– Жить с кем я хочу? Смеётесь?
– Всё уладится, сынок, вот увидишь, мы всё поправим.
– Поправите непоправимое? Ну-ну.
– Я виноват перед тобой, виноват. В который раз уже? В тысячный? Прошу, умоляю, прости меня, мальчик. Ну, пусть мы все сволочи, пусть Лобанов предатель, я эгоист и слепец, но ты, сыночек, ты мой ангел, ты должен жить, любить, улыбаться. Возьми себя в руки, умоляю. И надо кушать. Хорошо? Подумай о ребёнке, ты нужен ей, ведь ты так её любишь.
– Бессмыслица.
– Что? Почему?
– Это его ребёнок. Это мой ребёнок от него. А иначе нет смысла. И предатель не он, а я. Это я его предал.
– О чём ты говоришь, сынок? Я не понимаю.
– Я должен был оставаться рядом, не смотря ни на что. Бросить всё и выносить горшки за этой его парализованной стервой, только чтобы быть рядом.
– Ну-у, если ты так на это смотришь... Что же, легче лёгкого, поправляйся, поезжай к нему, будьте вместе. Если для тебя ничего нет важнее... Я–аа... Я готов и там помочь вам, всем, чем угодно.
– Не получится, Аркадий Борисович. Всё вернулось на круги своя. Я его коварно соблазнил, сбил с пути истинного, оторвал от настоящей семьи. Теперь он счастливо вернулся в её лоно. Я знал, я чувствовал, что в глубине души, да нет, не так уж и глубоко, он всегда считал, что совершает ошибку, живя со мной, что это неправильно, нехорошо. Ну, вот теперь всё в порядке. А мне нет места в этой жизни. Простите, Аркадий Борисович, ваши дети нежизнеспособны.
– Что ты несёшь! Возьми себя в руки, немедленно! Любишь его? Борись, добивайся. А как ты думал? Всё на блюдечке? Мир так устроен – конкуренция во всём. Отбили у тебя? Отбей обратно.
– Дядя Аркаша! Если б вы видели его лицо, когда она клеймила нас позором, уличала в смертных грехах, кару Божию на наши головы призывала. Тогда мне было всё равно, я старался не замечать, но он же выглядел виноватым, он был согласен с ней, что поступает плохо, что, связавшись со мной, всего лишь предался пороку, а не последовал за истинным чувством. А если так, если я всего лишь искушение, грязненький грешок, ошибочка порядочного человека, то нет смысла, понимаете? В моей жизни смысла нет.
Я не выдержала, кинулась к нему, целовала его руки, плечи, глаза, губы и щёки.
– Ты самый лучший, самый нужный, самый дорогой наш человек! Ты наше солнышко.
– Ладно, – сказал Аркадий Борисович, – разговор не окончен. Дай ему отдохнуть, Наташа.
И вышел, не попрощавшись.
С тех пор прошло около месяца, Аркадий Борисович подключил психологов, следим за Венечкой внимательно, и здоровье его, слава богу, поправилось, но в ситуации с Виктором никаких перемен. Точно и не было надрывных признаний, самообличения и самобичевания. Дважды Виктор приезжал увидеться с Машей. Она безотрывно сидела у него на руках, но никаких вопросов по типу "когда ты насовсем вернёшься?" и никаких просьб вроде "останься с нами, не уезжай", вообще почти не говорила с ним, только крепко обнимала. Максимум ещё рассказы про Бантика. О Венечке тоже они молчали, а тот, разумеется, отсутствовал в "часы посещений". Я потом подошла к нему:
– Вень, извини, я слышала, что ты говорил Аркадию Борисовичу в больнице, я понимаю, вы с Витей должны быть вместе. Если хочешь, поезжай, живите пока там, мы с Машей подождём, сколько нужно.
– А ты хотела бы жить в Лондоне?
– Мне всё равно где, главное, чтобы ты был рядом. И дочка.
– А меня от Лондона тошнит. Слишком много дерьма там нахлебался.
– Давай, я поеду к ней, уговорю перебраться с Виктором в Москву.
– Она не говорит по-русски.
– Плевать, найду переводчика. Нельзя же так! Надо как-то решать.
– Мне кажется, если бы ему это было по-настоящему нужно, мы были бы вместе.
