1 января 2000
Странная история случилась на Новый Год. Ближе к вечеру Генри заставил меня надеть совершенно идиотское одеяние, напоминающее черные монашеские плащи. Я представляю, насколько нелепо я в нем выглядел. Около одиннадцати ночи я услышал шум машины под окнами. К нашему дому подъехал лимузин. Такого мне еще видеть не приходилось. В свете подъездных фонарей, я с трудом различил, кто из него вышел. Шел снег, все было мирно и тихо, по-новогоднему, несмотря на то, что город в нескольких километрах отсюда безумствовал по поводу приближения миллениума. Двое из приехавших подошли к нашей двери, и я услыхал, как Генри повернул замок.
- Очень приятно, заходите, мы ждем, - услышал я голос Генри, он явно заискивал перед кем-то, я грешным делом подумал, что сам мэр решил прикатить к нам за своим гороскопом.
- Господин Даншен, для меня большая честь - Генри явно принимал какую-то шишку.
- Крис, - услышал я немного низкий голос одного из пришедших, разглядеть их у меня не было никакой возможности. Вероятно, он коротко представился и больше не пожелал разговаривать. Они должны были подняться в голубую комнату, я был предупрежден об этом Генри. В мои обязанности входило изображать ассистента Генри.
Войти в комнату полагалось ровно в 11–20. Оставалось пять минут. Я посмотрел на себя в зеркало, мой черный плащ выглядел абсурдно. Я примерил капюшон, у меня было инстинктивное желание скрыть свое лицо, до сих пор не могу понять, откуда у меня взялось представление о том, что эти пришельцы не должны его видеть. Я ясно ощутил, что во мне борются два противоречивых желания, узнать, кто же это, и немедленно исчезнуть, покинуть этот дом, Генри, его гостей, все, что здесь было, забыть, как страшный сон. Я посмотрел на часы, оставалась одна минута. Я вышел из своей комнаты и направился к двери. В неверном свете бесчисленных свечей, стоявших по периметру комнаты, я увидел следующую картину. На стульях за круглым столом сидели трое. Один их них - Генри, явно нервничал, но успешно скрывал это под маской веселости и чувства собственной значимости. Второй - господин Даншен, его имя я слышал, он был весьма умен и это было очевидно по его лицу, неброско одетый и постоянно переводивший на человеческий язык то, что нес Генри на своем бредовом "языке посвященных". А переводил он все это в высшей степени примечательной персоне - человеку лет двадцати семи, закинувшему ногу на ногу таким образом, что его колено возвышалось над столом в знак полного пренебрежения ко всему происходящему. Он непрестанно курил и время от времени бросал совершено ничего не значащие фразы, смысл которых я даже не пытался понять, поскольку был целиком и полностью поглощен разглядыванием его внешности. Он был одет в черные кожаные штаны с бесконечными прорезями по всей длине ног обшитыми по канве черными нитками, и в зеленую рубашку с надписью "Kiss my ass, please". Это please, никогда не виденное мною прежде в составе такого рода надписей, меня поразило, даже больше, чем его покрытые переводными татуировками руки. При всем при этом он не был безобразен, напротив, он был очень хорош собой. Правильные черты лица, смуглая кожа, красивый, несколько удлиненный разрез глаз, они были не темными, как это обычно бывает при черных волосах, но зеленовато-коричневыми.
При моем появлении Генри указал на меня и сказал:
- Господин Харди, господин Даншен, - это мой племянник и ученик, весьма способный, так что ему я доверяю, как самому себе.
