Я максимально напрягла слух и вызвала свою страничку. Четыре сообщения: от Паскаля, от Русалки и два - от Странника.
"Далекая, любимая! Скучаю, как сорок тысяч населения. Я едва дождался этого счастливого мига, когда смог увидеть твои строки. Обожаю! Я вижу твои глаза совсем близко! Они прекрасны и полны страсти! Я чувствую твое горячее дыхание! Твои губы тоже в сантиметре от меня. Целый день я мечтал вновь ощутить их вкус… Я вижу, как ты облизываешься и страстно впиваешься в мои губы своим очаровательным ротиком. Я немного приоткрываю рот, и наши языки начинают ласкать друг друга. Я готов проглотить твой! И всю тебя! И одновременно утонуть в тебе! Скорее! Приди"!
И второе:
"Любимая, далекая! Я знаю, что ты на сайте! Я тоскую… Отзовись! Где же ты? У меня хорошие новости: мы сможем увидеться гораздо раньше, чем в начале апреля! Уже в середине марта я отправлюсь в командировку, но, увы, не в Хельсинки, как мы с тобой мечтали и представляли белоснежные снега, а, скорее всего, в Осло или в Брюссель. К сожалению, лишь на один-два дня. Но я постараюсь сделать так, чтобы за этими днями был уик-энд, и он может стать нашим! Только нашим! Ты сможешь тоже подогнать к этому времени свои дела в Европе? Ну где же ты? Умоляю! Скорее отзовись! Обожаю вкус твоих губ!"
Я стиснула зубы, чтобы не позволить себе даже хихикнуть, и, косясь в сторону кухни, извлекла файл с заготовками, скопировала следующую и вставила в поле сообщения.
"Милый! Я безмерно скучаю, но лишь только я отправила тебе предыдущее послание, как ко мне пожаловало начальство. Словно оно чувствует и ревнует. Увы, начальство - это мой же собственный муж… Пока он шел от двери к моему столу, я успела лишь вместо нашей переписки открыть форум сайта и сделать вид, что внимательно изучаю мнение читателей о романах Марты Ван Бойк. Он тоже этим как-то очень активно заинтересовался, взял стул и сел рядом со мной. Мы читали высказывания читательниц, а он не убирал руку с моих коленей и дышал мне в щеку. От него ужасно разило чесноком! Это была страшная мука… Он любит чеснок, а я его терпеть не могу! И так всю жизнь… Скажи, тебе нравится чеснок"?
Косясь в сторону Даниеля, я подумала, что надо бы добавить сюда про Осло и Брюссель, но замигал значок нового сообщения, и я отправила заготовку как есть.
Новое сообщение Странника гласило:
"Любимая! Я сейчас умру от муки. Сжалься! Отзовись! Где же ты"? - И картинка со сломанным деревом.
Уже отозвалась, подумала я и стала весело писать ответ:
"Милый, единственный! Я здесь! Ты, наверное, уже получил мое сообщение? Прости, я не успела дописать его до конца, как пришло еще одно от тебя. Оно меня так напугало! Пожалуйста, не умирай! Тогда я тоже умру. Я не перенесу мысли, что тебя, того, память о единственной и восхитительной встрече с которым освещала всю мою жизнь, нет в живых! Не пугай больше меня так!
А сегодня весь день меня согревает память о нашем вчерашнем свидании, о нашей "ночи"… Прости, что поставила кавычки, но ведь для меня это восхитительное чудо происходило днем. Совершенно поразительные ощущения!"
Я опять посмотрела на Даниеля, но он не поднимал головы, и я даже, кажется, слышала в тишине, как под его пальцами постукивают клавиши. Я извлекла из файла очередную заготовку и подставила ее к своему письму.
"Невозможно забыть, как твои чуткие, сильные, прекрасные пальцы нежно и страстно изучали каждый сантиметр моего тела. Как твой горячий язык влажной лаской касался моих сосков, а потом теплой дорожкой бежал вниз, соревнуясь с губами, целовавшими его след… О, при одном воспоминании у меня перехватывает дыхание и бабочки начинают порхать внутри! Я горю… Обними меня! Скорее! Я хочу прижаться к твоей сильной груди и целовать… Я расстегиваю твою рубашку, я тороплюсь, руки дрожат, отлетают пуговицы… Ты нетерпеливо срываешь ее и с жадной страстью валишь меня на красное шелковое белье. Шелк охлаждает, ты - обжигаешь… О! Скорее!.. Умоляю!.. Я задыхаюсь!.. Скорее! Войди в меня!.."