– Ну, ты даёшь! А кто его отталкивает? Пойми, ведь он точно так же рассуждает, думает, что ты́ не хочешь.
– Всё. Хватит. Нет сил об этом. К тому же я привык, что высшая справедливость жизни состоит в том, чтобы отнимать у меня всех, кого я люблю.
– Не понятно мне, вы оба любите, оба хотите быть вместе, но каждый из вас старается привести аргументы в пользу того, почему вы вместе быть не можете. Это что? Игра такая?
– А он какие приводит?
– Я тебя сейчас стукну! – Это было сказано шутя. Но вдруг я почувствовала, как помимо воли накопившееся напряжение всерьёз выбирается наружу. – В конце концов, это невыносимо, он для тебя слишком натуральный, ты для него слишком голубой, а я для вас обоих слишком женщина, давайте все пойдём и повесимся на одном и том же дереве! Вернее я одна, давайте, пойду, повешусь, потому, что в ваших игрищах я только помеха.
Чтобы ещё больше не раздражаться, развернулась и пошагала прочь. У само́й внутри всё кипит. "Бедненький" Венечка, все его любят, всем его жалко, а меня кто пожалеет? Вадим? Ну, что же, рак на безрыбье, к нему пойду.
– Наташа! Подожди! Ты далеко собралась?
– Отстань от меня!
– А всё-таки, куда ты?
– В Москву поеду.
– К этому бесполезному мужику?
– Кого ты имеешь в виду? Ты что, всё знаешь?
– Ничего не знаю, вижу, что появился мужчина, с которым у тебя зачем-то секс. И недоумеваю, зачем вообще секс с мужиком, который тебя не удовлетворяет. Что за странная благотворительность? – С этими словами он подошёл ко мне и обнял. Хотела что-то ответить, но вдохнула его запах и дар речи пропал. Обожаю его, ничего не могу с собой поделать. Рефлекторно потянулась поцеловать. Он не подставил, как частенько делает, одну из своих гладких щёчек, а принял мои губы своими тёплыми и ужасно вкусными. – Не уходи никуда. Вообще не ходи к нему больше. – Прошептал мне в самое ухо, и дрожь прошла через всё моё тело. – Мы другого найдём, хорошего. Я его всему научу.
– Чему научишь? Не надо мне никого.
– Надо, моя девочка, надо. – И он запустил мне руку между ног. – Ты тоже должна получать удовольствие. Знаю, Лобанов с тобой в постели не блистал, а этот, новый, видимо, вообще никакой.
Он сделал несколько ловких движений пальцами, и острейшее наслаждение пронзило меня там, где он трогал. И коленки резко ослабели.
– Венечка, миленький, – заскулила я жалобно, – не надо, я сейчас упаду.
– Надо. Не упадёшь, я тебя держу.
Отвлеклась на секундочку от самой горячей точки, сделала ревизию остального организма, поняла, действительно держит и очень крепко, и сама за шею его покрепче ухватила. Теперь одно только нужно, чтобы продолжал. И я запричитала безумными умоляющими фразочками.
Это было великолепно, потрясающе, неописуемо, но, к сожалению, слишком быстро закончилось. Я трепетала в его руках, как извлечённая из аквариума рыбка, а потом прижималась с такой силой, что казалось, вдавлю его внутрь себя. О, каким счастьем было бы его поглотить, всего без остатка.
– Любовь моя! Я хочу так ещё! Не отпускай меня, поцелуй ещё, погладь. Ну, пожалуйста, милый.
Он гладил, но теперь не там, а просто по спине, по затылку, успокаивал.
– Я был свиньёй ужасной. И видел, и знал, что у тебя никак с этим делом. Давно предпринять что-то нужно было.
– Что предпринять? О чём ты говоришь, радость моя? Мне только с тобой хорошо. С тобой одним. Не хочу никого, один ты мне нужен.
– Столько лет промучилась, моя девочка. Ума не приложу, почему я раньше его не обучил, как нужно делать, чтобы ты была довольна.
– Ты лучше научи меня, как тебе хорошо сделать. Есть же игрушки разные, имитаторы, симуляторы. Пожалуйста, Венечка, давай попробуем!
– Ты хочешь меня трахнуть?
Я оторопела сперва, а потом решилась:
– Очень хочу! Можно?
