- В смысле?
- Собираешься разводиться или и дальше будешь ее терпеть?
- Можешь объяснить, почему я должен делать такой идиотский выбор?
- Могу. По моим ощущениям ты, братец, стал рогоносцем. Честно говоря, это меня волнует мало. Дашь под зад своей красотке или нет - дело твое, сами разберетесь. Но, зная тебя, я абсолютно уверена: безнаказанной твоя женушка не останется. А поэтому хотелось бы знать: что ты задумал? Боюсь я, Пашенька, не натворил бы мой брат сгоряча дел, о которых потом пожалеет.
Страхов понял, что валять Ваньку и дальше нет смысла.
- Ты права, Инка мне изменила. Узнал я об этом случайно, детали тебе ни к чему. С кем - не в курсе, что делать дальше - пока не решил. Зловещих планов не вынашиваю, рубить любовникам головы не собираюсь. Как ты совершенно верно заметила, либо я ее выгоняю, либо с ней остаюсь. Третьего нет, и не может быть.
- Да? - Сестра подозрительно смотрела на брата, и было видно, что в ней борются интуиция и привычка доверять близкому человеку. - Ладно, пойду я. Провожать не нужно, - а у порога на секунду прижалась к его плечу и неуверенно предложила. - Плюнь на них, Паш. Пусть живут, а?
- Конечно.
Светлана помолчала, застегивая полушубок, и выдала напоследок.
- Если, действительно, станет невмоготу, знай, я до конца на твоей стороне. Понял, голова ты моя бедовая? - про лондонские подарки ни один не вспомнил.
С того разговора прошло чуть меньше двух месяцев. Все это время близнецы общались исключительно по телефону, ни один, ни другая в гостях друг у друга не появлялись. Под новый год Страхов придумал себе деловую поездку в тьмутаракань, куда жена не согласилась бы отправиться даже под пыткой. Тридцать первого декабря он позвонил домой и порадовал, что задерживается на неделю. Поздно вечером взял из гостиничного номера стакан, припасенную бутылку шампанского, пристроился под грибком на морском берегу и, бездумно пялясь то на звезды, то на черную воду, накачался брютом до одури. Потом швырнул бутылку в море (за что, спохватившись, тут же себя осудил), поплелся в гостиницу и продрых, как сурок, всю новогоднюю ночь.
Первый день нового года Павел Алексеевич распределил между болтанкой в воздухе, дремотой в такси, контрастным душем и вечерним звонком из квартиры, о которой никто не знал. Небольшую уютную двушку в Крылатском он приобрел за копейки, сразу после дефолта. Не потому, что нуждался в жилье и не для вложения капитала, а на всякий случай. Случай представился через пять лет.
Сначала к телефону никто не подходил, потом завлекал молодой женский голос. До страховского уха доносилась музыка, кто-то без умолку балабонил.
- Сереж, выключи телевизор, ничего же не слышно! - весело прокричала девица. Шумовой фон пропал.
- Добрый вечер. Сергея Васильевича можно?
- Минутку, - абонент услышал недовольный бубнеж. - Это тебя, какой-то тип, даже с Новым годом не поздравил.
- Слушаю вас.
- Привет, Окаемов! С Новогодьем тебя и твою семью.
- Спасибо, и вас также. Простите, а кто говорит?
- Страхов.
- Паштет, сколько лет, сколько зим! Ты куда пропал, бродяга?! Мне Танька Одинцова рассказывала, у тебя бизнес приличный? Молоток, раскрутился! Торговый дом, кажется? Помнишь Танюху? Ну, рыжую такую, я с ней в десятом классе за одной партой сидел. Она теперь парижанка, за француза выскочила. Наши многие отвалили: кто в Штаты, кто в Германию, ну, и в Израиль, естественно. Сашка Фоменко даже в Австралии фермером заделался, овец разводит. Слушай, может, как-нибудь заскочишь? У меня офис на Ордынке, частное охранное предприятие, "Гефест" называется. Выжигаем, так сказать, зло каленым железом.
- Ты же вроде "глубинным бурением" на Лубянке занимался?
- Было такое дело. Только было, да сплыло. Выкладываться за копейки и еще трястись, что в любой момент под зад коленом получишь, дураков нет. Это сейчас те, кто остался в конторе, снова набирают вес, а тогда о нас всякая шелупонь сапоги вытирала. Слушай, что мы с тобой по телефону? Давай лучше подтягивайся, прямо сейчас! Ко мне братан с семьей должен был приехать, но подхватил грипп, валяется перед ящиком с температурой. У нас жратвы - стол ломится, и выпивки до хрена. С супругой познакомлю. Она у меня и умница, и красавица, и мастерица, каких поискать. Только предупреждаю: восхищаться можно и нужно, а попытаешься отбить - убью. Ха-ха, шутка! Давай, Паштет, хватай свою половину под ручку и дуйте к нам.
