– Это мы позже с тобой обсудим.
Видимо, от избытка эмоций, Маняша заснула у него на руках уже минут через двадцать. Он уложил её на диван, подошёл ко мне и порывисто обнял, прижался губами к виску.
– Умереть, как об вас соскучился.
Не ожидала, что настолько отзовётся моя душа на его ласку. И дыханье его и объятья и щетинка на подбородке, всё, оказывается, такое родное. Только сейчас поняла, как мне его не хватало.
У Вити такая реакция организма, что после секса он, как правило, сразу засыпает. И я бы ничуть не обиделась, но он продолжил целовать и ласкать, а выражение лица его сделалось чуть не торжественным, ужасно трогательным.
– Тебе хорошо?
– Витенька, прости, но так себе. Знаешь, он обещал тебя научить, как нужно меня ублажать.
– А он умеет?
– О, да! Где-то здесь, – я взяла его руку и поводила ею у себя в промежности, – он как-то так делает...
– Так?
– Не совсем. Но он обещал, что поучит.
– Ты даже пахнешь им немножко. И Лисичка тоже.
– Это запах нашей семьи.
– Не понимает меня, не хочет понять. И не простит. Считает, предательство.
– Всё уладится, Витенька, вот увидишь.
– Я документы подал на развод с Кристиной.
– Наконец-то! И как она? Не возражает?
– Она сейчас не в том положении, воевать не способна, сама понимаешь. ... Ната, выйдешь за меня?
– Я не знаю, Вить, я подумаю.
– Понимаю почему. Но он вряд ли предложит. Это нужно как-то иначе. Сама что ли попробуй, предложи, а ему даже в голову не придёт.
– Я знаю. Предлагать боюсь.
И мы с Витей хором пропели:
– Побойся Бога, я же гей!
И от души расхохотались. Наш смех разбудил дочку, или она сама проснулась, прибежала, влезла в середину между нами. Мордашка хитренькая, счастливая, ну, точно лисичка.
Мы с Витей взяли за моду, во время наших с Венечкой сеансов связи по скайпу, садиться рядом. Ему большого труда стоит, согласно моим наставлениям, не талдычить постоянно: "Лисёнок, прости меня", "Лисёнок, посмотри на меня", "Лисёнок, поговори со мной". Машка их обоих теперь называет кратко папа, и ни один, ни разу не ошибся, кого конкретно она имеет в виду, да и я отлично понимаю.
В квартиру Кристины я захожу, но не так уж часто, чтобы не раздражать ни её, ни Виктора. Он больше там не живёт, перебрался к нам с Машей в гостиницу. Идут активные переговоры о переводе Кристины в клинику, и одна из дочерей приехала из Америки, а мы всё ещё в усечённом составе, и Венечка дома один. Его очень интересуют все подробности об операции. Уже не мы ему, а он нам разъясняет, как всё должно пройти, какие могут быть сложности, в чём там новизна и уникальность.
Кристина изъявила желание познакомиться с Машей. Понимаю, Венечка не одобрит этого, но я позволила. Они очень мило болтают, Маняшка свой английский гораздо быстрее меня совершенствует, что естественно, но наша урождённая француженка и по-английски почему-то говорит не "дэди", а "папа́", с ударением на последний слог. Кристина безнадёжно путается в том, о каком именно папе в данный момент ведётся речь. Но Машу это ни капельки не смущает. Однажды пришла её забирать, обалдела: дитё восседает верхом на больной, одеяло с ног откинуто.
– Что ты делаешь, Маня!
– Массаж, мамочка!
Истинно папина дочка – не может не лечить. У них и с Виктором любимая игра: он лежит, а она над ним колдует, процедуры разные выдумывает.
Я заметила, что физическое отсутствие Венечки её гораздо меньше беспокоит. Когда рядом не было Виктора, она себя хуже чувствовала. Но ментальная связь несомненна и удивительна. Она всегда точно знает, на работе он, или дома, спит, или бодрствует, занят, или отдыхает. Иногда, играя сама с собой, она обращается к нему, как будто он слышит, честно говоря, я не исключаю, что так и есть. Да, это всё очень трогательно и забавно, но что он там себе думает относительно Виктора и сложившейся ситуации, у Маши толком выведать невозможно. "Папа нас любит. Папа скучает". – Это и без неё ясно. А что папа всю жизнь собирается на папу дуться? Так вопрос не задашь и ответа не получишь.
