Она села на диване, плотно укутавшись пледом. Кто бы мог представить, что этот безобидный мальчик вдруг окажется таким настырным!
- И долго собираешься так сидеть?
- Пока высижу.
- Что?
- Идею.
- А хочешь, я тебе ее подскажу?
- Давай.
- "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века, все будет так, исхода нет". Мир, Антон, развивается и живет по своим законам. Одного задушевного разговора недостаточно, чтобы его перевернуть.
- Это не твое - чужое. И ты пытаешься рядиться в чужие одежды. Они тебе совсем не идут. Тебе подходит естественное, простое, что близко к природе.
- Может, посоветуешь мне прикрываться только собственной кожей?
- Может быть. - Он легко поднялся и вышел, осторожно прикрыв дверь.
Во сне она спешила успеть на поезд. Бежала по длинному бесконечному перрону к хвостовому вагону с номером, указанным в билете. Казалось, неслась, как пуля, а на деле ползла улиткой, таща за плечами рюкзак. Упрямо перла, с трудом отрывая от асфальта подошвы, точно вытягивая ноги из вязкого ила. Остервенело расталкивала других, боясь опоздать, пропускала мимо ушей злобные выкрики вслед, сама зло чертыхалась, натыкаясь на любую помеху. Во что бы то ни стало, надо успеть! Наконец показался последний вагон. Проводница подняла ступени, поезд дернулся. Она ухватилась за поручень и повисла, беспомощно болтая ногами. Тетка в форменном железнодорожном берете в ужасе замахала руками, пытаясь столкнуть шальную самоубийцу.
- Куда?! - крикнул в спину глухой мужской голос. - Жить надоело?
Она повернула голову. Позади чесал вдоль вагонных окон старик. Крючконосый, смуглый, в черном плаще и нелепом цилиндре - кажется, они где-то уже встречались.
- Помогите, - пропыхтела. - Мне надо.
Старик подхватил ненормальную под бока и стал впихивать в тамбур.
- Нельзя! Не положено! - отталкивала проводница. Она толкалась так яростно и больно, что Мария не выдержала, оторвала одну руку от поручня, чтобы вправить злобной тетке мозги, и…
- Маня, вставай, - тряс за плечо Елисеев. - Уже четыре часа, кончай дрыхнуть! Так и царство небесное проспать можно.
- Который час? - с трудом разлепила веки соня.
- Пять минут пятого, - Димка выразительно постучал по циферблату своих наручных часов. - Ты приехала в Питер, чтобы валяться на диване носом в подушку? Поднимайся! Через четыре часа нас ждет в "Астории" Антон, - он замялся. - Мань, ты не против, если с нами пойдет Алена, а? Она девчонка классная и от тебя в полном восторге, - бесстыдно польстил старый друг. - Да и нам вчетвером будет веселее, согласна?
- Конечно. Выйди, пожалуйста, мне надо одеться.
- Я знал, что ты меня поймешь, - расцвел Дмитрий.
На сборы хватило пяти минут. Она была бодра, энергична и в отличном расположении духа. Выспавшийся человек - самое миролюбивое создание в мире.
Димка терпеливо ожидал на кухонной табуретке, весело постукивая пальцами по столу и мурлыча мелодию, в которой угадывался "Свадебный марш" Мендельсона.
- Елисеев, признайся: очень больно было, когда медведь на ухо наступал?
- Доброе утро, сеньора! Как изволили почивать?
- Отлично.
- А почему тогда, пробудившись, тут же принимаетесь изгаляться над невинной душой? - и, поняв, что этот вопрос риторический, сразу задал другой: - Перекусим сейчас или будем нагуливать аппетит до вечера?
- Лучше не ждать, - прикинула она время до отхода поезда, справедливо решив, что уезжать натощак никуда не годится, даже домой.
В кафе напротив ледневского дома приятно пахло, в углу сверкала разноцветными огоньками елка, тусовался молодой народ, одетый, как на подбор, в мешковатые свитера с затасканными джинсами и, доказывая что-то друг другу, оживленно размахивал руками. По обрывкам фраз, долетавших до уха, искусствовед догадалась, что ребятки через несколько лет собираются переплюнуть великих художников - всех, вместе взятых.