– Откровенно говоря, я предпочёл бы, чтобы это сделал кто-нибудь другой. Может, нам нового мужа найти? Лобанов, видишь, нами побрезговал. А этот, твой любовничек, действительно совсем никакой, или ничего, обучаем? Как ты его оцениваешь?
– Венечка! Что ты несёшь?!
– А что? Установили бы шефство над ним, показали, где у нас эрогенные зоны. Давай из него полового гиганта сделаем! Он как, на мордочку симпатичный?
– Нет, ужасный.
– Ну, мать, ты даёшь! Мужиков, что ли, мало вокруг? Слушай! Может, нам молодого взять? Заведём себе жеребчика лет, эдак двадцати, возьмём на содержание, и пускай старается, отрабатывает по полной.
– Вот похабник! Перестань! Ты нарочно хочешь всё опошлить, чтобы самому не стараться. Гуленька, любимый мой, сладкий, неужели у меня совсем никаких шансов?
– Тусечка, кисонька, какие там шансы? На что? Я и так тебя люблю. А мужика мы подходящего найдём.
– Правда?
– Правда!
– Я не о мужике. Что любишь, правда?
– Родная моя, ты представить не можешь, как много для меня значишь. Это только кажется, что я не ценю. Я всё понимаю и всё вижу. Я твоё сердечко вижу, как оно для меня бьётся, разве я могу не дорожить этим?
– Так. Ладно. С этим надо кончать. Поиграли и хватит.
– Натусь, ты чего?
– Подожди, отпусти меня, Вень. – Чуть не оттолкнула его, высвободилась из объятий, кое-как расправила на себе одежду, о причёске не подумала даже.
– А что не так? Наташенька! Подожди!
– Няня уходит скоро, побудь с Машкой, хорошо? Мне надо отъехать ненадолго.
– Куда?!
– Потом поговорим, извини. Андрей! Заводи машину, уезжаем!
– Наташа!
– Всё, Венечка, до вечера, пока!
Доро́гой так меня прямо всю изнутри колотило и мыслей переполняло столько, что забыла предупредить, договориться о встрече. Через охрану давай чуть не с боем прорываться. Спасибо, Дмитрий поблизости оказался, помог.
– Аркадий Борисович! – Влетаю к нему такая вся всклокоченная. – Вы должны нам помочь! Ведь у вас такие возможности!
Он аж подскочил:
– Что ещё случилось?! С Машей неладно?
– Нам нужен Виктор, понимаете?! Он всем нам нужен. Не знаю, как объяснить, у нас симбиоз, понимаете? Венечка без него не может, и я не могу, и дочка скучает. – Тут я разревелась. – Ради Венечки, умоляю, помогите, вы ведь всё можете, спасите нашу семью! Он лучше других, поймите, намного лучше! Неужели вы хотите, чтобы сын ваш по рукам пошёл, мужиков себе стал искать каких-то посторонних!
– Тише, тише, Наташа! От меня тебе что нужно?
– Верните Виктора! У вас же деньги, и связи, и вообще!
– Хорошо. Я готов. Любые деньги, пожалуйста, распоряжайся. Кому ты их отдашь? Лобанову? На, мол, тебе, живи с Веней. Так?
– Давайте киллера наймём.
– Кого?!
– Киллера.
– Стой. Ты же только что кричала, он вам нужен, я так понял, что живым.
– Вам бы всё шуточки шутить. А ей так и так недолго осталось. Не станет её – он к нам вернётся, ему больше некуда.
– На счёт "недолго", откуда знаешь? У меня, например, другие сведенья.
– Неважно. Тем более нужно её устранить, если она себе два века намерила, да ещё и Виктора забрала.
– Чёрт, какая кровожадная женщина!
– Я должна бороться за свою семью. Веня не может, он комплексует, боится, что не имеет права. А вот я имею. Вообще-то и Веня имеет, в конце концов, у нас ребёнок от Лобанова! Конечно, чужому человеку не понять.
– Наташа! Поверь мне, я не чужой. У меня не то, что к Лобанову, вообще к Вениному гомосексуализму давно никаких претензий. Машу я считаю родной внучкой. И с чего ты взяла, что я сижу, сложа руки?
– С того, что она ещё жива, а Виктор ещё не дома.