Я нажала "отправить" и открыла послание Русалки. Оно было бесконечным! Я не стала его читать и решила вернуться к "Юной герцогине", но тут требовательно замигал значок нового сообщения. Я щелкнула по нему. Странник…
"Любимая! Боже! Ты здесь! Какой ужас - чеснок! Я так тебя понимаю - у меня страшная аллергия на него. Я не выношу даже его вида! Как же ты страдаешь… Сядь ко мне на колени, прижмись, я обниму тебя, я слизну твои слезы и выпью их, как самое драгоценное старое вино… Не плачь! Конечно, ты так прекрасна, что слезы не способны тебя испортить. Но побереги свои милые глазки! Я их обожаю! Целую тысячекратно! Целую твои реснички, твои бровки, твой лобик, твои ушки. Тебе же нравится, как я чуть-чуть покусываю твою мочечку, ты так мило начинаешь вздыхать и немного постанывать, закрывая глазочки. Меня это так заводит! Твоя грудь начинает вибрировать, я обнимаю тебя и расстегиваю твой лифчик, чтобы он не мешал тебе дышать. Я целую твои грудочки, твои сосочки! Им нравится, они набухают! Становятся тверденькими! И от тебя начинает исходить запах! Твой запах! Он ни с чем не сравним! Я обожаю твой запах, твой пот! Я слизываю его под твоими грудочками, под твоими подмышечками, я спускаюсь ниже, трогаю языком твой животик и целую, лизну его и поцелую, лизну и поцелую… Ты громко дышишь и содрогаешься. И просишь: скорее, скорее! А я уже здесь, моя Орхидея!"
Я посмотрела на ярко освещенную кухню. Даниель по-прежнему изображал машинистку. Я открыла заготовки и стала выбирать самую подходящую для завершающего аккорда. Пожалуй, эта, ничего лишнего: "О! Обожаю тебя! Я задыхаюсь! Скорее… Скорее… Еще… Еще… Ты во мне! Я чувствую тебя! Я твоя! Только твоя…"
Нажала отправить и сразу же написала самое последнее сообщение на сегодня:
"Прости! Прости! Прости, если ты не успел… Но я должна бежать на очень важную встречу. Вариант Осло или Брюсселя мне нравится, обсудим. Но не сейчас. Очень спешу. Прости, умоляю! И до завтра! Целую 9999999999999 раз! И еще один…"
Отправила, вышла из Сети, углубилась в творение Надин Мориньяк и прекрасно поработала почти до половины второго, причем мне больше не попадалось настолько идиотских фраз, чтобы я не могла с ними сладить.
Глава 17, в которой Марта
- А ту, где все течет через тонкую ткань, победила? - спросила она.
- Зачем? Пусть Надин сама ее выкручивает, она же автор.
- Не будет она ничего выкручивать. Просто выкинет или напишет другую. Хотя и так бы сошло. Когда эротическая сцена, там у всех полный бред.
- Даже у тебя?
- У меня для таких сцен другие приемы. Без тонких тканей и девственниц. Читатель не вникает, как ты. Ему все равно. Лишь бы про это было. И, желательно, покраше: бархатный жезл, распустившийся цветок, тропа в лоно богини, пленительная влажная сокровищница наслаждений, а кого-то, наоборот, заводит площадная лексика… Дело вкуса. Слушай, а тебя эта переписка разве не заводит?
- Издеваешься? Или шутишь?
- Нет, я вполне серьезно спрашиваю.
Я растерянно посмотрела на экран компьютера, где висело последнее, уже утреннее послание Даниеля с астрономическими количествами поцелуев, сладкой попочкой, сисечками, ушками…
- Наверное, Марта, через мои руки прошло слишком много и притом более интересных описаний этого дела. Нет, вызывает только смех. Пальчики, сосочки, тысячи миллионов поцелуев… Как можно относиться к этому серьезно?
- А вообще тебя заводят описания секса? Ну когда ты не редактируешь, а просто читаешь роман.
- Марта, я, даже если просто читаю, все равно мысленно редактирую. - Я улыбнулась. - Думаю, я порченая в этом смысле. А тебя? Заводят тебя? Ты и сама в романах это описываешь.
- Наверное, я тоже порченая. - Марта хмыкнула. - Но все равно, чтобы написать такую сцену, я должна сама прочувствовать то, что испытывают мои герои.
- Должна возбудиться?
- Пожалуй… Но не буквально физиологически.
- Представить мысленно картинку?
- Нет, не картинку. Ощущения, прикосновения… Вернее, ощущения от прикосновений. И ощущения, которые вызывает желание прикоснуться, и ощущения, которые потом возникают от этого… Ладно. Не важно. Я не знаю, как это объяснить!
- Отчего же! Я все поняла. Я же вижу, как Даниель заводится, представляя себе прикосновения и ощущения сисечек и сосочков. А меня, если честно, всю жизнь очень заводит, если так можно сказать, его завод…
- Ха! Значит, секс и вчера был?