Я готов был провалиться сквозь землю, когда на меня воззрились с издевательским любопытством эти двое. Но если господин, исполнявший, видимо, роль сопровождающего при особе королевских кровей, по крайней мере, снизошел до того, чтобы кивнуть в мою сторону, то особа королевских кровей даже не пошевелилась, продолжая курить. Меня охватила страшная ненависть к Генри за то чудовищное унижение, которому он с легкостью подвергал меня не столько по злобе нрава, сколько просто из полного бесчувствия, являвшегося едва ли не основной чертой его характера. На столе стоял знакомый мне прибор, напоминающий рулетку, клиенту полагалось крутить ее девять раз подряд, после чего Генри истолковывал все ее остановки по градусам. Поскольку я сам чертил для него этот круг со знаками, то, естественно, я знал истинную цену такого рода предсказаниям, но Генри был феноменально наблюдателен, он так мастерски манипулировал сознанием своих жертв, что они сами подсказывали ему ход предсказания. Временами меня это угнетало, временами веселило, поскольку клиентами его были в основном те, кого он сам презрительно называл "бюргерами". Но на этот раз кощунственные развлечения в таком духе меня не на шутку взбесили. Возможно, причина здесь коренилась в том, что передо мной сейчас сидел не "бюргер". Этот господин Харди, рот которого каждый раз брезгливо кривился, когда к нему обращались таким образом, насколько я понял, он предпочитал, чтобы его называли по имени, как это делал его компаньон, этот господин Харди, по всему видно, успевший пресытиться всеми благами цивилизации, решил поискать острых ощущений в магии. И тут случилось нечто неожиданное.
- Тэн, - обратился ко мне Генри, - сегодня вращать колесо оракула будешь ты, это предотвратит ненужные энергетические влияния, вы не возражаете, господин Харди?
Гость сделал неопределенный жест рукой, по всей видимости означавший "Пусть валяет". Мне захотелось снять плащ и швырнуть его в физиономию Генри, но вместо этого я подошел к столу, и протянул руку к рулетке, но в этот момент с неожиданной проворностью рука с татуировкой схватила мое запястье:
- Нет, так дело не пойдет, а где же заклинание, давай по правилам, дружище, читай свою абракадабру!
Все замерло. Такой выходки не ожидал даже Генри. Я посмотрел на него, и он удрученно кивнул мне. Вместо заклинания я прочитал отрывок из "Эврипида", не мог же этот кретин знать "Эврипида" в подлиннике!
Затем я запустил рулетку, один, второй третий, девятый раз…
- Право, я читаю вашу жизнь, как по книге, - с пафосом заявил Генри, - и вижу, это не последняя наша с вами встреча. Я вижу маленького мальчика, на нем куртка желтого цвета, на руках кровь, он упал с велосипеда, рядом с ним мужчина, он его собирается ударить, велосипед принадлежал ему, он говорит мальчику, что заставит его отработать сломанное колесо. Я вижу женщину, она тяжело больна, она держит в руках старую фотографию.
Генри продолжал нести свой вздор, исподволь наблюдая за клиентом. А на лице клиента сквозь непроницаемое самодовольство начинала проступать тоска, видимо, рассказ Генри действительно причинял ему боль, но, взглянув на Даншена, я заметил, что он довольно улыбался, точнее, с трудом подавлял эту улыбку.
- Ладно, хватит, - вдруг резко оборвал повествование Харди, - свое прошлое я знаю, давайте будущее.
- Сначала настоящее, господин Харди, - учтиво возразил Генри, и снова вскочил на своего конька. - Ваша жизнь сейчас достигла своего расцвета, до полного триумфа вам остается лишь шаг, но к вам придет посланец, он укажет вам путь. Все препятствия на вашем пути будут устранены, однако, - он сделал паузу, как мне показалось не наигранную, непроизвольную, - есть что-то что будет неожиданностью, пустая карта, да-да, карт бланш, кто-то кто сыграет в вашей жизни роковую роль.
- Вероятно, это будет сучка Мерелин, - спокойно ответил Харди, - она мечтает осудить у меня половину всего, что я имею. Ты согласен, Тимоти?
Господин, сопровождающий поспешно возразил с напускной веселостью,
- Ну что за глупости, Крис, все решиться в твою пользу.
- Но главное, не пропустите посланца, господин Харди, - напирал Генри.
- Пожалуй, вы меня развлекли, заплати и возвращайся. Я в машине, - внезапно сказал клиент и, поднявшись, пошел к двери. По пути он остановился прямо передо мной и посмотрел на меня нагло и с явным интересом.
