– Да-да, я знаю, знаю, – отозвался Сид, ерзая на сиденье и вытирая потный лоб, – я как раз это и имею в виду.
Борис какое-то время продолжал смотреть на него, затем улыбнулся.
– Искусство, мой мальчик, – беспечно произнес он и снова выглянул из окна. – Она все сделает ради искусства – просто идеально.
Сид испытал громадное облегчение от тона Бориса и попытался взять себя в руки.
– Да, верно. Э-э, послушай, а какая она вообще? Ты же знаешь – я с ней никогда не встречался.
Борис пожал плечами.
– Она классная.
– Да? – Похотливость Сида начала просачиваться наружу в форме какой-то половинчатой не то улыбки, не то усмешки. – Надо полагать, вы с ней, гм, чертовски близки?
Борис продолжал глазеть из окна.
– Еще ближе, – пробормотал он.
Сид понимающе кивнул.
– Ага, я читал об этом в газетах – когда ты с ней ту первую картину делал.
– В газетах была полная чушь.
– Ну да, конечно, я знаю. – Сид продолжал развивать эту тему со странной для него сдержанностью и деликатностью. – Но ты должен был… должен был, гм, хотя бы раз этим с ней заниматься.
Борис посмотрел на него, покачал головой и вздохнул.
– Она лесбиянка, Сид. Ты же знаешь.
– Лесбиянка, лесбиянка! – наконец раздраженно взорвался Сид. – Пизда-то у нее есть, так?! Я хочу сказать, внизу, у нее между ног, там есть дыра, верно?!
Борис сохранял терпение.
– Пойми, Сидней… она в мужчин не въезжает.
– Хорошо, в мужчин она не въезжает. Но я хочу сказать, если ты так с ней близок, она все равно должна позволить тебе ее выебать. Кто знает, может, ей это понравится.
– Да кому охота лесбиянку ебать? – спросил Борис и откинулся на спинку сиденья, закрывая глаза.
Несколько мгновений оба молчали, а затем Сид выпалил:
– Мне! Мне охота! Мне страшно охота лесбиянку ебать! Прекрасную лесбиянку! Можешь ты себе вообразить, что значит заставить прекрасную лесбиянку кончить? Да это должна быть просто фантастика! Но больше, чем кого-то еще во всем мире, я хотел бы ебать ее! Арабеллу! Я хочу сказать, ты когда-нибудь на ее жопу смотрел? На ее сиськи? На ее невероятные ножки? На ее лицо? И не говори мне, что ей не нужно, чтобы ее выебли! Христом богом клянусь, Б., и это без бэ, у меня об этой шлюхе последние лет двадцать фантазии были! Влажные фантазии, миллион задрочек, как ты это называешь! Еще со времен "Голубой птицы счастья", ее первой картины, семнадцать лет тому назад! – Он покачал головой и грустно продолжил: – Даже после… после того как я узнал, что она лесбиянка, я все равно по-прежнему ее хотел – даже, быть может, еще больше, чем раньше. Я всю дорогу думал: "Блин, если бы мне только удалось ей вдуть, это бы все изменило!" – Тут Сид всплеснул руками в беспомощном отчаянии. – Итак, теперь ты все знаешь. Господи, я, наверное, на голову болен, да?
Борис негромко рассмеялся, затем потянулся и похлопал его по руке.
– Нет-нет, Сид, ты просто славный… полнокровный… американский… мальчик. Хочешь выебать всех лесбиянок и тем самым их спасти. Я бы сказал – это весьма похвально. Вроде как целая Армия Спасения из одного человека.
Такой яркий образ заставил Сида хихикнуть, а затем они оба подняли взгляды при звуке приближающегося реактивного самолета.
– Ну вот, помянешь лесб… я хотел сказать – черта, – заключил Б., а Сид принялся лихорадочно поправлять шарф.
– Послушай, Б., – взмолился он, – пообещай мне, что ничего ей про это не расскажешь… в смысле, про задрочки и все такое прочее. Ладно?
– Ладно, – отозвался Борис, открывая дверцу.
– Знаешь, надежды я по-прежнему не теряю, – сказал Сид, причем лишь наполовину шутливо.
