– Редко. В основном меня выгуливали по бульварам, на Тверском, на Гоголях, возле львов. Мама надо мной потешалась: я уверял, что различаю их, и каждого знаю в лицо. И, вроде как, имел единственного любимца, кричал: "вот это мой лев!", а подбегал каждый раз к разным. В пространстве ещё не ориентировался, маленький был. Само это время смутно вспоминается, но помню, зато, хорошо, как мама потом рассказывала. Прокатишься с ней?
– Нет, я с тобой останусь.
– Да уж, хоть ты оставайся. Помнишь, как он тогда, в Париже подумал, что я больше не вернусь? Видимо, правду говорят, что всякий по себе судит. И, представляешь, заявляет мне нагло: "Машка моя, это не обсуждается". Хрен ему в глотку, а не Машку.
Я хихикнула. Смешного, конечно нет ничего, но от Венечки такие слова непривычно слышать.
– Он не имел в виду, что хочет её отобрать. Думаю, он хотел сказать, что любит её, будет по-прежнему заботиться.
– Нашёлся благодетель. Без предателей обойдёмся
– Вы ведь, никогда не ссорились. Почему так вдруг? И я вам, вроде бы, не мешала.
– Не обольщайся, дело вовсе не в нас с тобой. У него другая семья. Та семья основная, а мы – так, мимолётное увлечение, временное отклонение от курса. Там что-то случилось, я не стал вникать, что именно. И всё. Примерный муж и отец на всех парах спешит вернуться к родному очагу.
– Вень, ну, может быть, действительно, что-то серьёзное и нужна его помощь.
– Не хочу об этом ничего знать.
– Зачем так? Он поможет им и вернётся.
– Не вернётся. – Возразил Венечка, глядя вперёд остекленелыми глазами.
Понимаю, ему невыносимо больно. Эта боль и мне передалась.
С Машкой он вёл себя как обычно. Придя с прогулки, она заявила: "Хочу лошадку"!
– Зачем ты ей наобещал? Видишь, запомнила. Теперь не отстанет.
– Я в этой квартире минуты лишней не пробуду. Переедем за город, там я ей хоть слона куплю.
– Ой, пожалуйста, тише! Услышит про слона – замучает. ... Венечка!
– М-м?
Я подошла и притянула его к себе, обняла крепко-крепко.
– Я люблю тебя. Я с тобой. Знаю, не бог весть какое утешение, знаю, твоё счастье не в этом, но я всё равно буду рядом, всё равно буду любить тебя. Всегда. Слышишь? Я твой самый преданный друг.
– Спасибо. – Мы поцеловались. Давно уже так не целовались, "по-взрослому". – Хорошо, что ты за него не вышла.
– Как будто он мне предлагал.
– Вот свинья. А мне сказал, что ты отказалась, причём из-за меня. Ну ладно, это ему тоже зачтётся.
А ведь, скорее всего, я бы так и поступила.
– Венечка, родной мой, успокойся. Всё уладится.
Вечером он уехал к отцу, поскольку загорелся мыслью о загородном доме. Я уложила Машку и тут, оставшись одна, словно очнулась. Он меня прямо гипнотизирует, совершенно теряю способность здраво мыслить, когда он рядом. Нужно же толком всё выяснить. Особенно не надеясь на успех, попробовала Виктору позвонить. Дозвонилась, как ни странно.
– Ты ещё не улетел?
– Нет, я уже в Лондоне. Как он там?
– Ужасно. Что произошло? Это правда, что ты не вернёшься больше?
– Боюсь, он не примет.
– Ты обидел его?
– Он же при тебе сказал, я его предал.
– Сам-то хоть в бутылку не лезь, объясни толком, в чём дело?
– В общем, ситуация такая: моя бывшая тяжело заболела.
– Не хочу придираться, но формально никакая она тебе не бывшая, а самая настоящая нынешняя.
– Давайте, давайте, повторяйте друг за дружкой.
– На что ты обижаешься? Это же факт, она твоя жена официально.
– Мне обидно, что вы теперь с Венькой оба против меня.
– Я не против тебя, я вообще не в курсе дела. Но зная Венечку, чтобы он вот так от тебя отвернулся, это представить невозможно, что должно случиться.
– Пытаюсь объяснить, но ты не слушаешь.