- Спасибо, не могу. У тебя брат, а у меня жена гриппует.
- Вот зар-р-раза! Ну постоянно: как Новый год, так и грипп. Других подарков, что ли, у Деда Мороза нет?
- Надо бы поговорить, Серега.
- Понял. Когда?
- Завтра можем встретиться? Утром, часов в десять?
- В одиннадцать.
- Заметано.
- Подъедешь в офис или предпочитаешь нейтральную территорию?
- Лучше второе.
- Лады.
Они встретились в кафе на Малой Грузинской. Своего однокашника Страхов узнал не сразу. Сергей отпустил усы, оброс жирком, стал носить очки, в нем появилась вальяжность. От прежнего Окаемова, худощавой, безликой особи в вечном сером костюме, остался только взгляд: цепкий, холодный, обманчиво добродушный.
Первым заметил приятеля Сергей и приветливо помахал рукой.
- Здорово, Паштет! - его радость показалась искренней. - Ты молоток, что позвонил, честно! Нам бы, вообще, надо ближе держаться друг друга. Сейчас хрен друзей заведешь, кругом одни прилипалы. Есть лишний бакс в кармане, вот у тебя и друг. А случись что с тобой, он же первый и добьет. Нет, старик, верить можно только тем, кого знаешь с соплей: они хоть и забуреют, но не скурвятся, так?
- Точно, - Страхов уселся рядом и пожал протянутую руку.
- Что будем пить?
- Сначала о деле.
- Согласен. Сантименты с воспоминаниями оставим на закусь. Ну, давай, колись.
- Мне нужен надежный человек, который умеет держать язык за зубами.
- Замочить кого надо? Два кофе "эспрессо", - бросил Окаемов подошедшей официантке.
- "Эспрессо", к сожалению, нет.
- Несите, что есть. Извини, старик, не спросил, что ты хочешь, - улыбнулся он, когда официантка исчезла. - Ну да ведь это для понта. Какой же нормальный мужик начинает с кофе, я правильно мыслю?
- Абсолютно.
- Так зачем тебе понадобился такой человек? Учти, подробности ни к чему, важно определиться с принципом действий.
- Изъясняешься, как чиновник.
- А я чиновник и есть. Ни хрена сам не делаю, только команды другим раздаю да бабки по карманам рассовываю: себе - по локоток, остальным - с ноготок, ха-ха-ха!
Страхов подумал, что страна и впрямь слетела с катушек: невозможно представить, чтобы раньше такой человек охранял государство. Впрочем, эти деятели любили рядиться под простачков, а привычка, как известно, вторая натура.
- Надо кое за кем последить.
- И то хорошо, а я уж, грешным делом, подумал, тебе киллер нужен. Сейчас все на заказухе помешаны, - перед школьными приятелями плюхнулись с подноса на стол кофейные чашки на блюдцах, спина удалявшейся официантки выражала презрение. - Видал? Ни улыбки тебе, ни "пожалуйста". Рвемся жопой на Запад, а мозгами остаемся в совке, - глотнул кофе, брезгливо поморщился. - Бурда! Извини, дорогой, но должен предупредить: правда, как правило, неприятна.
- Я в курсе.
- Сколько будем работать?
- Время покажет.
- Время, старик, деньги. Тебе ли это не знать? - В ответ Страхов молча улыбнулся. - Понял. Ну что ж, есть у меня такой человек. Не человек - тень. Когда приступаем?
- Вчера.
- Ладно, считай, договорились. Подгребай завтра в офис, состряпаем договорешник. А человека я к тебе сегодня пришлю, годится?
- Только пусть он предварительно позвонит на мобильник.
- Само собой. А теперь дербалызнем?
- Давай, - в тот вечер одноклассники нализались до чертиков.
