***
- Я впервые слышу такую фамилию, да и девочку эту вижу первый раз. Не было у нас такой.
Я смотрел в маленькие глазки директора детского дома и прикидывал если сейчас схватить его за затылок и приложить о столешницу он ее узнает или нет?
- Не было такой? Или после громкого скандала в вашем детдоме полгода назад вы решили забыть нескольких воспитанниц, чтобы избежать проблем?
На его лице не дрогнул ни один мускул, он только поправил очки толстым указательным пальцем.
- После скандала многие были уволены, в том числе и бывшая заведующая. Мне не о чем волноваться. Я работаю здесь больше пятнадцати лет и всех наших воспитанников помню в лицо - такой у нас не было. Вы можете просмотреть архивы.
Я откинулся на спинку стула, продолжая сверлить его взглядом. Не похоже, чтоб нервничал, но я уже сам не знаю, что и на что похоже. Я запутался до такой степени, что мне хочется убивать каждого, кто говорит мне то, что я не хочу услышать. И сейчас мне хотелось свернуть шею этому толстяку с лоснящейся лысиной и свинячими глазками.
- А бывшая заведующая? Где она сейчас? Может она вспомнит?
- Лариса Алексеевна умерла два месяца назад. Угорела в своей квартире. Газ забыла выключить.
Я усмехнулся. Или ее там угорели. После того, как воспитанниц за бабки подкладывала. Чтоб много не разговаривала.
- Где ваши архивы?
- Вы можете их посмотреть в понедельник. Сегодня пятница и …
Я ударил кулаком по столу и у него с физиономии свалились очки, когда он подпрыгнул от неожиданности.
- Анатолий Иванович…не злите меня. Никаких понедельников. Вы откроете мне помещение лично и прямо сейчас, а еще и покажите где смотреть. Вы меня хорошо слышите?
Он быстро закивал, отодвигая ящик стола, а я поднялся со стула и почувствовал, как снова становится нечем дышать.
Мы просмотрели папку за папкой, каждое дело, фотографии, документы о принятии и выпуске. Выписки из лазарета и больниц. И ничего, мать вашу! Ни слова о ней! Не было ее! Не на фотографиях, не в списках. Нигде! Когда я это понял, то во рту снова появился привкус гнили. Как падали нажрался. Скулы сводит и блевать хочется.
Я вышел из здания детского дома, не сказав директору не слова. Только пару купюр бросил за моральный ущерб. Задержался со мной почти до полуночи.
Не могла она врать! Не могла так играть, блядь! Или я нихрена не понимаю в людях.
Эта бессонница, этот страх. Я же его чувствовал кожей. Такое не сыграешь. У страха свой специфический запах. Я прижимал ее к себе дрожащую, в слезах и видел, как она боится. Как можно ТАК сыграть?
Но если не в детдоме, то где она была? Все эти годы. Откуда к отцу своему сбегала? Бляяяя! Я сейчас с ума сойду!
Сидел в машине и смотрел на свои руки, лежащие на руле сжатые до белизны, так что костяшки выпирают под натянутой кожей. Действие кокса стихает, выветривается, а у меня в голове голос Давыдова на повторе.
"Его сучка она, Зверь. Блядь Бакитовская! Как лоха тебя…!"
И я высыпаю остатки порошка на запястье, вдыхая яд всей грудью, чтобы перестало трясти, чтобы прояснилось в голове, чтоб голос его затих сука. Только он еще ярче становится, отчетливей, громче. И картинка вырисовывается четкая. логичная картинка, а с меня кожа живьем слазит. Потому что увидел под другим углом. Увидел то, чего не позволял себе видеть. Её настоящую. Ничего не бывает в этом мире просто так. За все платить надо. И я думал, что меня уже нельзя развести, что я видел достаточно лжи и фальши, что бы повестись на такое кидалово. Но маленькая умела удивлять всегда. И меня удивила. Проклятая, лживая сука! Влезла в душу змеей, в сердце продралась.