– Я знаю, – кивнул Борис и рассмеялся. – Удачи тебе.
7
Для Арабеллы, как вскоре стало очевидно, Лихтенштейн был местом нежных воспоминаний. Именно сюда она много лет тому назад частенько прилетала на каникулы из парижского лицея навестить свою кузину Денизу. И здесь же пережила свой первый любовный роман.
– Там было чудеснейшее место, – говорила она теперь Борису, двигаясь по комнате, вынимая вещи из чемодана, который лежал открытым на кровати, и вешая их в шкаф. Все это она проделывала в плавно-эффективной манере, быстро, но неспешно, без всяких лишних движений и с фацией кошки. – Прекрасное место, – продолжила Арабелла, – куда мы всегда отправлялись на… пикник. – Сомневаясь в правильности слова, она улыбнулась Борису. – Пикник, да? – Акцент ее был легким, а голос – радостным, мелодичным. Хотя Арабелла почти идеально владела английским, забота, с которой она подбирала каждое слово, придавала ее речи обманчиво кокетливый оттенок очаровательной неуверенности.
Борис полулежал, откинувшись на спинку кушетки, и, сцепив руки за головой, наблюдал за ней.
– Да, – кивнул он, – пикник.
– Я тебя туда отвезу, – сказала Арабелла, вешая в шкаф бархатную куртку кроваво-красного цвета. – Это десять минут на машине от Вадуца. – Она повернулась и прислонилась спиной к дверце шкафа, закрывая ее. – Теперь расскажи мне о картине. Я что, буду носить уйму роскошных нарядов?
– Ты будешь снимать уйму роскошных нарядов.
– О да, – Арабелла рассмеялась и прошла в другой конец комнаты. – Надо думать, это не была бы серьезная картина, если бы я этого не делала, правда? А теперь скажи, прибыла ли уже моя машина из Парижа?
– Она припаркована у отеля, – ответил Борис, с удовольствием разглядывая женщину. – Разве ты ее не заметила, когда мы сюда прибыли?
– Нет. – Арабелла приподняла брови в преувеличенно надменной манере и нарочито ровным, усталым тоном произнесла: – Я ее не заметила, когда мы сюда прибыли. Я никогда таких вещей не замечаю. – Она наклонилась и поцеловала Бориса в щеку. – А когда я с тобой, chéri, я вообще ничего не замечаю! – Арабелла взглянула на часы. – Сейчас почти время ланча, верно? Итак, мы идем в charcuterie и покупаем там чудесные вещи – pâté, artichaut холодную утку, сыр, все, чего тебе захочется… мы берем чудесную бутылку "Пуйи Фьиссе"… а затем я отвожу тебя на мое место для пикника – на мое тайное место для пикника, – негромко добавила она, теперь уже глядя не на Бориса, а в окно и говоря словно бы издалека. – Для меня это вдруг стало очень важно – я остро это чувствую. – И Арабелла повернулась к нему с особенной улыбкой – той, что отражала подлинное товарищество и чуточку горестно-радостного припоминания прошлых событий; в своем роде она была дамой предельно романтичной. – Хорошо, правда? Я про свой план. А ты сможешь рассказать мне про картину.
Борис кивнул.
– Твой план очень хорош. – Он встал и потянулся. – Как насчет того, чтобы костюмерная получила твои размеры, прежде чем мы уедем? Это займет одну секунду.
Арабелла еще раз изобразила преувеличенную надменность.
– Мои размеры?
– А что, Хелен Вробель их знает?
Новость, похоже, ее заинтересовала.
– Хелен Вробель работает на этой картине? – Затем Арабелла, хмыкнув, пожала плечами. – Хелен Вробель знает мои размеры, – просто сказала она. – У Хелен Вробель есть мои образцы – для всего на свете.
– Отлично. – Борис наклонил голову, оглядывая ее тело. – Они не могли сильно измениться. На вид, по-моему, полный порядок. Идем.
Арабелла рассмеялась.
– На вид полный порядок, да? Хорошо. – Она взяла его под руку, и они пошли на выход. – Мои размеры, – внятно произнесла Арабелла, – не изменились ни на сантиметр со времен… – Она стала припоминать название.