…Удивительная штука - память. Даже сейчас, спустя два месяца, Павел Алексеевич мог бы до интонаций воспроизвести тот разговор, несмотря на количество выпитого алкоголя и утреннее похмелье. А Олег еще часто над другом подшучивал: Страхов отлично помнит, что будет завтра, и забывает, что случилось вчера. Олег… Умный, деловой, понимающий с полуслова, надежный. Беда партнера оказалась в одном: он попытался закусывать там, куда не приглашали, а значит, попросту крал с чужого стола. Воровать нехорошо, пусть даже объедки. К тому же давно известно: аппетит просыпается во время еды. Сначала - жена, потом - бизнес, а потом захочется положить глаз и на чужую жизнь. От таких "едоков" лучше подстраховаться: всегда выгоднее упредить, чем опоздать. Не то сложится так, что и опаздывать уже будет некому. Павел Алексеевич в последний раз взвешивал "за" и "против", убеждаясь в верности своего решения. Никогда он не дошел бы до точки, если б дело заключалось только в оскорбленном достоинстве, поруганной любви, растоптанной дружбе и прочей ерунде, способной затуманить мозги сопле, но не зрелому мужику. Конечно, предательство того, кого считал своим другом, всегда задевает, но от этого еще мир не рухнул, хотя предателей в нем не меньше, чем честных. Счет ведется во все века, начиная с Иуды. Нет, тут другое - деньги. Как говорила покойная мать, все дело в них, проклятых. Почему дети уверены, что умнее родителей? Пропускают мимо ушей советы, спорят, относятся свысока к мудрым словам, считая их стариковским бредом. И после расплачиваются за свои ошибки. Когда Страхов сдуру решил жениться вторично, он не сказал об этом даже родной сестре, хотя мать завещала детям не держать друг от друга секретов и быть родными не только по рождению, но по душе тоже. Брат же просто поставил сестру перед фактом, мол, дело мое, я уже достаточно взрослый, и подарил свою фамилию шлюхе. А через три месяца его предупредили, что у "Миллениума" могут быть неприятности: владельцем торгового дома заинтересовались налоговики. Павел Алексеевич колебался недолго, решив из двух зол выбрать меньшее. За неделю до ожидаемых визитеров стал гол как сокол, переведя почти всю недвижимость на молодую жену. Так Страхов остался обладателем одной московской прописки да жалкой двушки в Крылатском. Страхова же в одночасье получила пару квартир на Тверской и Арбате, загородный дом в Подмосковье и уютную виллу в Коста дель Соль. От первой жены бежавший муж откупился скромной трешкой в Кузьминках. Каждой, так сказать, по заслугам, правда, в обратной пропорции. Вот и выходит, что неглупый, успешный, деловой человек прокололся на ерунде - пустой, смазливой шалаве, умело крутившей задом.
Павел Алексеевич усмехнулся, допил виски, бросил взгляд на часы и вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Изучать подробно последний отчет из "Гефеста" нужды не было: адрес и время врезались в память с первого раза.
* * *
Из-за деревьев метнулась серая тень, бросилась под колеса. Взвизгнули тормоза, "девятка" пошла юзом и через несколько метров застыла посреди полосы, которую лишь в пьяном угаре можно назвать дорогой. За спасение зайца судьба оказалась неблагодарной: машина заглохла. "Ну давай, старушка, - бормотал водитель, осторожно поворачивая ключ зажигания, - нам осталось всего ничего. Давай, милая, не капризничай!" Но "старушка" упрямилась, привередничала, изображала усталость - кочевряжилась, одним словом. Не "милая" - хамка, вздумавшая в подмосковном лесу насладиться зимним пейзажем. Страхов вылез из "Жигулей", огляделся вокруг. Опушенные белым еловые ветки, нетронутый снег, воздух, на каком можно сколотить целое состояние, и тишина, от которой звенит в ушах. Неужели в этом загаженном мире еще что-то осталось? По стволу пробежала белка и замерла, таращась с любопытством на человека. Бросить бы все к чертовой матери да поселиться в такой же глуши! Наблюдать природу, читать хорошие книжки, размышлять о жизни, завести дневник, развести яблоневый или вишневый сад и забыть, как дурной сон, всю предыдущую жизнь. Не выживать - жить.
Он вздохнул, открыл капот, внимательно прощупал утробу, точно врач - пациента с больным животом. Все вроде нормально, а чертова "бабка" заводиться не хочет. Страхов стряхнул с себя снег, отер носовым платком мокрое от снежных хлопьев лицо, забрался в машину и уткнулся в карту Московской области, где жирной точкой была отмечена цель. До этой отметки оставалось километров пятнадцать. Если топать на своих двоих, в лучшем случае часа через два с половиной можно увидеть следы от чужих машинных колес. Однако при всех прочих пороках его жена не идиотка, чтобы кувыркаться весь день. Павел Алексеевич начинал мерзнуть. Тишина и безлюдье уже не умиляли - вызывали раздражение, готовое перейти в злость. Звонить за помощью никому нельзя, даже окаемовскому сыскарю, от чьих услуг он позавчера отказался. Для всех Страхов валяется сейчас дома с высокой температурой, гриппует. Да и помощь в том, что задумал "больной", немыслима. Остается уповать на удачу, авось кто-нибудь проедет мимо и подцепит его на буксир. Охотники жить в медвежьем углу найдутся всегда. Если в течение часа никто не появится, придется все начинать сначала. Павел Алексеевич закрыл глаза, пытаясь расслабиться. Расслабление не наступало. Мешал холод, не давало покоя непонятное поведение "жигуленка". Страхов решил снова покопаться в моторе. Он, конечно, не автомеханик, но кое-какие навыки есть.