Виктор изо всех сил старается доставить мне удовольствие в постели. И достиг определённых успехов. Такого кайфа, как от Венечкиных техничных ласк, я не испытала с ним, но прогресс вполне очевиден.
– Ты давай меня поучи, как и где ему нажимать нужно. Пока его нет, на тебе потренируюсь. Виктор, мужественно преодолевая приступ застенчивости, кое-что объяснил. Я сейчас же испробовала.
– Ну, как?!
– Ничего, вроде бы. Это он так любит, не я.
– Да, лучше бы экспериментировать непосредственно на объекте.
– Как думаешь, он там один сейчас?
– Мне, почему-то кажется, что да. Он так страдает из-за вашей размолвки, в таком состоянии разве до похождений?
– Плохо знаешь мужчин. Многие только этим и утешают себя.
– Наш не такой как все. Как получилось, что ты его полюбил?
– Сам не знаю. Всё загадка в этой истории. Сначала нужно понять, как получилось, что о́н меня полюбил. На больничной койке, небритый, раздражительный, ожиревший, я красотой не блистал, и не то, что сексуальной, а вообще никакой привлекательности там не ночевало. Разговорились. Сначала общий язык нашли, в прямом смысле – русский. Я что-то всё рассказывал, а он, молча, так внимательно, смотрит и слушает. Глаза глубокие – провалиться можно. Стал ждать его, беспокоился, придёт, не придёт. А он стал чаще приходить, смотрю, уже не в свою смену, просто так навещает. Задним числом теперь сориентироваться сложно: с одной стороны ощущение, что постепенно приходило и чувство и осознание, а с другой кажется, в одночасье волной накрыло. Он, если помогал что-то сделать, одеться, или встать, всегда ещё как-то так руку чуть задержит на спине, или на запястье. Погладить мог, легонько, практически незаметно, а пробирает до костей. Такая нежность охватывала, то ли жалость к себе, то ли к нему, чёрти-что, смятение чувств. И голос ласковый. Вообще манера, ты знаешь, как он может, точно масло льёт, тихонечко, успокоительно.
– Да, – выдохнула я, – он может.
– Ну вот, он ходил, ходил вокруг меня. Чувствую, невмоготу становится – хочется в охапку его заграбастать, а чего дальше-то делать, не знаю. Совсем одурел, на стенку лез от растерянности. Поправился когда немного, всё бродил по отделению, выглядывал его, где, с кем, что делает. О выписке думать начинаешь – душа переворачивается, как расставаться? Вижу, что привязался, а почему, на каком основании? Признаться-то страшно себе в таких вещах, всю жизнь, как он выражается, Натурал Натуралович был. Да я и сейчас, наверное, кроме Веньки ни с кем бы не смог. Я, может быть, так себе выдумал, но у нас с ним особенно всё. Невозможно рассказать, слов не находится.
– Мне можешь не объяснять, я сама прекрасно вижу.
– Да? Может, ты мне объяснишь?
– Потом. Рассказывай дальше. Он тебе первым признался, или ты ему?
– Да так, чтобы признаний особенных не было. Это после уже, когда окончательно сблизились, там и слова нежные начались и разговоры пошли откровенные. А первый раз он меня, как бы это покультурней сформулировать? Бесцеремонно взял за хобот.
– Что, рукой схватил?
– Нет, ещё хуже. Просто взял и поцеловал. Причём сначала туда, а потом, после всего уже в губы.
– С ума сойти!
– Вот именно, я чуть не сошёл. Его двое суток потом не было. А я две ночи не спал, метался. Давление аж зашкалило. Все мозги себе сломал: как же так, как же так! А потом он вернулся, и сразу другое отношение возникло, ни сомнений, ничего лишнего не осталось, сразу другой уровень, как тебе объяснить, говорю же, словами это сложно, но вот есть мы, а есть всё остальное. И жена за бортом осталась, и бизнес уже на втором плане, просто и ясно – ради него теперь буду жить. Всё. И не то, что жертва, а видишь – с его стороны так же. И я потом понял, что у него это раньше пришло, то есть, он меня увидел, выбрал и, считай, что взял себе.