– Слушаю, извини.
– Он ненавидит её. Она сама виновата, всё для этого сделала. Когда я его встретил, она себя ужасно повела, угрожала, проклинала, скандалы прилюдно закатывала. И адвокатов на него насылала, и отморозков наняла избить его, чудом как-то спасся. Короче прессовала нас здорово. В общем, он о ней слышать не хочет, я его понимаю. Но меня ты тоже пойми. Я пятнадцать лет с ней прожил, даже больше. Не чужой человек. Девицы выросли, у них своя жизнь, она лежит парализованная, никому не нужна.
– Найми сиделку, в клинику её хорошую устрой, какие проблемы? Ты мог вообще ему ничего не говорить, уладить всё по-тихому. Навещал бы её периодически. Расставаться-то зачем? – Тишина на том конце. – Витя! Слышишь меня? Алло!
– Вот этого он и не хочет понять. И ты не понимаешь. Я должен быть рядом.
– Получается, Венечка прав, ты всё ещё любишь её, и она твоя семья, а не мы.
– Не так это, Ната! Не так! Что ж вы как дети?! Есть долг, есть совесть.
– А перед нами этого нет ничего?
– Здесь я сейчас нужней. Да, на счёт Маши, я погорячился, прости.
– На счёт Маши с ним будешь решать. Как он скажет, так и сделаешь. Мне кажется, он не станет требовать от тебя жертв. Убедится, что их с дочкой никто не трогает, и успокоится.
– Почему я не могу вернуться? Чёрт возьми, исполнить долг и вернуться.
– А когда ты планируешь своё возвращение?
– Не знаю. Возможно, ей недолго осталось.
– А если она ещё лет десять в таком состоянии проживёт? – Опять молчанье. – Что ты считаешь оптимальным? Какой выход? Объясни мне, а я попробую его убедить.
– В идеале то, что он называет "жить на два дома".
– Ясно. Может, хоть в Москву её перевезёшь? Ей уж всё равно теперь.
– Нет. Она в сознании и в здравом уме, не согласится никуда переезжать.
– Ладно. Я всё поняла.
– Скучаю без вас.
А тут уже я зависла, не нашлась с ответом.
Нет худа без добра. С уходом Виктора мы с Венечкой сблизились, как никогда. Он меньше работает, больше проводит времени со мной и с дочкой. Иногда по вечерам мы подолгу лежим, обнявшись, откровенничаем, вспоминаем детство и юность, а частенько так и засыпаем вместе. Сексуально я на него не нападаю, как в первые годы. Есть близость иного порядка, даже более ценная.
Переезд за город принёс с собой маленькое неудобство: оказалось в таком, пусть не слишком большом, но хозяйстве, без помощников не обойтись. Поначалу мы оба тяготились чужими людьми, так близко находящимися в нашем частном пространстве, но, вроде бы, понемножку начинаем привыкать. Не знаю, кто подбирал нам работников, лично Аркадий Борисович, или люди Аркадия Борисовича, но все, кто у нас работает, приветливы, тактичны и стараются "не отсвечивать". Обещанную лошадь, точнее коня, доставили в небольшом грузовичке, вскоре выяснилось, что все мы трое, я, Маша и Венечка, прирождённые горожане, просто-напросто его боимся. И Машка ни слезинки не проронила, когда через неделю его увезли, тем более, что к этому времени её уже осчастливили минипигом. Её осчастливили, а меня озаботили. Уход за ним чуть ли не как за младенцем. Но Венечка ошибается, утверждая, что моя мечта о втором ребёнке сбылась, я же не о поросёнке мечтала. Так и отвечаю ему, слегка надувшись.
С Виктором общаюсь только я. По скайпу и по телефону. Венечка предпочитает вслух о нём не вспоминать, переживает страшно, но молча. Маньке, естественно, никто плохого слова о Викторе не сказал, но она сама всё чувствует и всё понимает. Сидит как-то раз, лопочет что-то со своими игрушками и в потоке речи вырывается у неё: "папа Витя", – Венечки и близко не было, а она: "ой!", – ладошкой рот прикрыла и смутилась, будто слово неприличное произнесла. Я давай её "лечить", мол, папа Витя тоже папа твой, и можешь вспоминать о нём, когда хочешь, и общаться с ним нужно продолжать. А она мне: "не надо, мам", – один в один Венечкиным тоном, с такой устало-печальной растяжечкой. Метнулась тут же, приволокла свой маленький игрушечный скелетик и давай все кости на нём показывать и правильно называть – явно зубы заговаривает, отвлекает внимание от неловкого момента. Я говорила ему: "Милый мой, не молчи! Ты себя так изнутри сожжёшь. Ругай его, жалуйся, негодуй, ты имеешь право!". – "Не надо, Наташ", – отвечает как раз с тем самым выражением.