- Хочешь заработать? - спросил он, - на, предскажи мне что-нибудь. - и он протянул мне свою руку ладонью вверх.
Меня передернуло, и я даже не нашел в себе силы посмотреть в сторону Генри, наблюдавшего за нами. Я посмотрел на его ладонь и увидел длинный коридор, заканчивавшийся огромной залой, стены которой, казалось, горели, были охвачены пламенем, ничего больше я не разглядел. Я сказал "увидел" потому что это не была метафора, это было то, что видели мои глаза, и то, что подсказало мне название, непонятное и никогда раньше не встречавшееся мне "Chambre Ardente".
- Chambre Ardente? - я произнес это так, словно задавал вопрос Харди, а не давал предсказание.
Его явно развеселило мое замешательство.
- Ничего не понимаю, - со смехом ответил он и затем, повернувшись к Даншену и продолжая смеяться, сказал - Ты мне это не забудь растолковать, а то потеряешь место. Это я тебе обещаю. Возьми, - продолжал он, обращаясь уже ко мне и снимая с пальца перстень, - хороших денег стоит. Ты меня развлек по полной программе. Ну, бывай, приятель.
- Что за идиот, - подумал я, сжимая в руке перстень, я чувствовал себя не просто игрушкой, а именно дешевой одноразовой игрушкой. Не попрощавшись с Даншеном, я вышел и заперся в своей комнате.
Около двух часов ко мне постучался Генри. Он был сильно пьян и сразу же сел на стопку книг стоявших в углу.
- Ты даже представить не можешь, Тэн, какое дело мы сегодня обделали, если все конечно, клюнет, - он взял сверху первую попавшуюся книгу и с трудом прочитал, "Дневники Дюрера". - На какой же мусор ты деньги мои тратишь. Больше ничего не получишь. Ну, ну, не обижайся, получишь еще больше, скоро у меня будет столько денег, что мы отсюда уедем, далеко-далеко.
Он был особенно отвратителен, поскольку больше не строил из себя джентльмена и великого мага.
- Знаешь, это кто был, вот он, - Генри достал из кармана журнал и, тыча в обложку пальцем, протянул его мне.
На обложке крупным планом была фотография нашего сегодняшнего клиента. Под ней значился заголовок статьи "Откровения Криса Харди". Он действительно был недурен собой. Рядом на фотографии было еще трое человек, двое из них с гитарами, также дико одетых и еще менее причесанных. Наверху стояло: "Ацтеки" выпустили свой новый альбом.
- Кто он? - спросил я, посмотрев на все это.
- Рок-звезда, крутая, безмозглая и с кучей долларов, из грязи в князи, Тэн, - Генри сказал это таким тоном, словно сам он был профессором Оксфорда и наследным принцем Британии. - Знаешь, сколько он заплатил, пять тысяч, а?
- Я тебя поздравляю, - сухо ответил я. Генри становился все более и более невыносим.
- Я дам тебе тысячу, ты свое дело хорошо выполнил, - он сделал странное движение, словно собирался немедленно отдать мне эти деньги. - Нет, пожалуй, не дам тебе ничего, я тебе сделаю подарок на Новый год.
Он достал из кармана маленькую коробку и протянул ее мне. В коробке оказались часы. Это были уже третьи часы, которые он мне дарил.
Виста
Золотой Легион
Chambre Ardente
Командору Пурпурной Ветви
Милорд!
Планеты встретились.
Куратор.
Дневник Стэнфорда Марлоу
10 января 2001
Праздники подходят к концу. Генри постоянно разъезжает с визитами по своим клиентам, на время оставив меня в покое. Я наслаждаюсь собственным одиночеством так, как это может делать только человек, вынужденный постоянно притворяться, не позволяя себе ни на минуту расслабиться и стать самим собой. За окном зима, печальная, тихая, послепраздничная. Вспоминая о том, какими чудесными всегда мне казались рождественские каникулы дома, я начинаю понимать, что обычно вкладывается в понятие "медленная смерть", процесс, постепенно стирающий, разлагающий в душе все, что было когда-то столь драгоценным и вдруг оказалось столь хрупким, болезненный процесс, при котором мое нынешнее существование приобретает еще более иллюзорный характер. Я должен был бы поблагодарить судьбу за то, что не стал подопечным какого-нибудь добропорядочного господина Торна в камере пожизненного заключения, но вместо этого мне хочется проклясть ее за эту изуверскую милость. До сих пор не понимаю, почему никогда не приходила мне в голову мысль о самоубийстве, возможно, это проявлялось бессознательная преданность вере моей матери, для которой даже сама мысль такого рода была чудовищно оскорбительна. Но разве не еще более оскорбительным она сочла бы мое теперешнее положение?