– Витя! Я понимаю! Это удивительная история. И такое светлое он существо, да?
– Угу, вот вроде бы парень, но если бы тогда любой другой на его месте, я бы так ни за что не воспринял. По морде бы дал, и вся любовь. Он другой какой-то, а в чём, не пойму. Разденешь – мальчик, всё на месте, оденешь – опять мальчик, а нет, что-то есть ещё. Только страх у меня всегда, что это по ошибке мне всё досталось. И нежность его, и преданность, и забота – вроде незаконно пользуюсь. Про Майка знаешь?
– М-м, только то, что в Париже между ними что-то было.
– А. Нет, там сложнее. Первая любовь, огромная. Маргулис их разлучил. Вот Венька меня упрекает, что я тогда подумал: всё, кончилось моё счастье. А от него, понимаешь, как сигнал оборвался, вдруг чувствую – пустота.
– А сейчас как? Ощущаешь его?
– Душа болит и больше ничего. Сглупил, конечно, пожалел Кристину. Теперь деваться некуда, до конца доводить надо. А он считает, предал его.
– Не считает он так, успокойся.
– Как же? Обижается, говорить не хочет.
– У него свои комплексы, Вить. Потерпи немножко, всё хорошо будет.
– Что за комплексы?
– Тебе кажется, что на твоём месте должен быть заслуженный, зарекомендовавший себя гей, а ему представляется самой правильной для тебя парой почтенная матрона, дескать, он тебя, порядочного дядьку, только портит.
– Объясниться бы нам.
– Дошло, слава богу! Хорошо бы до него ещё достучаться, и дело закрыто.
– Давай скажем, Машка заболела? Пускай приедет.
– О, мистер Лобанофф, да вы интриган! Он потребует её на камеру показать, чтобы без промедления начать лечение.
– Чёртовы высокие технологии.
– Может, скажем, ты́ заболел? Примчится, как миленький.
– И я стану ещё более подлым и коварным обманщиком.
– Да, на Машку мы б его точно подцепили, но её мороженным даже не перекормишь, сразу скажет: "папа мне не разрешает это кушать", вредина. Вся в папочку своего, зануду.
– Ната! – Нахмурился Виктор. – Как ты можешь! Никакой он не зануда, он просто немного... да, зануда. – Посмеялись. Полегче стало на душе. – А она у тебя где?
– Что?
– Ребёнок, а не что.
– А она не у меня, а у тебя. С няней к Кристине в гости отправилась.
– Венька нас четвертует.
– Пускай приедет сначала.
Машка ворвалась в номер с потрясающим сообщением:
– Папа сказал, мы тут все с ума посходили!
– Что ты говоришь! Очень изысканный диагноз. Хотелось бы ещё контекст прояснить, в котором это было заявлено. Сонь, он что, звонил, когда вы у Кристины были?
– Да.
– Рассердился?
– Я не поняла. Он позвонил, а Маша играла с Кристиной, массаж ей делала. Я, говорит, занята. Он попросил показать её, я показала. Он говорит...
– Совсем там все с ума посходили! – Очень похоже изобразила Машка.
– Да, вот так, – продолжила София, – и отключился. Я не стала перезванивать, постеснялась.
– Ну, всё. – Расстроился Виктор. – Скажет, уже и ребёнка моего ей отдали.
– Папа придёт?!
– Хотелось бы, Мань, ты как сама считаешь, придёт?
Она пожала плечиком:
– Сегодня, или завтра. Не от него зависит.
– Сейчас я ему наберу.
– Бесполезно, мам!
И точно, бесполезно оказалось, по телефону занято, а по скайпу не ответил.
– Тебя такие вещи не пугают? – Кивнул на Машку Виктор.
– Ко мне какие претензии?! От кого, ты думаешь, она эту бациллу подхватила?
– У меня устойчивый иммунитет ко всем бациллам! – Отчеканила Маша.
– Да уж, мы видим. Ну, что, Витенька, ставь чайник.
– Погоди, она сказала, сегодня, или завтра.