Насытившись сочной отбивной с хрустящей картошкой, Маша достала из сумки коробочку в подарочной упаковке.
- С наступающим, Митька! Это тебе, - и придвинула обалдевшему другу новогодний презент.
- А с какой стати здесь, сейчас? У меня, например, тоже есть для тебя подарок, но я собирался вручить его позже. Спасибо, - спохватился он. - А что это?
- Дома посмотришь. Надеюсь, понравится.
Дмитрий подозрительно уставился на свою непредсказуемую "сеньору".
- Машка, только не говори мне, что ты уезжаешь. - Она молча улыбнулась. - Но почему?!
- Я тебя чем-нибудь обидел?
- Нет.
- А кто? Антон? Я убью этого гения! - разгорячился Димка.
- Остынь, Елисеев, и не пори чушь. Я просто хочу домой, вот и все.
- Ты с ума сошла! Что значит "просто"? У нас обратные билеты на четвертое января, столик новогодний заказан, у Антохи выставка. А ты хочешь смыться?! Так не бывает, сеньора. У каждого явления есть причина.
- Именно так и бывает, мой дорогой. Пойдем, мне надо еще в магазин заскочить, хочу посмотреть что-нибудь для твоей Алены.
…Пассажирка вошла в вагон. Чисто, тепло, ковровая дорожка скрадывает шаги, посмотрела на часы: без двух двенадцать. Номер в билете соответствовал середине вагона. "Хорошо бы там не было никого", - размечталась она. Но в дверной щели двухместного купе просматривался человек. Попутчица досадливо поморщилась, сдвинула дверь, полностью освобождая проход. Спиной к ней стоял мужчина в темном костюме и смотрел в окно.
- Добрый вечер, - вежливо поздоровалась она, мысленно посылая этого типа к черту.
- С Новым годом, - обернулся "костюм". - Вы явились минута в минуту, Мария, - с безмятежной улыбкой на нее смотрел Вадим Стернов. Удачливый ресторатор, елисеевский друг и пятое колесо в телеге, отправлявшейся из Петербурга в Москву.
Глава 8
- Здравствуй, Машенька! - в каморку эксперта протиснулся бывший коллега. - А я попрощаться зашел. Звонил тебе домой - телефон не отвечает.
- Добрый день, Тимофей Иванович! Я теперь дома редко бываю, мне лучше звонить на сотовый.
- Конечно, такой девушке ни к чему дома сидеть, любоваться стенами. Надо к людям, чтобы тобой любовались.
- Каждое утро перед зеркалом умываюсь и не вижу там ничего, чем бы можно было любоваться. Чай будете? У меня плюшки свежие и ваш любимый зефир в шоколаде.
- С удовольствием! А красота твоя, Машенька, как фитиль, - просветил отставной вояка. - Безобидный, пока не запалишь, а огонек поднесешь, рванет так, что небо с овчинку покажется.
- Не собираюсь ни с кем воевать, - успокоила с улыбкой Мария, заваривая чай.
- Ты-то, может, и нет. А вот тебя завоевать охотники найдутся всегда.
- Дорогой Тимофей Иванович, я не крепость, чтобы меня завоевывать.
- Каждая женщина - крепость. Только одну лучше стороной обойти, а за другую и жизнь положить не жалко. Как встретила Новый год?
- Под стук вагонных колес.
- Ездила куда?
- В Санкт-Петербург.
- В Ленинград, значит, - уточнил непримиримый к переменам полковник в отставке. - И как?
- Отлично.
- Понятно. Я тоже хорошо праздник провел. С детьми. Правда, зять сначала немного куксился, жаловался, что плечо ломит, зуб ноет, но после второй рюмки повеселел и про все забыл. Даже внучка, младшенькая, не спала до часу, представляешь? Все норовила деда за нос щипнуть, разбойница! Под конец совсем расшалилась, опрокинула мне на новый костюм вино. Дочь ее нашлепала и отправила в постель. А я потом казнился: вырядился, точно старый петух, из-за моих перьев ребенка наказали. - Тимофей Иванович виновато улыбнулся, как человек, счастье которого так велико, что нелишне оставить чуток для надуманной вины, пустяковой болезни, досадливой мелочи - любого незначительного негатива. Известно ведь: чужая зависть грызет не только себя, но и других. Зачем провоцировать ее аппетит?