Была бы очень рада узнать, что он сошёлся с кем-то, закрутил романчик, хотя бы мимолётный. Но пока таких сведений у меня нет. Вокруг мужики рассекают чрезвычайно эффектные. Водители, охранники, один садовник со своим голым торсом чего стоит – на каждом гора мышц весом чуть не в тонну, хоть майки на них на всех надевай с надписью "Tom's men" видела такие в интернет-магазине, заказала даже, так как живо напомнили они мне Париж и зарю наших отношений. В самый последний момент не выкупила. А кому носить? Вот сейчас бы пригодились. Но Венечка как-то не особенно на них и пялится. Во всяком случае, глаз не горит. В голове роится тысяча своднических комбинаций, но не хватает смелости воплотить. А решиться надо бы. Я так хочу для него счастья! Ровно как для Машки. Глупая, незрелая влюблённость прошла, остались глубокие чувства нежности, благодарности, преданности. Он самый дорогой для меня человек, без преувеличения. Самый значимый в жизни.
Между тем, у меня, похоже, наклёвываются кое-какие отношения. Это достаточно забавно вышло: Машка и Бантик, наш поросёнок, активно осваивая территорию, носились по палисаднику как угорелые. А мы с Веней от души над ними хохотали. Вдруг Маша споткнулась обо что-то, или просто ногу неудачно поставила, упала и заревела белугой, а у Венечки ровно в этот момент мобильник зазвонил. Он бросил в меня своим телефоном, послушай, мол, а сам бросился к Машке. Взглянула – номер неизвестный, нажала "принять", сама, конечно, смотрю во все глаза, что там у моих.
– Алло, я слушаю.
Венечка ребёнка осмотрел, крикнул мне, что всё в порядке, стал её утешать.
– Э... добрый день, могу я поговорить с Вениамином Аркадьевичем?
– Вы знаете, он занят с ребёнком, но сейчас освобождается. Подождёте минутку, или перезвоните?
– Я подожду, с вашего позволения.
Что такое? Чувствую, голос знакомый, никак не соображу откуда. Машка ещё вопит во всё горло, не даёт сосредоточиться. Подошла к ним.
– Давай, я её возьму. Иди ко мне, Маш.
– Не-ээээт! Па-аа-па-аа!
– Ну, папа, так папа. ... Извините, пожалуйста, ещё немного подождите.
– Да, да, я жду, не беспокойтесь.
– Вадим?! Вадим Геннадьевич, это вы?
– Да! А вы, простите?
– Наталья! Сенцова. Мы в колледже вместе учились, а потом я у тебя на курсах, помнишь?
– Господи! Конечно! Погоди, так это твой телефон?
– Нет, м-м, мужа, но у нас тут ребёнок упал, так что...
– Ах, вот ты за кем замужем, интересно.
Я уже давно для себя решила рекомендовать Венечку таким образом. Если получаю реакцию типа "так он же...", отшучиваюсь, как могу, у меня и набор дежурных шуток заготовлен на эти случаи, сейчас, хорошо, не понадобился.
– А вы знакомы? Я не подозревала.
– Нет, мне его телефон через десятые руки достался. Нужно помочь одному человеку, говорят, он всё может.
– Если не всё, то многое. А что такое? Рак?
– Там, видишь ли, ситуация следующая...
– Всё-таки пойдём, обработаем! – Крикнул Венечка и потащил Маняшку в дом.
– Бантику тоже, папа! – Он вернулся, подхватил поросёнка и обоих унёс.
– Извини, он ещё задержится, дочке нужно ссадину замазать. Но если настроение есть, можем с тобой пока поболтать.
– Я с удовольствием! А в последний раз мы с тобою виделись, ты говорила, нету детей.
– Да, вот родилась дочка. Четыре годика уже.