– А! Стойте! Есть универсальное справочное бюро. Сейчас. ... Аркадий Борисович! Вы не знаете, Веня к нам летит, или нет?
– Ничего не знаю, выясню, перезвоню.
Перезвонил он довольно поздним вечером, когда мы относительно успокоились и отвлеклись, кто как мог: я занялась вязаньем, Виктор сел футбол смотреть, а Машу уложили.
– Встречайте завтра своё сокровище. В Хитроу, часов в десять утра.
– Очень хорошо! На вашем самолёте?
– Нет. У меня ничего не просил, и в курс дела не ставил. Специально для вас пришлось наводить справки. Частный самолёт компании ... подожди, где-то записал, не найду.
– Вы мне потом смской скиньте, или по емейлу.
– Договорились.
– Маша нам его приезд анонсировала.
– Вы бы не очень-то резвились с такими вещами. Поаккуратней надо, испортите психику девчонке.
– Виктору тоже не нравится, а я спокойна. Просто это любовь настолько сильная, никакой патологии.
– Если что – обращайся. Специалистов тебе порекомендую.
Отогнала поскорей циничные мысли о том, как он со своими специалистами Венечке жизнь украсил. Неизвестно ещё, каким он мог бы стать, если бы рос, как трава. Но Маша моя меня устраивает во всех отношениях.
Венечки в аэропорту не оказалось. Виктор пошёл выяснять – самолёт прилетел не в десять, а в восемь.
– И где его теперь искать? Звони давай.
Позвонила:
– Венечка! Мы тебя потеряли.
– Мама! Папа мне привёз бэби-мальчика, он пьёт и писает!
– Он уже с Машей в гостинице! ... Предупреждать надо!
– Ну, извините, я не знал, что вы встречаете.
Я отошла в сторону, как можно дальше от Виктора.
– Ты доиграешься, Вень. Доведёшь его до инфаркта, потом будешь локти кусать. ... Бэби-мальчик, надеюсь, игрушечный?
– Бэби – игрушечный, но живого мальчика, правда, постарше, я вам тоже привёз.
– Пугаешь меня.
– Ничего страшного. Приезжайте, поговорим.
И этот человек упрекал меня словами "прекращай чудесить"! Что мне сказать Виктору? Нет, лучше ничего не говорить, сама не больше него знаю. На месте будем разбираться, по обстановке.
Как только вошли, я сразу заметила чужую сумку с чужими вещами. Виктор, конечно же, не обратил внимания, помчался вперёд, заглядывать везде, отыскивать Венечку.
– Туда нельзя, там дядя спит! – Крикнула ему Маша.
Виктора на месте обездвижило. Лучше б я его предупредила.
– Что за дядя, Машенька?
– Дядя Игорь, мамочка, он вместе с папой приехал. Пап! Смотри какой у меня бэби-мальчик! Он писает, гляди!
– Угу, сейчас разберёмся. – Немного невпопад ответил Виктор. – Лис! Ты где?
– Тише, папа, дядя спит!
– Плевать на дядю, где папа твой?
– Он пошёл бельё покупать.
– А! Чёрт. Здесь же шёлковое.
– Ой, и я не догадалась!
– Нельзя плевать на дядю, и нельзя говорить "чёрт"! При ребёнке папа не разрешает!
– Так, ладно. – Виктор стремительно направился к двери и вышел из номера. А я заглянула туда, где спит "дядя Игорь". "Мальчик постарше" оказался незнакомым мужчиной лет тридцати пяти. Некрасивый блондин с глубокими залысинами и воспалённым от бритья лицом. Переборола неловкость, подошла, тряхнула его за плечо.
– Извините, а вы кто?
Он открыл глаза моментально. Не спал? Приподнялся на локте, а другую руку мне подал:
– Панков, Игорь Дмитриевич. Ка.Эм.Эн., мануальный терапевт. А вы?
– Я Наталья, супруга Венечки.
– Очень приятно.
– А вы, простите, с ним в каких отношениях?
– В хороших.
– Угу, в хороших, значит?
– Ну, разумеется, раз уж я здесь по его просьбе. Наталья, вы меня извините, я, в отличие от Вениамин Аркадича, сова, а из Москвы мы выехали очень рано. Я, если не высплюсь, плохо соображаю и не могу работать.