– Тебе Вениамин случайно не рассказывал, какое состояние он может унаследовать?
– Так, мельком, какие-то дикие миллиарды, а что?
– Вот именно, восемь диких миллиардов долларов. Представляешь, сколько у меня завистников, конкурентов, злопыхателей, вредителей? Если бы я их всех переубивал, это сотне крематориев в авральном режиме пришлось бы работать.
– А в девяностые годы, небось, ничем не брезговали?
– Сейчас не девяностые. И ты медсестра, между прочим, а не бандюга в красном пиджаке. А та несчастная женщина...
– Это Венечка несчастный. Разве справедливо отнять у него Виктора? Он и так потерял... сами знаете.
– Знаю, дочка, больше твоего. У него ведь на глазах это случилось. Он с тех пор...
– С тех пор видит женщин изнутри?
– Не знаю, что он там видит, не представляю, но исследования проводили, в детстве ещё – мозг уникально работает, как-то иначе.
– Вот видите! И он не сошёл с ума, и стал прекрасным врачом, и прекрасным человеком. Он такой добрый, если б вы знали, как Маша его любит!
– Ну и подумай, разве ради счастья такого человека можно кого-то убивать?
– Я на всё готова.
– Слушай, дела у нас на данный момент такие: этой женщине требуется операция, возможность которой подтверждена пока только теоретически и кое-какие исследования на животных недавно начали. Мы сейчас работаем над тем, чтобы максимально ускорить это дело. В порядке эксперимента, или как-то ещё, в общем, получит она необходимое лечение, вопрос нескольких месяцев, а то и недель.
– Я не ослышалась? Вы вылечить её хотите?!
– Именно.
– Замечательно! И стала она лучше прежнего, и жили они долго и счастливо.
– Позволь тебе напомнить, что пока она была здорова, они друг в друге совершенно не нуждались.
– На счёт неё я бы поспорила, но в принципе, да, похоже на правду. А что с ней вообще? Виктор говорил, парализована, я думала банальный инсульт.
– Автомобильная катастрофа, спинной мозг повреждён.
– И можно восстановить?
– Можно.
– Вот это круто.
– Останется разрулить с психологией и политикой личных отношений.
– Ничего не понимаю, внимательно слушаю.
– Смотри, у неё две взрослые дочери. Сейчас, когда ситуация безнадёжна, унылая больная прикована к постели, Лобанов там один у смертного одра дежурит, так?
– Угу.
– А вот счастливые хлопоты по восстановлению и реабилитации ему поручать нельзя, сама понимаешь, такие вещи слишком сближают. Надо дочек подтянуть, тем более, что операция, действительно очень прогрессивная – восстановление должно как по маслу пройти.
– Я могу помочь?
– Да вот не знаю, ты у нас девушка импульсивная, не дипломатка.
– Я буду стараться. Я!... Аркадий Борисович, всё, как вы скажете!
– Лобанова, пожалуй, можно тебе поручить. И Вениамина, конечно.
– Да я наладчик мостов с многолетним стажем!
– Посмотрим, посмотрим. Кстати, светлая мысль однажды у Вени проскользнула: нужно бы ехать, и выносить горшки за этой дамочкой. Представляешь, как на вашего Виктора это подействует?
– Я готова.
– Умничка. И дочку с собой захвати. А там, глядишь, и мой сынок подоспеет.
– Он ненавидит Лондон.
– Ничего, потерпит. Надеюсь, недолго. После операции – наилучшие пожелания, ноги в руки и срочно назад, поняла?
– Поняла, а если...
– Нет, одну мы её не бросим. Обработаем дочек, зятьёв, не изверги они, слава Богу, нормальные люди. И потом, может, она встретит кого-нибудь в реабилитационном центре. Новая жизнь, всё-таки, романтика, понимаешь?
– Да! Точно! Надо подослать к ней кого-то, отвлечь от Виктора.
– Испорченная ты всё-таки, женщина, Наталья, ни капли в тебе наивного романтизма.
– Вы зато, Аркадий Борисович, такой "наивный"! Пробу, извините, ставить негде.
– Так я старый.
– А я?!
– А ты ещё не жила толком.
– Аркадий Борисович! Я так люблю вашего сына! Меня от нежности прямо разрывает!