Хелен приготовила обед и ждет меня уже битый час. Совсем недавно, войдя в комнату, она застала меня сидящим за столом и в состоянии полной прострации созерцающим перстень, который дал мне этот рок-музыкант. Я никак не могу забыть эту историю, не знаю, что меня так задело, но мне порою кажется, что никогда еще Генри не удавалось меня так основательно унизить. Я бы солгал себе, если бы объяснил свою обиду только тем, что он заставил меня выйти к ним в идиотском наряде. Унизительным было все, его тон, когда он обращался ко мне, странный взгляд этого "гостя" и любопытство его спутника, то, как он расплатился со мной, и то, что я сказал ему.
Черт бы побрал эту домработницу, которая никак не может уняться со своим обедом!
18 февраля 2001
Генри постоянно ездит и встречается с кем-то. Деньги он мне по прежнему не дает, хотя все, что потребую, покупает Хэлен. Недавно я попробовал продать кольцо, которое оставил этот Крис Харди. Собственно, сделать это я хотел, чтобы купить их новый альбом. Мне хотелось узнать, насколько он бездарен или, наоборот, талантлив. Я рассмотрел кольцо повнимательнее. Оно было то ли из серебра, то ли из белого золота с огромным камнем, буквально полыхавшим кроваво красными отсветами. В скупке я узнал, что это гранат. Его оценили высоко, но мне в последний момент расхотелось его продавать. Я порадовался, что Генри даже не вспомнил о кольце и о том инциденте с Chember Ardente. Я искал в словарях объяснения для такого странного названия, пришедшего мне тогда в голову, но нигде не упоминалось ни слова о "пылающей комнате". По каким-то совершенно непонятным мне причинам при воспоминании о ней у меня в голове возникал образ Торна, начальника тюрьмы.
27 февраля 2001
Сегодня я был в магазине Барнса. Денег у меня едва хватило на одну книгу, он мне посочувствовал и угостил чашкой чая.
- Вы откуда родом, Стэнфорд? - спросил он меня с искреннем участием.
- Из Манчестера, - ответил я, и меня охватила невыносимая тоска. - Я исчез на четыре года, я пропал без вести, мои родители даже не знали, что со мной случилось, а я не мог ни написать, ни позвонить, ни вообще что-либо сделать в этой ситуации. Любое мое случайное необдуманное действие могло привести меня в тюрьму.
- Вам сколько лет? - продолжал свой допрос Барнс,
- Двадцать два.
- Хороший возраст, ну а учиться-то собираетесь? - он явно подозревал, что я слоняюсь все дни напролет без дела.
- Когда-нибудь, - неопределенно ответил я.
- Вы давно сюда приехали?
- Да нет, не очень, - уклончиво отозвался я.
- А работы у вас нет? - снова спросил он.
- Я живу с дядей, он довольно состоятельный человек, только очень скупой.
- Ну и охота вам подачками жить, приходите ко мне работать, - предложил он, - книги будете разбирать, за покупателями присматривать, если чего разгрузить поможете, много платить не буду, но зато читайте, сколько хотите.
Я невольно рассмеялся на его столь искреннюю заботу обо мне.
- Спасибо, я подумаю, господин Барнс.