– Простите, пожалуйста, отдыхайте.
Бросила Маше на ходу какое-то дежурное приказание, вроде того, чтобы не шумела, Софию слушалась, и побежала Виктора догонять.
Застала их в холле, перед главным входом. Стоят на самой дороге, мешаются людям, никого вокруг не замечают. И меня не заметили. В каждой, ничего не значащей фразе, так и слышится "ты нужен мне", "люблю тебя", "не могу без тебя". Ни объятий, ни прикосновений, просто стоят и смотрят глаза в глаза.
– Нормальное хоть?
– Да, ничего.
– Подойдёт тебе?
– Угу, сойдёт.
– Извини, не додумались. Не ждали тебя.
– Не ждали, а встречать поехали.
– Отец твой в последний момент информацию слил.
– Всё ясно с вами.
Наконец Виктор, не протянул даже, а перевернул слегка руку ладонью вверх, и Венечка ухватился за неё. Я поняла, что это сделано чисто автоматически: они продолжают обсуждать какую-то ерунду, обнимают друг друга глазами, и не сознают, что держатся за руки. Им не нужна физическая близость, они и так слишком близки. Нет. Нужна. Нужна, как живительная влага. Каждый из них просто жаждет раствориться в другом. Что за преграда не пускает, не пойму. Глядя на это долгожданное свиданье, я одновременно и счастье, и мученье испытала. Захотелось броситься к ним, столкнуть изо всей силы, прижать друг ко другу, приблизить до упора. Что я и сделала.
– Обнимитесь же, дурни! Что вы стоите столбами! Смотреть больно!
– Наташенька! Девочка моя, здравствуй!
– Здравствуй, Венечка!
Поцеловались с ним, а потом и все втроём. Как это мы одни умеем. Своим фирменным "тройным" поцелуем. Теперь уже и я попала в их силовое поле, и мне безразличны стали окружающие. И время остановилось. Пять минут целовались, две, или десять, не знаю. Первым очнулся Венечка.
– Пойдёмте, посидим где-нибудь, в кафе, что ли, поговорить надо.
Встречное предложение внёс Виктор, но он только мои мысли озвучил:
– Пойдёмте лучше где-нибудь полежим.
– Давайте! – Выпалила я. – А где? У нас там полна коробочка.
– Спокойно, ребятки. Стоим здесь, смотрим и восхищаемся, как папа Витя легко и изящно решает насущные проблемы семьи. – Мы захихикали, а Виктор принял чрезвычайно бравый вид и отправился девицам на ресепшене баки заколачивать. Минут через несколько он продемонстрировал нам карточку-ключ, удерживая её между средним и указательным пальцами. – Что скажете?
Мы с Венечкой рассыпались в шуточных комплиментах.
– Давайте, всё-таки, в кафе, – попытался уйти на попятный Венечка, – действительно серьёзный разговор есть.
– Меньше слов, больше дела! – Парировал Виктор.
А я, только глупенько хихикала от восторга, крепко удерживая Венечку за талию. Виктор подхватил с другой стороны, и так мы в лифт его буквально на руках внесли. И там же, в лифте, не утерпев до номера, завозились, как подростки. Самые обильные ласки на Венечкину долю пришлись. Мы оба на него как напёрли! Он что-то там попискивал, увещевая, но это уже никому не интересно было.
– Постелить твою простыню? – Заботливо предложила я, когда добрались до кровати.
– Не надо, обойдёмся. И вообще, я её, кажется, в лифте потерял.
– Нет, я взял всё. Вот.
– Спасибо, Лоб! Ты герой.
– Мне полагается награда?
– Да, сейчас выдадим тебе по первое число.
– А где у него первое число?! – Дурная и пьяная от возбуждения выкрикнула я.
– Небоись, найдём, – заверил Венечка.
Но по первое число досталось, опять же, ему самому. Куда только не пихали мы ему свои языки и пальцы, и прочие "конечности".
– Мне нужен презерватив! – Взмолился он, когда я, наконец, заполучила в себя его одноглазую змейку, а Виктор крепко держал сзади и шансов выскользнуть не осталось.
– Зачем тебе эта резина, Лисёнок, все свои.