- Еще чаю?
- Не откажусь, - он с интересом наблюдал, как льется из фарфорового носика душистая шафранная жидкость. - А мой Генка познакомился с девушкой.
- Надеюсь, она окажется лучше других.
Старший Козел вздохнул:
- Время покажет. Но по себе знаю: человек не должен быть одиноким. Одному плохо. С одним крылом не взлететь, на одной ноге не прошагать. Всевышний не зря создавал каждой твари по паре, двоим - всякое горе легче, любая радость сильней, - он отодвинул чашку. - Спасибо за угощение, Машенька, пойду. Я, собственно, вот что хотел сказать… Хороший ты человек, Мария Николаевна, светлый. Дай Бог тебе тоже счастья.
- Я счастлива, - улыбнулась она. - Огорчает только, что вы меня подсластили. А сладкое, как известно, вредно.
- Поживешь с мое, и тебе захочется чайку не пустого попить, а с сахарком, - серьезно ответил Тимофей Иванович, игнорируя шутку.
Когда бесшумно закрылась дверь, Мария отчетливо поняла, что больше они не увидятся.
Ценный работник "Ясона" бездумно взирала на шоколадные холмики в открытой коробке, а на лицо наплывала блаженная улыбка. Кто бы мог подумать, что можно так вдруг поглупеть? И что послужило причиной? Затянувшееся одиночество? Неожиданная встреча, которая уже не казалась случайной? Ожидание чуда в новогоднюю ночь? Вопросов много, ответ один: она явно тронулась умом. Потому как иначе чем помешательством назвать нынешнее состояние невозможно.
Внезапное решение вернуться в Москву обернулось непредсказуемой встречей. То ли крыло приложил к этому ангел, то ли подсуетился бес, но человек, для которого месяц назад не находилось места ни в мыслях, ни в сердце, неожиданно заполнил собой все вокруг.
Она вспомнила, как разозлилась при виде Вадима в двухместном купе. Потом растерялась, потом смирилась, разумно предположив, что на месте Стернова мог оказаться гораздо худший. Это была последняя мысль, которую спродуцировал разум, затем его продуктивность иссякла.
Вначале все выглядело вполне пристойно и безобидно: сдержанное "здрасьте" без намека на радость, звякающая ложка в стакане с чаем, корректность знакомых, но равнодушных друг другу людей. Когда же случился сбой? Когда столкнулись лбами, наклонившись разом за скатившимся со столика апельсином? Или когда в Бологом подвыпивший Дед Мороз орал, что любит какую-то Галю, и лихо отплясывал на платформе? Они веселились, наблюдая из окна за бравым "дедком" в новогодней ночи, и одно плечо ощущало сквозь ткань тепло другого. Когда он рассказывал о тибетских монахах, о великом спорщике Депардье, о парижанках, о картинах Эль Греко, потрясших его в Кафедральном соборе Толедо, о корриде, о старой, скупой на слова таитянке, чья бабка знала Ван Гога? Или когда он небрежно обронил, что все имена в мире не стоят одного - Мария? А может, все началось еще осенью, с той странной усмешки в прихожей? И оставался только легкий щелчок по скорлупе, за которой пряталась от жизни бестолковая одиночка? Она давно распрощалась с иллюзиями, не доверяла эмоциям и на собственном опыте убедилась, что рациональное надежнее эмпирического. Две тысячи третий оказался бунтарским годом, с первых минут толкнул к мятежу - против себя. Мятежницу такой бунт не пугал - будоражил.