Вот теперь все похоже на правду. От начала и до конца похоже. Начиная с её побега из дома и заканчивая тем, что у Ахмеда на даче появилась. Логично. Шлюху брата позвали в гости. И спектакль для меня разыграли. Я расхохотался.
"Она его сука"…Вот этого я пока не принял. Точнее понимал, что скорей всего так и есть, но принять еще не мог - потому что слишком жестоко. Слишком цинично для девочки с голубыми глазами и черной дырой внутри.
Сотовый завибрировал на соседнем сидении, и я ответил, увидев номер брата на дисплее.
- Пленка не поддельная, Макс. Все проверено. - пауза в мгновения, а у меня все внутри горит, разлагается, корчится. Я начинаю истекать кровью и сам чувствую, как внутри все разворочено до костей.
- У тебя что?
- Не было такой здесь, - голос свой не узнаю охрип, - не существовало, блядь!
Да. Кажется, не существовало и в самом деле. Я придумал ее себе. Нарисовал сам. Красочно, ярко. Именно такую, какую хотел видеть. Идеальную для меня. Нарисовал сверху по грязи и сам не заметил. А Зверь внутри оскалился и цепь оборвал он готов, и я больше не хочу его сдерживать. Отпустил и внутри все догорело. Один пепел остался. Смертью завоняло снова.
Я чувствовал, как во мне ветер гуляет и кружит в вихри обрывки тупого и наивного блядь доверия, обрывки проклятого полиэтиленового счастья, которое сгорело самым первым, как капрон. Только там, где сердце, продолжает тлеть обгорает и заново тлеет. Там все еще живое. Как рана раскрытая. Не огнем не берет, ни ядом, ни холодом. Я б его вырезал оттуда и раздавил под ногами, в месиве грязного снега и крови. Ничего, и там все стлеет. Через время. Через месяцы, годы или пока я сам не сдохну. Когда-нибудь стлеет. У всего есть срок годности и даже эта сука-любовь начнет разлагаться и кишеть червями, когда я найду тебя, маленькая тварь и буду убивать вместе с ней.
Я же найду. А когда найду не пощажу. Чувствуешь, как я твой след брать начинаю? Смертью и болью не воняет? Поверил! Как идиот! Знал ведь, что слишком все хорошо… Знал, что не по мне все. Не для меня… И верил. Потому что хотел верить. За все годы лжи, грязи, крови увидел что-то чистое и настоящее, а настоящая ложь вот она. У меня в спине торчит. Вздохнуть не дает.
Это теперь только между нами. Между мной и тобой. И не говори, что ты этого не знала. Я накажу тебя сам и ты будешь мечтать о смерти, ты будешь о ней молиться. Ты моя. Какая бы тварь лживая не скрывалась под маской, она принадлежит мне. И я сам решу, как и когда ты сдохнешь. Я буду убивать нас обоих. Медленно и жестоко.
Ненависть проснулась какая-то страшная. Голову подняла. Глухая, черная, вонючая. Все тело наполняет, через поры в кровь впитывается. Я сам её боюсь потому что впервые почувствовал, что значит сдохнуть и оставаться живым. Зомби гребаный. Эмоции отключились от еще двух полосок кокса. Анестезия пробежала током по телу, омертвляя окончательно.
Повернул ключ в зажигании и вдавил педаль газа. Музыку на полную мощь и глоток водки из бутылки. Вот теперь я себя узнавал. Зверь больше не сидел на цепи, он взял след своей жертвы и предвкушал расправу.