– Молодцы.
– А ты всё так же? Один?
– По-прежнему.
– И работаешь там же?
– Да.
– Так что за несчастье? Ты начал, я перебила.
– Никак не могут поставить диагноз женщине. Чахнет на глазах. По симптоматике, вроде бы, онкология, и анализы все сделали, и МРТ и КТ – не могут понять, где и что.
– Да, странно.
– Дело в том ещё, что эта женщина мне не посторонняя.
– Мама?
– Нет, бывшая супруга.
Ох ты господи, все кинулись помогать своим бывшим, какая-то мания.
– Ну, ты не расстраивайся, Венечка обязательно поможет. Кстати, хочешь, мой телефон запиши, позвонишь потом, расскажешь, как дела.
Вот так "нарисовался" Вадим. Мне он позвонил дня через три, я так рано не ожидала. Стал говорить как он рад, что я снова нашлась, извиняться за что-то и встретиться предложил. Короче говоря, встретились мы с ним пару раз в кафе и один раз в музей сходили, в Третьяковку. И я поняла, что меня к нему тянет, нравится он мне. Нравится, что мы ровесники, что какое-никакое общее прошлое есть у нас. Колледж – одно из самых светлых времён моей жизни, приятно с кем-то вспомнить те деньки. И сам по себе Вадим очень приятный человек. Немного слишком мягкий, но мне, как раз, такие симпатичны. Не наглый, можно сказать, застенчивый. Ещё мне нравится, что, не смотря на то, что мы однолетки, он выглядит старше. Я рядом с ним, вроде как, девушка молоденькая. Во что эта приязнь может вылиться, пока не понятно. Он считает меня замужней дамой, и, как я догадываюсь, донжуанство не в его стиле. Всё чаще думаю о нём, особенно когда Венечка дома. Почему когда дома, а не наоборот? А потому, что это возможность оставить Машку в надёжных руках и вырваться на волю.
Глава 13
– Я уже его подкалываю: ты договорись с ними, пусть они тебе на прокат дают, хоть за полцены, а потом этикетки обратно пришпандорят и продадут. А то покупает, один раз наденет, и всё это дома висит просто так. Нам уже самим пора бутик открывать, или музей. Да, точно, стану хозяйкой галереи Венечкиных пиджаков. А! кстати, о музеях, представляешь, он мне говорит...
– Извини меня, Наташа, я, конечно, очень благодарен твоему мужу, но давай поговорим о чём-нибудь другом.
– О чём, например?
– Знаешь, дорогая, если уж ты так увлечена своим мужем, зачем со мной тогда встречаешься? Неужели, для того, чтобы о нём поговорить?
– Может и для того, – буркнула я и отвернулась к стенке.
С Виктором мы могли часами обмусоливать всё, что касается нашего мальчика. Он дорог мне, он мне интересен, он, в конце концов, моего ребёнка растит. Это мой мир. Так привыкла не стесняться и ни в чём себе не отказывать в смысле разговоров на свою любимую тему, что отповедь Вадима меня не на шутку обескуражила. Да, чужой человек не поймёт. А Вадим очень добрый, и чуткий, и ласковый, но на поверку выходит чужой. Чёрт побери, зачем вообще нужен другой мужчина, как не для того, чтобы о Венечке с ним трепаться?! Шутка, конечно, но, как известно, в каждой шутке... Приходится признать, Вадим – всего лишь суррогат Виктора. Вроде бы и соскучиться толком не успела, и разлуки не ощутила почти – постоянно с ним на связи; а уже пытаюсь его заменить. Что за нелепая попытка! Ведь наши отношения уникальны, подобных в принципе быть не может. Одно оправдание, что стремленье это бессознательное, сейчас только поняла, что делаю. И вообще моя связь с Вадимом какая-то вялотекущая, безэмоциональная. Очень похожа на самое начало с Виктором. Что поделаешь, таков мой стиль, старую собаку новым трюкам не научишь.
– А хочешь, поговорим о твоей бывшей? О том, как он ей диагноз поставил.
– Ты что, меня дразнишь? Я сказал уже, что благодарен, но и благодарности есть предел. Не возводить же мне в культ его личность.
В аналогичных случаях я говорю, например, своей маме: "Мам, у нас в семье чай заваривают иначе. Смотри, как мы делаем". Так вот, в нашей семье Венечкин культ, как раз, всегда практиковался. Машка маленькая и то адепт.