– Со времен "Голубой птицы счастья"? – подсказал Борис.
Она бросила на него быстрый изумленный взгляд, но Б. лишь улыбнулся.
– Exactement, chéri , – ровным тоном сказала Арабелла, – ни на сантиметр со времен "Голубой птицы счастья". – А затем она наклонилась и нежно куснула его за ухо.
8
Жемчужно-голубой "мазерати" буквально всасывал в себя поверхность и выл над пустынной альпийской дорогой, точно артиллерийский снаряд, пролетая по длинным покатым кривым так, словно вращался внутри пневматической трубки. Пожалуй, утверждение Арабеллы о том, что вождению ее учил сам Фанджио, известный автогонщик, соответствовало правде. Так или иначе, ее водительский навык был исключительным. Сказать, что она водила как мужчина, значило ввести в заблуждение. С мастерством пилота "Формулы 1" – да, но свободно, без малейших признаков напряженности, которая обычно сопровождает предельное сосредоточение. Арабелла вела машину, казалось, с большей легкостью и фацией, чем любой мужчина, позволяя себе при этом без перерыва оживленно болтать, – и более того, временами одаривая Бориса краткой, но потрясающей улыбкой, – в тот момент, когда переключала передачу, входя в поворот на семидесяти милях в час.
Борис наблюдал за лицом Арабеллы, сознавая ее умеренный восторг и уже давным-давно уяснив для себя ее мотивы.
– Я заставляю машину слушаться меня, – однажды объяснила она. – Как женщину, понимаешь? С другой женщиной я доминантна, n'est-ce pas? С машиной то же самое. Я ее хозяйка – вот почему она мне нравится. Понимаешь?
Место для пикника из прошлого Арабеллы оказалось столь же отдаленным, сколь и прелестным, что придавало ему, как она уже припоминала, некое "тайное" качество, делая его схожим с Шангри-ла .
Свернув с шоссе и проехав по проселочной дороге, пока она не оборвалась перед непроницаемой стеной деревьев, они вылезли из машины и пошли в лес по усыпанной мягкими сосновыми иголками тропе, над которой сучья высоченных деревьев, сплетаясь, образовали полог, не пропускавший солнечный свет. Оттого проход был подобен туннелю, ведущему в никуда. Однако они все же вышли из него в месте, которое напоминало картину, вырезанную из детской книжки, – на травянистые берега горного озерца, окруженного соснами и вздымающимися со всех сторон серебристо-голубыми Альпами.
– Вот это место, – сказала Арабелла, направляясь к тени гигантской сосны.
Борис обозрел всю сцену, затем кивнул.
– Классное место.
Пока она вынимала привезенные ими продукты, он открыл вино.
– Мы нальем один стакан, – сказала Арабелла, – а затем поставим бутылку охлаждаться в озеро, хорошо?
– Отличная мысль, – отозвался Борис, наливая стакан и вставляя пробку обратно.
– Как Джейк и Билл, да? Очень романтично.
– Джейк и Билл?
– Ну да, у Хемингуэя – comment s'appelle? "И восходит солнце"?
– А, да, – сказал Борис, припоминая. – Когда они на рыбалку отправились… – Тут он рассмеялся: – А почему ты говоришь "романтично"? Думаешь, они были гомосексуалистами?
– Нет-нет, я имела в виду "романтично" – в классическом смысле. Гомосексуалисты! – Она пожала плечами, разворачивая камамбер. – Не знаю, разве предполагалось, что они гомосексуалисты? Но ведь он не мог этим заниматься, ведь так? Джейк? Ведь ему на войне эту штуку оторвало – разве не в этом была вся история?
– Гм. – Борис задумчиво уставился на цыплячью ножку у себя в руке, затем задумчиво начал ее обгладывать.
– Конечно, – сказала Арабелла, хмурясь, но старательно намазывая pâté на толстый, вырванный из буханки ломоть хлеба, – они могли бы этим заняться – Билл мог бы заняться любовью с Джейком, а Джейк мог бы целовать Билла… как бы ты сказал: "пососать ему"? Да?
Борис улыбнулся.
– Да.