Глава 8. Андрей
Теперь пришел его черед… Рассыпаться на части от гребаного ощущения, что все летит в пропасть, жизнь идет под откос. Нанося удар за ударом, выворачивает наизнанку и заставляет корчиться от боли и ядовитой надежды. Надежды… которая становилась сейчас нашим общим проклятием. Потому что нам, насквозь пропитанным цинизмом и жестокостью мужикам, хотелось верить… Верить, бл***, что так не бывает. Только не с нами. Мы не могли так ошибиться. Только не в случае с ней… И я злился сам на себя за то чувство… за то стремление к слепому самообману, когда хочется закрыть глаза на любой аргумент, только чтобы оправдать. Это же Дашка… сестра моя… она ту же женщину, что и я, матерью называла и руками за шею обнимала…. Да херня все это… Каждый подставить может. Каждый. Вопрос в мотивах. Верить - не верить… детский сад, черт возьми. Думать нужно. Доказать. Проверить. В руки себя взять, потому что расклеимся, нахрен, оба. Действовать…
Пленка оказалась оригиналом. Никакого монтажа. Никаких врезов или склеек. Все чисто. Я несколько раз переспросил, опять проклиная себя за эту подбирающуюся к сердцу надежду… Только вердикт от этого не изменился. Все чисто. Ни одной вероятности фальшивки.
Я со всей силы заехал кулаком в стену… Черт… Не понимаю! Почему сейчас? Если все, что сказал Давыдов - правда, почему они ждали так долго? А Дарина… эти глаза, полные эйфории… улыбка, которую она иногда пыталась даже спрятать, словно смущаясь из-за того, что так бесстыдно счастлива… Неужели все - мишура? Неужели я ничего не понимаю в этой пропитавшейся ложью жизни… Все равно внутри что-то не давало покоя… Странное ощущение подлога. Когда одну реальность меняют на другую, точно такую же на вид, где каждая деталь воссоздана с точностью до миллиметра… Но не можешь избавиться от скрипящего на зубах чувства фальши… Когда кричишь в тишину - а в ответ не прилетают отзвуки эха. Когда бьешься головой о стену, и не чувствуешь ни грамма боли, потому что даже кирпичи здесь на ощупь как обивка мебели. Только с виду все такое же, как мы привыкли, а внутри - подделка.
Я в который раз просматривал эту пленку, устроил допрос всей охраны, которая вела ее от самого дома. Дьявол, она же сама звонила мне тогда и сказала, что собирается в больницу, чтоб отца проведать. Все сходилось один к одному… У нее даже голос тогда не дрогнул, говорила с сожалением, как переживает за него, что почаще к нему нужно, пусть чувствует поддержку нашу… Бл****! Но как? Как после этого можно прийти и равнодушно убить. Я не знаю, сколько бутылок уже опустошил, сигарет одну за другой выкурил… просматривая видео, ставя его на бесконечный повтор, пытаясь приблизить и рассмотреть хоть что-то, хоть одну деталь, которая разбила бы вдребезги эту чудовищную реальность. Охранники рассказали, что даже на видеорегистраторе зафиксирован каждый шаг, каждый километр, который проехали… Я просмотрел их все… все эти гребаные записи… и на каждой из них она - моя сестра… Сестра! Никаких сомнений… Вот из дома выходит, улыбается, вежливо здоровается… Вроде и живет в роскоши уже не первый год, а не зазналась. С каждым из персонала как с ровней разговаривала. Как дела всегда спрашивала… Как настроение… Знала, как зовут каждого, у кого какое горе, и всегда просила у Макса, чтоб помог. Он злился на это, конечно, больше для вида, что нянькой не нанимался, только никогда не мог отказать.
Дьявол! Зачем сейчас именно эти воспоминания в голове возникают. Хотя понимал я все - хорошее хотел видеть, чтобы мысль, которая словно мелодия шарманки, звучала в голове, окрепла еще больше: Дарина не смогла бы этого сделать!
Только и цену подлости мы знали слишком хорошо. Знали ее приторную оболочку, под которой скрываются самые жуткие твари, терпеливо ожидающие своего часа, чтобы потом за секунду тебя сломать. Наслаждаясь тем, как ты орешь от боли, потому что предательство всегда вонзается в нашу спину острым лезвием, выворачивает суставы, дробя кости, вскрывая вены, и делает все это одновременно, чтобы упиться твоими страданиями и болью.