Разве я мог рассказать ему, что я окончил самый престижный художественный колледж и поступил в университет. И все это я потерял в один день, дом, семью, любовь родителей, сестру, карьеру, образование, спокойную жизнь, лишь потому что доверился человеку, обаяние которого было столь велико, что не уступить его просьбам было невозможно. Я даже не подозревал, чем он был на самом деле. Его арестовали прямо на выставке, моего учителя…. я со всего размаха ударился лбом о фонарный столб. Чувствуя невыносимую боль, я издал нечленораздельный звук, нечто промежуточное между стоном и проклятием, и опустился на тротуар. Мне было жутко открыть глаза.
- Господи, вот придурок, - услышал я где-то сверху женский голос, - ну вставай, вставай, чего расселся. Глядеть надо, куда чешешь.
Я открыл один глаз, затем второй. Ко мне наклонялась девушка, даже, скорее всего, девочка-подросток, в джинсах и куртке на меху с маленькой бусинкой в носу. На вид ей было лет четырнадцать, не больше. Она постаралась поднять меня, обхватив под руку. Я сделал усилие и поднялся сам. Голова у меня снова закружилась.
- Ну, ты совсем плохой, - констатировала она совершенно беззлобно, вероятно, она испытывала ко мне искреннюю жалость.
- Там книга, подними ее, пожалуйста, - попросил я, и она, послушно наклонившись, отыскала на асфальте "Историю тринадцати скрипок".
- Вот, - она сунула мне в руки заляпанный грязью том, - тебя как зовут?
- Стэнфорд, - ответил я, и она улыбнулась довольной детской улыбкой,
- А меня Виола, Виолетта, то есть.
- Значит, это про тебя, - заметил я и похлопал по книге, которую она мне только что вручила, и которую я тщетно пытался оттереть от пятен.
- Это почему? - она, недоумевая, посмотрела на книгу, затем на меня.
- Потому что твое имя означает скрипка, - пояснил я, - правда, еще оно означает и цветок, фиалку.
- Понятно, - она явно осталась довольна объяснением. - Хочешь пива? Может, ты меня угостишь?
- Тебя не учили, что с посторонними надо быть крайне осторожной? - я спросил ее намеренно, желая проверить, как она на это отреагирует.
- Ну, ты же не посторонний, я тебя у господина Барнса каждый четверг вижу. Господин Барнс наш сосед. Я иногда захожу к нему за ключами от квартиры, когда мама уезжает в командировку.
- Да ты самостоятельная, - заметил я, и ей это явно польстило.
- Очень.
- Ну ладно, пойдем, я угощу тебя пивом за то, что ты не бросила меня в беде.
Мы двинулись с ней в сторону центральной улицы, где находилось множество ирландских пабов. Денег у меня оставалось только-только на два стакана недорогого пива. Пива, которое я ненавидел всеми силами души и никогда не мог выпить больше двух глотков.
Мы сели за столик заказали "***" и продолжили наше знакомство.
- Ты здесь не родился, я знаю, - сообщила она мне с компетентным видом агента FBI, - у тебя есть сигареты?
- Ты что, куришь? - удивился я.
- У нас все в школе курят. Ты тоже куришь, я видела.
Делать было нечего, пришлось, достать пачку сигарет и положить перед ней на стол. Она затянулась с профессионализмом завзятого курильщика.
- Значит, ты учишься в школе, - решил я перевести разговор со своей персоны на темы, наверняка интересующие мою новую подругу. - Ну, а чем еще занимаешься?
- Так всем понемногу, - сказала она и глубоко вздохнула, ее свежее, еще совсем детское лицо прибрело уныло-озабоченное выражение. - Боксом, хожу в гости, слушаю музыку, на лошадях катаюсь. Здесь недалеко ипподром. Можем зайти, если хочешь.
- Я не ослышался, ты занимаешься боксом, - переспросил я с искренним интересом.
- Ну, да, а что тут такого, удар у меня что надо, вот, - она размахнулась сжатой в кулак рукой.
- Да, впечатляет, - согласился я, - а музыку какую слушаешь?
- Вообще-то все подряд, но больше всех "Ацтеков". Ты Криса Харди знаешь?
Я выпрямился и посмотрел на нее в упор.
- Немного.
- Ну и зря, это настоящий рок, не сопли там какие-нибудь. И потом он красивый, спроси любую девчонку.