– Понимаю, девочка, и благодарю.
– Ведь мы вернём Виктора, да?
– Честно сказать, я думаю, что рано или поздно, всё наладилось бы и без нас. Но раз уж, как ты выразилась, есть возможности, почему бы не воспользоваться?
Глава 14
Он тоже первым делом спросил: "Что-то с Машей?".
– С Машей всё в порядке, она в гостинице с Софией, это наша няня.
– А Венька?
– Пока дома, но, надеюсь, скоро и он к нам подтянется. Вообще это была его идея.
– Чтобы тебе сюда приехать?
– Нет, что мы не должны оставаться в стороне. Она тебе не чужая, это верно, а ты нам не чужой. Где больная?
– Подожди, куда ты? Зачем?
Я нагло прошлась по квартире, пока не отыскала "смертный одр". Несчастная выпучилась на меня в ужасе. Я сказала:
– Хелоу. Переведи ей, что приехала твоя жена, и не какая–то там официальная, по бумажке, а настоящая, по жизни, мать твоего ребёнка, и она поможет тебе исполнять свой долг.
Виктор забубнил что-то по-английски. Больная, разумеется, в восторг не пришла, но я заранее настроилась вести себя поуверенней.
– Где тут руки помыть?
–А что ты собираешься делать?
– Всё, что нужно. Обмою её, постель переменю. Ты что делаешь?
– Я просто... я же, вроде, тебе объяснял, я здесь просто чтобы морально её поддержать, а ухаживают сиделки.
– Ясно. Ну, поддерживай на здоровье, а я тогда тебя морально поддержу, не против?
– Ты меня ошарашила.
– Я соскучилась, Витенька! Мы все соскучились.
– А Маша...
– Хочешь, сюда её приведу, познакомится с папиной родственницей, а хочешь, сами к ней сейчас поедем.
– Да, поедем. Ты на такси?
– Нет, наняла машину с шофёром, ждёт внизу.
– Тогда спускайся, я сейчас.
– Венечка! Всё в порядке, мы добрались.
– Знаю. Я уже Софии звонил. Наталья! Сколько раз говорить? Прекрати чудесить, дуй домой!
– Родной мой! Мы ненадолго. Развлекись там пока без нас.
– Ага, уложу Бантика в постель вместо Маньки, посмотрю телевизор и банку лечо на ночь съем в одно лицо.
– А ты на крылечко выйди, вокруг оглядись, там тоже есть сладкие перчики, свежие, не маринованные.
– Разошлась ты, Наталья, не к добру.
– А что? Я правильно говорю. Между прочим, Артём, очень пристально всегда рассматривает твою попу. При нас он, наверное, стеснялся, а теперь никто не мешает.
– Во-первых, у Артёма недельный отпуск...
– А! Нам задержаться?!
– Наташ! Ты чего, наркоты какой объелась?
– Нет, Венечка, это я исключительно на собственных ресурсах организма.
– Смотри, чтобы перерасход ресурсов не случился. Травок попей успокоительных.
– Всё, Венечка, целую, потом ещё поговорим. Витя! Я здесь!
– Вижу. Как он там?
– Сам знаешь, не очень. Ты как её, круглосуточно блюдёшь? С Машкой есть время пообщаться?
– Брось, не язви, и так тошно.
– Прости. Я ведь, действительно, приехала тебя поддержать. Её хоть лечат? Улучшения есть?
– Сейчас веду переговоры с одной клиникой, обещают операцию, говорят, очень эффективная. Но она сомневается.
– А чего тут сомневаться? Хуже-то уж не будет, хуже только в гроб.
– Вот и я о том же.
– Похудел. Откормить тебя надо немножко, а то Венечка без своего любимого животика и не признает.
– Да он меня вообще теперь не признаёт.
– Не надо, Витя. Так получилось, где-то он неправильно тебя понял, в чём-то он не так себя повёл, а где-то и ты неправ. Исправлять надо, а не дальше расковыривать. Ты хочешь вообще исправить, или что?
– Если б ты только знала, как хочу!
– Знаю. Потому, что сама так же.
– Всё хорошо же было у нас, скажи? Идеально практически.
– Нет предела совершенству, но явно было лучше, чем сейчас.
– А что ты имеешь в виду? Что нехорошо было?