Как же так у нас всё разрушилось в одночасье? И как теперь восстанавливать? Допустим, Мегера номер два упокоится с миром, но, боюсь, что даже её кончина проблему не решит. Слишком глубоко что-то треснуло внутри у Венечки. Два месяца он упрямо продолжает свой бойкот: ни с Виктором, ни о Викторе, ни полслова. При этом упорно хлопотал о том, чтобы в Лондоне тот продолжал принимать необходимые для сердца препараты, связывался с тамошними врачами, договаривался, уточнял, перепроверял. Но для Виктора всё это заочно. Недели три продержался Венечка в роли примерного семьянина и добросовестного домохозяина. Это время, понадобившееся на окончательный переезд за город и кой-какое наше с Машкой привыкание к новому месту. Я, как дура, всю его суету, связанную с наладкой быта, за естественное поведение принимала, хотя, ежу понятно, что это шок у него так проявлялся. Мелкие домашние заботы не смогли унять его боль. После того, как мы перебрались сюда, за город, обжились и более-менее устроились, Венечка практически переехал жить на работу в больницу. Неделю сряду дома не показывался. Машка в три часа ночи примчалась ко мне в комнату с душераздирающими воплями: "где мой папа! где мой папа!". С большим трудом успокоила её, убедила, что просто кошмар приснился, уложила рядом с собой. А утром профессор из больницы позвонил. Оказывается, Венечка всю эту неделю почти не спал и ничего не ел, ночью упал в обморок. Это я виновата, роман с Вадимом и переезд притупили бдительность. Нужно обратить внимание и на то, что в эту самую ночь, когда Машка концерт устроила, Виктор звонил. Я трубку не взяла, не слышала. И никогда он ночью не звонит, а тут понимай, как хочешь. У них с дочерью, как видно, ничего не притупилось. По-наследству он, что ли, эту удивительную связь с Венечкой Маняшке передал?
Профессор возмутил меня до крайности. Спокойно так, цинично, я бы сказала, заявляет: "Нам повезло", – хорошо хоть не "вам", а "нам", то есть, ему тоже где-то, как-то Венечка не безразличен, так вот, – "нам повезло, что он медленно стал себя убивать, если бы додумался, до короткого способа, сейчас бы слёзы уже проливали". Надо было ответить: "Куда ж ты, старый пень, смотрел, почему не остановил его, не накормил, не уложил, домой не отправил? Теперь рассуждаешь. Кто тебе сказал, что мы уже не льём слёзы? Он нам здоровым нужен и счастливым. А тебе каким? Роботом безотказным?". Но, конечно же, ничего такого не высказала. Скинула Маньку на новую няню (вроде бы она ничего, ответственная), помчалась к нему. Прилетаю в больничку, там, выясняется, что вмешался Аркадий Борисович и Венечку перевели в другое место. И, разумеется, здесь никто ничего не знает. Короче говоря, виртуозная игра на нервах. Зато в клинике, куда его перевели, сразу знакомое лицо в глаза бросилось.
– Дмитрий! Как я рада, здравствуйте!
– Здравствуйте, я тоже очень рад.
Обнялись, расцеловались.
– Как ваш мальчик?
– У нас уже трое.
– Вот это класс! Поздравляю! А у нас вот, видите, что творится.
– Да, дела. Трудно Аркадию Борисовичу приходится, вся семья с катушек послетала.
– Ещё случилось что-то?
– Вы не в курсе? Мегера в психушку загремела.
– Ничего себе новости. Ну, мы ещё поговорим, я к Венечке, ладно?
– Там Маргулис.
– Мне нельзя?
– Почему? Посмотрите, что сам скажет.
– Хорошо, спасибо.
Дмитрий проводил меня до палаты, предупредил остальных охранников. Я тихонечко заглянула. Аркадий Борисович видел меня, но никак не отреагировал, продолжил говорить.
– ... понимаешь, сыночек? Ты только живи. Как хочешь, с кем хочешь, живи только, не сдавайся. Бориса, видишь, нет больше, ты один у меня остался.
Венечка бледный, щёки запали, под глазами чернота, не отвечает ничего. Вдруг хриплым голосом, совершенно незнакомым: