: подошло время "подбирать хвосты" - время бюрократической волокиты и нудной бумажной работы. Мелкие и незначительные дела отнимали уйму времени.
Забыть о воскресном происшествии не получалось. Напряженность, возникшая между мной и моим заместителем, сильно мешала работать. И не только.
Возвращаясь домой, я спешила закончить хозяйственные дела, упасть и забыться сном. Но время, как назло, шло медленно-медленно, и не было никаких вешек, за которые оно могло бы зацепиться. Только привычные переходы "подъем - офис - дом - отбой". Хотелось бы знать, сколько таких одинаковых дней я выдержу?
Начиналась осень, но ее приход отличался особой безрадостностью. Во вторник похолодало, зарядили мелкие унылые дождички. Упорство, с которым они царапались о жестяной карниз, наводило на мысль, что золотой осени, которую я так люблю, в этом году не будет вовсе.
Скрасить будни было решительно нечем.
Воскресный инцидент имел еще одно неприятное последствие: после него я не могла заставить себя выйти в Интернет. Просто ли из-за общей муторности не хотелось ни с кем общаться, или работа выматывала так, что не оставалось сил…
Нет, усталость тут ни при чем. В глубине души я отлично знала причину. Я чувствовала смутную вину перед Бродягой. Можно ли вообще использовать слово "измена" по отношению к виртуальному - не подумайте плохого - собеседнику? Не знаю. Как бы ни было, а "изменницей коварной" я себя ощущала. И не потому, что у меня чуть не произошло что-то со Снеговым… Из-за другого: вспоминая тепло его рук, я с небывалой ясностью осознала глубину пропасти между реальным событийным полем и виртуальным. Меня потрясло, как в несколько секунд отодвинулось все, решительно все! Одно почти случайное прикосновение совершенно заслонило два года… человеческого общения.
Так что же, черт возьми, происходит?
Я вспомнила, сколько раз Бродяга поддерживал меня, когда я готова была совсем опустить руки. И Профессор тоже… А теперь мне кажется, что я чуть ли не придумала их обоих!
Снегов же… Думать о Снегове не хотелось. Очень уж разные ощущения готовы были, всколыхнувшись, прорваться наружу. Было там и смущение, и недоверчивость… И головокружительное замирание… И недоумение… Беззащитность и страх… И, запрятанное глубже всего, - сожаление, что сродни разочарованию.
Нет, лучше не думать. Слишком болезненно даются попытки понять хоть что-нибудь.
К пятнице погода испортилась окончательно. Правда, на выходные обещали солнце - но кто же верит синоптикам?
Сегодня я слегка воспряла духом: конец недели - всегда конец недели. Впереди два дня спокойной жизни. Не надо сверять даты, номера платежек, не надо разбирать чужие отчеты и подгонять материалы для своего. Не надо наконец вздрагивать от каждого шороха за стеной.
К тому же сегодня я наконец нашла в себе силы и повод "вернуться" к Бродяге.
ЛЕДИ: Бродяга, здравствуйте, наконец! Как я рада вас видеть!
БРОДЯГА: Здравствуйте-здравствуйте. Не знал, что у вас есть встроенная видеокамера. "Наконец"! Можно подумать, это я пропадаю неизвестно сколько и неизвестно где! Что у вас за манера исчезать, чеширская моя?
ЛЕДИ: Бродяга, не будьте так суровы! Простите меня.
БРОДЯГА: <<смеющийся смайлик>> "Вернись, я все прощу!"
ЛЕДИ: <<смеющийся смайлик>> "Прости, я все верну!"
БРОДЯГА: О! Неужели все? И донесете?
ЛЕДИ: Хм! Ну, насчет "всего" я, может, и погорячилась, но кое-что у меня для вас есть. Ну, скажем, подарок.
БРОДЯГА: Как интересно! Подарок? А за что?
ЛЕДИ: Просто так. <<смеющийся смайлик>> Было бы за что - вообще убила бы.
БРОДЯГА: Обнадеживающе.
ЛЕДИ: Простите, если что не так - не хотела.
Иногда мой путь лежит долиной,
Что от века в век белым-бела -
Облака плывут лавиной длинной,
Эдельвейсов хрупкие крыла.
Засыпает белая долина…
Над зимою тонкие мосты -
Наши взгляды тополиным клином
В пустоту летят из пустоты.Следуя путем своих пророков,
Снова разминемся на бегу -
Разве ты запнешься ненароком
О следы на тающем снегу.
Ты идешь почти за мною следом,
Просто ветер - нам с тобой не друг -
Застит путь твой яблоневым цветом,
Унесенным из моих же рук.Но всегда - поземкой, птичьим клином,
Островком тумана над волной -
Нас находит белая долина -
Наш с тобой нечаянный связной.
Да, глупо, ну и пусть. Это мое "извини".
В пятом часу, когда я уже собиралась уходить, в кабинет заглянул Снегов.
- Заходите, - машинально произнесла я - и прикусила язык.
Поздно: он уже прикрывал дверь. Я было занервничала, но увидела книгу в его руках и сразу узнала знакомую обложку. Эрленд Лу, надо же - я совсем забыла о нем.
Снегов держался отстраненно. Причина его визита очевидна - отчего же мне так не по себе?
- Позвольте вернуть, Людмила Прокофьевна. - Он положил книгу на стол. - Спасибо.
Голос его был холоден, но любопытство во мне пересилило неловкость, и я не удержалась от вопроса:
- Как вам "Лучшая страна"?
Взгляд его чуть смягчился, и он снисходительно ответил:
- Вполне добротно. Однако "Наивно. Супер", на мой взгляд, гораздо сильнее.
Видимо, озадаченность слишком явственно проступила на моем лице. Ответить я не успела - он желчно продолжил:
- Вы, я вижу, удивлены. Наверняка до сих пор вам казалось, что читаю я, исключительно, деловые бумаги. - Он усмехнулся. - Хотя о чем это я? Вряд ли вы вообще могли забивать голову подобной ерундой, так как не привыкли думать о людях - ведь им, всем поголовно, на вас наплевать, не правда ли?
Я испугалась: скулы у Снегова побелели.
- К тому же, простите, забыл: вы ведь считаете меня еще и аферистом!
От подобных обвинений я настолько опешила, что, опомнившись, брякнула, не заботясь о формулировке:
- Рюрик Вениаминович, у вас вообще-то все дома?
- Нет, только мама! Но и этого более чем достаточно.
Очередное едкое замечание замерло у меня на губах. А ведь для него это не пустая фраза. Разом вспомнились Оленькины слова, Кассандра Антониновна во всем блеске своей властной бесцеремонности, тяжелый взгляд, брошенный Снеговым в сторону матери по возвращении домой…
Наверное, я слишком глубоко ушла в себя. Не знаю, как это выглядело со стороны, только Снегов вдруг встряхнул меня за плечи - обеспокоенно, почти с испугом:
- Что с вами?
Вздрогнув, я подняла глаза… и окаменела, встретив его взгляд. Такой взгляд я уже видела. Дважды. В смятении я отпрянула. Схватила сумочку, смела в нее очки и прочие мелочи со стола.
- Я… Мне нехорошо, мне нужно домой.
Снегов озабоченно смотрел на меня.
- Может, лучше Глеб Евсеевич вас отвезет…
- Нет-нет, - перебила я. - Мне по пути необходимо заехать… И вообще, нельзя же так злоупотреблять его терпением. В конце концов, - добавила я, видя, что он собирается возражать, - ведь добираюсь я каждый день на метро…
- Надеюсь, вы знаете, что делаете, - непонятно сказал Снегов.
Я пожала плечами, наматывая шарфик и стараясь не глядеть на своего заместителя.
Снегов открыл дверь, пропуская меня вперед, вышел следом и остановился. Под его взглядом я окончательно смутилась, неуклюже заперла дверь, несколько раз чуть не выронив ключ, и пробормотав "До свидания", едва не бегом покинула офис.
Дороги домой я не заметила. Мысли носились в голове как обезумевшие ласточки. Неясные ощущения, недодуманные мысли, непроявленные подозрения. Разрозненные кусочки, почти невидимые глазу, зашевелились, готовые вот-вот сложиться в картинку. Как это часто бывает со мной, значение своего маленького открытия я предчувствовала раньше, чем это открытие было сделано.
Когда я увидела глаза Снегова, мне ясно, как будто дело было вчера, вспомнилась поездка на Старую Ладогу. Игра в книжные ассоциации, голос Снегова: "Людмила Прокофьевна, вы кто?" Мой ответ и его лицо - растерянность и потрясение. Тогда я впервые видела такое выражение.
Вспомнился и другой взгляд - там, в доме на улице солдата Корзуна, полный нежности и неистовой силы… Нет, нельзя отвлекаться, мне нужно понять, собрать воедино обрывки догадок.
Второй раз - в тот злополучный день, когда из Торонто звонила мама. Глаза Снегова смотрят так же испуганно и тревожно, как сегодня, он держит мою руку… Но было что-то еще, что-то очень важное!
Я припомнила, как медленно рассеивалась тогда окутывавшая меня чернота - и всплыли слова, услышанные, но, по всей видимости, не зафиксированные сознанием: "Тикки!.. Что с тобой?"
Вот оно!
Дикое, невозможное подозрение, впрочем, сразу перешедшее в уверенность. Бродяга, он же Профессор, - словом, мой виртуальный собеседник - Снегов.
Я знала это совершенно точно. Как знала и другое: это невозможно. Невозможно - и все-таки есть. На этой мысли я поняла, что иду по кругу, и приказала себе остановиться.