- Грымза не заваливалась? - в приоткрытую дверь просунулась встрепанная головка Леночки Карасевой. С уходом Тимофея Ивановича молодая сотрудница сделала головокружительную карьеру: скакнула с секретарского стула на место продавца-консультанта. Легкую встрепанность Леночка позволяла себе в последнее время частенько, а точнее, каждый раз, выходя из начальственного кабинета. И чем чаще лохматилась Карасева, тем больше мрачнела Подкрышкина.
- Ты спрашиваешь о Виктории Акакиевне?
- О ком же еще? - девушка по-хозяйски плюхнулась на стул, еще хранивший тепло предыдущего зада. - Кто у нас вечно повсюду шныряет, за всеми следит? Можно и мне чайку?
- Почему пусто в торговом зале? Я, что ли, должна обслуживать покупателей? - заполнил каморку тигриный рык. - Вы, Елена, безответственно относитесь к своим обязанностям, боюсь, нам с Игорем Дмитриевичем придется пересмотреть вашу зарплату.
Леночка любовно осмотрела свои алые ноготки, вздохнула, грациозно соскользнула с потертого дерматина и поплыла на выход с милой улыбкой, мимоходом невозмутимо заметив.
- Боюсь, вам скоро на многое придется смотреть иначе, дорогая Виктория Акакиевна. Я могу чем-то помочь? - раздался в ту же минуту из-за неплотно прикрытой двери ее голосок.
- Можешь, если сдохнешь! Господи, прости меня, грешную, - кандидатка на вылет из семейного гнездышка тяжело опустилась на затертый задами стул.
- Не хотите чаю, Виктория Акакиевна?
- Я бы предпочла что-нибудь покрепче, например водку. И крысиного яду для этой твари, - она кивнула в сторону дверной щели, откуда доносился молодой бойкий голос. - Прыткая, с мозгами далеко бы пошла, а со своей извилиной дальше ширинки моего дурака не прыгнет. Ну да ладно, разберемся, - подкрышкинская половина покопалась в сумке и вытащила темно-синий бархатный футляр. - Маша, у вас ведь ящики закрываются на ключ?
- Конечно.
- Суньте это к себе в стол, - она протянула продолговатую коробочку и неожиданно подмигнула: - Сюрприз для Игоря Дмитриевича. Пусть пока здесь полежит, а завтра я заберу.
- Хорошо.
- И вот что, Машенька, - добавила Виктория Акакиевна, - дайте-ка мне этот ключик. Только не подумайте, Бога ради, что я вам не доверяю! В нашем маленьком коллективе вы, дорогая, единственный приличный человек. Но, как говорится, береженого Бог бережет. В этом футляре - целое состояние. Хотите взглянуть?
- Нет, - Мария закрыла ящик и протянула ключ. Рядом зачирикал сотовый, высветив номер Стернова. Занятой абонент не шелохнулась.
- Кто-то очень желает с вами поговорить, - игриво заметила главный бухгалтер. - Кстати, вы можете быть свободны, дорогая. Мы здесь оплачиваем не пустые человеко-часы, а умение приносить пользу, - и, поднявшись со стула, царственно кивнула, давая понять, что на сегодня свой лимит пока эксперт "Ясона" уже исчерпала.
Когда захлопнулась дверь, хозяйка каморки облегченно вздохнула и потянулась к мобильному телефону.
- Привет! Ты что-то хотел?
- Одну ненормальную трудоголицу. Догадываешься кого?
- Вынуждаешь послать к черту работу?
- Интересно бы посмотреть на того, кто попробует это сделать и останется цел.
- Льстишь или пытаешься уколоть?
- Ни то, ни другое. Просто катастрофически глупею.
- Надеюсь, процесс обратим?
- Дорогая Мария, наша жизнь нашпигована информацией, как шпиком - любительская колбаса. Насладиться такой жизнью сможет тот, кто знает, а не надеется. Надежда только пудрит мозги и расслабляет, это просто сладкий обман. Я сладкое не любил даже в детстве, а вранье в любом виде у меня ассоциируется с тараканом, запеченным в хлебе. Однажды мальчишкой я на спор сожрал такого, потом весь вечер блевал. Но пари выиграл.
- И что получил?
- Офицерский ремень. Мать, когда узнала про этот спор, тем же ремнем и выпорола.