Смотрю дальше… на то, как волосы поправляет, как глаза щурит, потому что солнце глаза слепит, как очки надела и за руль села. Тут она тоже смогла каким-то непостижимым образом выпросить у Макса разрешение на то, чтобы водить самой. Говорит, всю жизнь мечтала научиться, что всегда думала, что не светит ей, что невозможно. А когда сбылась эта обыденная для любого из нас мечта, она прыгала от восторга, как девчонка, которой куклу подарили. Ребенком таким же оставалась. Чистым… Радовалась любой мелочи, особенно шоколаду молочному с орехами.
Черт! Как же больно и невыносимо от этих мыслей. Я сейчас сидел и вспоминал все это так, словно просто соскучился. Уехала она просто куда-то, и мы ждем. Вот вернется скоро, в дверь зайдет, в объятия бросится, и я закружу ее… Она всегда говорила, что это еще одна мечта, которая сбылась - всегда хотела у старшего брата вот так вот на шее повиснуть, заливаясь смехом… Да, я вспоминал, на жесты смотрю, и в каждом - частица жизни. Потому что не хотел думать о том, что дальше случилось. Да… оправдать хочу. Да! Это нормально… Мы семья… Это святое… пусть не так давно обрели друг друга, но не могла она оказаться такой дрянью. Все внутри протестовало, орало диким голосом: "Андрей, ищи! Не останавливайся! Мы чего-то не видим…"
Я не знаю, что рассказали Максу в детдоме… Что не было там такой. По фото не узнали. Знаю я, как у людей способности забывать и вспоминать стимулировать. Не нужно было его одного туда отпускать. Он не в себе, у него земля из-под ног уходит, внутренности разрывает. Молчит, только тут и слов не нужно, чтобы видеть - мир рушится, крах всего. После такого не восстанавливаются. Не жилец он больше, если вся эта дрянь правдой окажется. Потому что он дал себе один шанс. Себе и ей. И после этого никто из них не выживет. После такого не живут больше… влачат существование, захлебываясь в собственной ненависти и заливая кровью свой мир.
Мы о поговорить толком не успели… Ему, видимо, и слышать больше ничего и не нужно было. Он внутри уже им обоим приговор вынес. Меня и самого холодом сковало от этой мысли, но я понимал сейчас - вдвоем нужно было. Не клеилось тут что-то. Слишком много громких событий для провинциального детского дома. Заведующая с торговлей несовершеннолетними, ее кончина скоропостижная, директор с внезапной утерей памяти… Хрень собачья. Не бывает такой картинки идеальной самой по себе. Когда как по одному движению волшебной палочки все свидетели вдруг дохнут, как мухи. Уж мы то знали, как эти дела делаются. Только вряд ли Макс сейчас мозги свои кипящие охладить сможет, дел наворотит…Я сам себя казнил, что я сейчас здесь, вдали… Только слишком большая воронка нас засасывала, не могли мы везде вдвоем успеть. не справлялись… Похороны отца нужно было организовать… При том по всем канонам нашего мира. Широко, статусно, всех паханов пригласить - дань традициям, бл***. Никому нет дела до того, что внутри у нас творится…Что отца в последний путь отправить хотелось бы по-тихому, попрощаться по-человечески, где только те, кто правда тосковать будет. Что не до проводов этих абсурдных сейчас. Что валится все, как карточный домом. Только позволить кому-то усомниться в том, что все под контролем - значит позиции свои ослабить, дать понять, что не все гладко у Воронов, пошатнулось положение… И все - это начало новой войны. За власть, деньги, влияние и статус. Не дождется. Никто. Даже если виноватой окажется, Дарина придет на эту бл***кую церемонию и будет лить слезы, рыдать и изображать скорбь. Заставим. Потому что все это должно остаться внутри… Ни одна тварь не узнает, что наша семья сейчас напоминает руины…
Зазвонил телефон, на дисплее высветилось имя Фаины. Я дал указание отвезти их с Кариной в загородный дом, под усиленной охраной и с полным отсутствием связи. Никакого Интернета и телевидения - там уже вовсю трубят о смерти Савелия Воронова. Дочери сейчас нельзя этого слышать. Я понимал, что единственный выход сейчас - закрыть ее, подобно заключенной, в этой клетке, чтобы спасти. И физически, и морально.