– Или "отсосать у него"? Как там говорят? Как ты говоришь?
– И так, и так.
Арабелла с серьезным видом кивнула, прилежная ученица лингвистики, серьезная актриса в вечном поиске le mot juste . Затем, медленно прожевав, она отхлебнула немного вина.
– Послушай, – сказал Борис, – с кем из всех ныне живущих ты предпочла бы заняться любовью?
Она посмотрела на него, всего на одну секунду перестала жевать, затем без колебаний ответила:
– С Анджелой Стерлинг.
– Извини, она уже занята. Кто следующий?
– Она уже занята? Что значит "она уже занята"? И между прочим, о чем ты вообще говоришь?
– Понимаешь, роль в фильме, твоя роль… я уже говорил тебе, что это лесбийский эпизод…
– И что?
– Вот я и подумал, что славно было бы, если бы ты сыграла его с кем-то, кого всегда хотела… на кого ты, так сказать, глаз положила… с кем всегда хотела этим заняться. Ну, знаешь, заняться любовью. Compris?
Арабелла была в восторге.
– Какая чудесная идея!
– Таким образом ты смогла бы вложить в сцену больше чувства, правда?
– Mais exactement!
– Вот и хорошо. Так кто… кроме Анджелы Стерлинг?
Арабелла с довольным видом потерла ладони и принялась с явным удовольствием обдумывать эту тему.
– Eh bien , так-так, посмотрим… – и где-то секунды через три: – Ara, как насчет… принцессы Анны?
– Кого?
– Принцессы Анны… английской принцессы!
– Ты имеешь в виду принцессу Маргариту?
– Да нет же, принцессу Анну! La petite! Mon Dieu! – Арабелла раздраженно отвернулась.
– Погоди минутку, – сказал Борис, вставая. – Дай-ка я еще вина выпью. – Он вернулся с бутылкой. – А теперь извини. Я бы хотел уточнить две вещи. Во-первых, она должна быть актрисой, а во-вторых, ей должно быть не меньше восемнадцати.
– Ей уже восемнадцать, – из глубин своей обиды буркнула Арабелла.
– Да, но вся штука в том, что она не актриса.
– Еще и лучше. Я буду учить ее… всему.
Борис вздохнул.
– Она никогда на это не пойдет. Это чудесная мысль, но она никогда на это не пойдет.
– На что не пойдет? Не станет сниматься в фильме Бориса Адриана? Тогда она должна быть просто сумасшедшей!
– В этом фильме будут сниматься только те люди, – объяснил Борис, – которым нужны деньги, а еще актеры… актеры и актрисы вроде тебя… артисты, которые захотят в этом участвовать – по той или иной причине.
Арабелла мрачно пожала плечами.
– И потом… есть же королева, – добавил Борис в качестве убедительного аргумента. – Подумай о том, каково ей будет.
– Да, верно. – Последнее замечание явно произвело на нее впечатление. – Королева. Это может ее расстроить.
– Это может разбить ей сердце, – пробормотал Борис, улыбаясь. – Нет, тебе придется найти кого-то еще.
– Компромисс…
– Боюсь, да.
– Хорошо, я подумаю.
Они продолжили трапезу, но теперь уже в тишине. Борис разрабатывал фантазию о лесбиянке и принцессе, а Арабелла исследовала свой мир темных, корчащихся образов на предмет подходящей пособницы.
Довольно долго оба молчали, пока Арабелла, закончив с остатками сыра, не откинулась на траву и не вздохнула.
– А знаешь, – сказала она затем, – ведь именно здесь, на этом самом месте, я впервые занималась любовью.
– Ты имеешь в виду – с девушкой?
– Конечно с девушкой! Кого еще я, по-твоему, могла иметь в виду – осла?
Борис лег рядом с ней, заложив одну руку за голову, а другой придерживая стакан вина у себя на груди.
– Кто она – та кузина, которую ты навещала каждое лето?
– Да… Дениза, – она так произнесла это имя, словно пробовала его на вкус.
– Гм. Прямо здесь, да?
– Я же говорю – на этом самом месте.
Довольно долго Борис ждал, глядя в небо.
– И что случилось? – наконец спросил он.