- Твоим ассоциативным мышлением, наверняка, заинтересовался бы Фрейд. А мне, неискушенной в психиатрии, связь между надеждой и тараканом кажется довольно странной.
- Намекаешь, что я сумасшедший?
- Уверена в этом!
- И тебя не испугает ужин с безумцем?
- На меня нагоняет страх завтрак с умником.
- Тогда выходи, мы уже потеряли целых четыре минуты!
…За месяц она узнала Москву лучше, чем за всю предыдущую жизнь. Постперестроечная столица еженощно пребывала в загуле, как алкаш - в перманентном запое. Дорогие кафе, рестораны, ночные клубы - все колобродило, накачивалось алкоголем, веселилось в пьяном угаре, плодило крыс с тараканами и откармливало людей, словно свиней на убой. Эта кабацкая пестрота быстро приелась, и воскресными вечерами они иногда чинно выдвигались в театр. Улыбки, очочки, конские хвостики, перманент с сединой, сумочки, джинсы, старомодные рюши на блузках, шарканье ног по паркету, бинокли, запах пыльного бархата, покашливание в тишине, буфетная толчея, программки, восторги - вакцина от заразы за театральным порогом. Однажды она увидела двух старушек, достающих из пакетов сменную обувь, и растрогалась чуть не до слез. Частить в этот доверчивый мир не стоило: организм слабеет от частых прививок. Однажды, гуляя по переулкам, они зашли в какую-то церковь. Случайная прихожанка стояла перед иконами без мыслей, без просьб, без веры в потустороннюю помощь, но уходить отчего-то совсем не спешила.
Ее жизнь превратилась в смену узоров из впечатлений, что казалось забавным и возбуждало. Как возбуждал человек, крутивший перед глазами этот чудесный калейдоскоп. Строить планы, анализировать елисеевское высказывание о белой вороне Марии даже в голову не приходило. Она испытывала удовольствие от близости интересного человека и временами сама себе казалась блаженной, готовой обнять и a priori простить весь мир. Если это состояние - глупость, то такой глупости - аллилуйя.
Озадачивало одно: Стернов избегал людей. Особенно Вадима воротило с души от тех, кого почитали СМИ. При виде смиушных доноров, всех этих ксюш, иришек, вованов, славцов, призывно улыбавшихся или панибратски хлопавших по плечу модного ресторатора, у того дергались желваки и белели скулы.
- А ты, похоже, их на дух не переносишь, - однажды заметила она. - Почему?
- Это плесень.
- Из плесени, между прочим, делают пенициллин, который во время войны многим спас жизни. В частности, моему деду, когда его тяжело ранило в сорок пятом, и бабушка после войны ждала мужа еще целых полгода.
- Яды тоже приносят пользу, все дело в дозировке.
- А можно задать бестактный вопрос?
- Попробуй.
- У тебя есть друзья?
- А у тебя?
- Елисеев. Мы с детства дружим.
- Вот и я с пеленок дружил. Покупал на двоих одно эскимо, давал списывать на уроках, выгораживал, затыкал глотку любому, кто хоть что-нибудь вякнет про друга, убеждал родителей, что он самый лучший на свете. Потащил за собой в институт.
- А потом?
- Потом из белого вышло черное.
- Вы поссорились?
- Мы определились, - тональность ответа не вызывала сомнений, что с вопросами лучше покончить.
За месяц Мария узнала многое. Например, что Вадим Стернов всем прочим деликатесам предпочитал жареную картошку с солеными огурцами, собирал раритеты, умилялся "шедеврами" граффити, путал Акопяна с Петросяном, зачитывал до дыр Гиляровского, зевал при одном упоминании о современной эстраде и считал достойным внимания только джаз тридцатых годов, особенно Бенни Гудмэна. Она узнала, что можно владеть отличными ресторанами и от беспорядочного питания всухомятку заработать гастрит, прикармливать бездомную собаку и гнать в морозную ночь от подъезда бомжа, помнить день рождения своей домработницы и забывать про собственный, никогда не чертыхаться и материться под нос, думая, что никто не слышит.