- Да, Фая… Все в порядке у вас там?
- Андрей, в порядке, хотя ты понимаешь, что такое подросток, которого оставили без связи с внешним миром…
- Понимаю, но я уверен, ты справишься. Сама понимаешь все…
- Андрей… - я слышал, что она замялась, словно боясь продолжить, - тут… в общем…
- Фаина, - я чувствовал, как начинаю злиться, потому что я сейчас не готов, бл***, услышать хоть одну плохую новость. А, судя по ее тону, именно ее она и собиралась мне сказать…
- Что? Говори! Не тяни!
- Андрей, мне уехать нужно..
- Никто никуда не уедет. Даже слушать дальше не хочу….
- Послушай… у Афгана инфаркт, его в мою клинику везут. Я не могу сидеть здесь, - я слышал, что ее голос дрожит, она разговаривала очень тихо. Наверное, боялась, что Карина услышит.
- Ты понимаешь, что я не могу сидеть здесь и ждать, пока…
Она не договорила, только я и так все понял.
- Не стоит недооценивать старика Афгана. Он еще всех нас переживет, - говорил эту идиотскую заезженную фразу, сам понимая, как нелепо она звучит сейчас. - Я через несколько дней приеду к вам, тогда и уедешь. А к Афгану я сам поеду. Я не позволю Карине там одной остаться…
- Андрей… я знаю… Но тут приехала Настя. Она присмотрит за ней…..
Я подорвался, направляясь по ступенькам вниз. Внутри все бурлило от злости.
- Она хочет поговорить с тобой….
Она передала трубку Насте, и я, не здороваясь и еле сдерживая свою ярость, рявкнул:
- Какого черта ты там делаешь?
Она на несколько секунд замолчала, видимо, опешив от такого приветствия.
- Андрей… я….
- Я вопрос тебе задал - кто просил туда ехать?
Я понимал, что просто начинаю сходить с ума, видя в каждом врага, того, кто, нацепив на себя маску, пытается окунуть нас в весь этот кошмар еще глубже.
- Андрей… ты что несешь… Это же я. Ты что, не доверяешь мне?
Это звучало как долбаная насмешка. Она говорит сейчас мне о доверии… Она, сама того не понимая, зажгла ту искру, от которой, казалось, все взорвется сейчас. Потому что я, бл***, не мог больше даже слышать этого слова. Доверие… Это иллюзия… Для идиотов, которые хотят верить, что этот мир еще не полностью погряз в дерьме. И от этого оказываются в нем по уши.
- Оставайся там. Пока я не приеду. Имей в виду - за тобой глаз да глаз. И уехать оттуда ты уже не сможешь…
- Что творится с тобой? Андрей… остынь..
Я не стал отвечать. Понимал где-то в голове, что становлюсь похож на шизоидного параноика, только не мог ничего с собой поделать. Ждал подлости. От всех и каждого. Запереть всех хотел в одном месте и пытать, пока не расколятся. Как в примитивных детективах а-ля - все действия разворачиваются в одной комнате.
Я позвонил своим людям и дал необходимые распоряжения. Камеры в каждом углу, плевать, даже в туалете и ванной. От Фаины не отходить. Пусть говорит что хочет - если кто осушается - сердце вырву, нахрен. Я не мог сейчас позволить себе хоть одну ошибку. Не мог. Плевать на чьи-то чувства, если любят искренне - поймут и простят. Потом. А сейчас пусть ненавидят, проклиная тираническую натуру и возмущаясь ограничению их свободы. Не важно уже… Если среди нас затесалась еще хоть одна тварь - я уничтожу ее и всех ее подельников.
Услышал про Афгана - и зубы сжал до боли, схватился за грудь - там больно. Слишком. Не протянет он долго. Вслед за отцом уйдет. Тот ушел, и для Афгана смысл жизни словно в Лету канул. Не держит ничего больше. Ни семьи, ни детей, возле старика всю жизнь провел, как сиамский близнец. Разорвали эту связь - и сдался он. Чувствовал, что похороны отца будут не единственными.