Через двадцать минут гордый, но окончательно продрогший "спец" с наслаждением вслушивался в урчание "милой старушки". Затем одобрительно кивнул, врубил на полную мощность печку и рванул вперед, прикидывая, как долго еще протянет отечественный автопром.
Серую "Ниву" он заметил издали. Зачуханная мечта советского дачника вела себя странно: ползла со скоростью черепахи, виляла из стороны в сторону, включала то ближний, то дальний свет. По этой болтанке Павел Алексеевич догадался, что за рулем - махровый чайник. "Урод, - пробурчал он, сигналя, - нашел время учиться!" В ответ "Нива" прибавила скорость и запетляла не хуже промелькнувшего перед носом зайца. Водитель "девятки" предусмотрительно прижался к обочине.
Последнее, что увидел Страхов, были разинутый от ужаса рот мальчишки, вцепившегося намертво в руль, и допотопная стеганка рядом, метнувшаяся вбок. Затем все провалилось в черноту…
Глава 10
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
- Господи, наконец-то очнулся! - над ним нависал беленый потолок, подпираемый рядом бревен, уложенных друг на друга. Бревна покачивались в тумане, готовые вот-вот развалиться. - Пить хотите? - из туманной дымки вынырнуло чье-то лицо с глазами, как черные блюдца.
- Да.
Смуглая рука бережно приподняла голову, другая, перевязанная в запястье бинтом, поднесла ко рту чашку. - Много не пейте, - Страхов жадно припал к белому фаянсовому краю с золотым ободком, вкуснее этой прозрачной, бесцветной, со странным привкусом жидкости он не пил ничего. - Извините, но вам больше пока нельзя, - чашка исчезла в тумане, а с ней исчезла и та силенка, которой едва хватило на пару глотков. Павел Алексеевич снова ощутил затылком подушку, пахнущую мятой и еще чем-то дурманящим, необъяснимым. Так пахло на сеновале, где они кувыркались с первой женой, когда Наташка даже невестой еще не была. Та осень отметилась в памяти бесконечными мешками с картошкой, веселой руганью колхозного бригадира, поставленного присматривать за студентами, и первым любовным опытом. Тогда многие крутили романы, но только Страхов переступил порог ЗАГСа. Павел Алексеевич недовольно поморщился: что за чертовщина полезла в голову!
- Где болит? - встревожилась девушка.
- Лучше скажите, где я, - голова прояснилась, как будто он выпил не воду, а отлично сваренный, крепкий кофе. - Дайте еще попить.
- Пить не дам, зато дам немного каши. Другого ничего нельзя, вы были без сознания почти двое суток.
- Не может быть!
- Разговаривать много вам, кстати, тоже нельзя. Это - предписания моего брата, а он очень хороший доктор. Хирург от Бога - так утверждают все, кто прошел через его руки.
- Пить!
- Ну, хорошо, - сжалилась девица и снова поднесла чашку. - Вы пока отдохните, сейчас гречневую кашу принесу. Да вы не бойтесь, - улыбнулась она, заметив отвращение на его лице. - Гречка - пища солдат и влюбленных, а они, как известно, никогда не болеют.
В другом состоянии он бы, конечно, высмеял этот бред, но сейчас хотелось не спорить, даже не выяснять, кто эта белобрысая и что с ним случилось. Страхову очень хотелось спать. На бревна наполз туман, глаза закрылись сами собой, и Павел Алексеевич опять провалился в сон. Когда хозяйка вернулась с душистой дымящейся кашей, заманчиво блестевшей под растопленным сливочным маслом, Страхов спал, посапывая, как набегавшийся собачонок. Девушка зачерпнула ложкой горячую рассыпчатую крупу и, с аппетитом жуя, довольно кивнула.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Павел Алексеевич проснулся от солнца, бьющего по глазам. Зверски хотелось есть. Еще хотелось того, что отличает живое от мертвого, и с чем человек, несмотря ни на что, должен справляться сам. Он попытался подняться, но к своему ужасу понял, что это невозможно. Грудь пронзила острая боль, вместо ног из-под одеяла торчала пара уродливых конечностей в гипсе - шевельнуться нельзя, не то чтобы встать. Страхов понял, что влип не на шутку. Вспомнилась замызганная серая "Нива", пацан за рулем и ватник, маячивший рядом. По вине сопливого недоумка он попал в серьезную передрягу, в которой, похоже, кроме него, никто не пострадал. Страхов с яростью стукнул кулаком по кровати и тут же вскрикнул от боли. Дверь распахнулась, к изголовью подскочила уже знакомая девица.
- Что случилось?