- Был. Еще как был!
- В половине второго? Что ж не раньше-то?
- Мы бы и раньше спать пошли. Он минут прямо через пять, как Вивьен отправилась на деловую встречу, стал меня торопить, мол, хватит, отдыхать пора. Я говорю - иди ложись, а мне хочется сделать еще одну страничку. Это быстро. До конца главы правда страница с небольшим оставалась. Но он не пошел в спальню, а вернулся на кухню и опять полез в компьютер. Потом в кухню спустился Тьерри, и они стали там довольно бурно шептаться. Причем я, видимо, сильно углубилась в "Герцогиню", потому что заметила, что он там уже вместе с Тьерри, только когда услышала их голоса.
- И о чем же они бурно шептались?
- Я подумала, что, скорее всего, по поводу бросившей его девушки, и не стала вмешиваться. Закончила эту главу, начала следующую. Потом Тьерри ушел к себе, а Даниель меня больше не торопит. Мол, работай-работай, я хочу еще покрутить этот договор, мелькнула, дескать, одна мыслишка. Я что, я не возражаю. Ясно же, решил еще разок навестить Вивьен. Сижу работаю. Потом он подходит ко мне, обнимает за плечи. Целует в ухо нежно-нежно и шепчет: "Половина второго, пчелка. Давно пора принимать душ". Ну и у нас все получилось просто замечательно! И ведь после каких жутких процедур с зубами. В юности, наверное, только так бывало, чтобы прямо вот-вот не мог на меня надышаться…
- Слушай, - Марта хмыкнула, - ты ведь рано встаешь, часов в восемь?
- В восемь Даниель уже уходит, а Тьерри - в половине восьмого. Я встаю в шесть.
- Но, если работать до половины второго, спать-то когда?
- Марта, но ведь сегодня же суббота!
- Точно… Это мой на своем канале без выходных…
- И в субботу мне нужно только проводить Тьерри, а потом я могу спать сколько угодно.
- Бедолага, как же ты сегодня встала в шесть, - сочувственно сказала Марта. - Да после приключений в душе…
- С полузакрытыми глазами. Просто усилием воли вынесла себя на кухню! Только весь мой сон как рукой сняло, когда я увидела, что Тьерри поливает на террасе свой сад. В жизни такого не бывало, чтобы он поднялся раньше меня! Вечно бегаю вверх-вниз по лестнице: "Вставай, сынок! Вставай! А то опоздаешь"!
- Избаловала ты его.
- Зато ласковый. Всем делится.
Глава 18, в которой Тьерри
Я вышла к нему на террасу. В старом бордовом свитере, еще не успевший побриться, с большой полупрозрачной пластиковой лейкой в руках, среди зелени на фоне утреннего серебристо-сиреневато-серого Парижа он выглядел довольно живописно. Но лицо будто осунулось, под усталыми глазами - черные круги.
- Привет, ма!
- Привет. Охота тебе?
Я еще больше взлохматила его волосы. Они были точно такие же, как у отца, - темные, густые, волнистые и очень приятные, как тяжелый шелк. Разрез глаз, нос, овал лица, фигура - все тоже отцовское. И уже давно я порой путаю их голоса по телефону.
Он улыбнулся моими губами - рот и цвет глаз единственное, что у него есть от меня, - перехватил мою руку и поцеловал запястье - абсолютно отцовские жесты.
- Ма, но они ведь живые. Надо каждый день поливать. Посмотри, как я рассадил твои тюльпаны.
- Здорово! Очень красиво. Только что-то я не припомню, чтобы ты вчера поливал.
- Но мы же накануне вечером все сажали и полили сильно. Бабушка сказала, что утром не нужно, а то болото будет.
- Ну раз бабушка сказала!
- Ма, шла бы ты в дом. Холодно еще, простудишься. Я все-таки в свитере.
Я внимательно посмотрела на него и сказала:
- Не нравишься ты мне. Ты хоть сегодня спал? Или до рассвета читал Бодлера?
- Ха! Вчера - папа, сегодня - ты, чем вам Бодлер не угодил? - Он поставил лейку, обнял меня за плечи - снова отцовский жест - и повел в дом. - С вами, пожалуй, уснешь. Резвятся, как Ромео с Джульеттой!
Я вздрогнула и отстранилась.
- Так слышно было?
Он быстро нагнулся и чмокнул меня в висок.
- Ма, ну извини! Ну вырвалось… ну… ну мы все взрослые люди! Может, я вам завидую… - И отвел глаза.
Я шагнула к ближайшему стулу у обеденного стола и села. Он опустился рядом со мной прямо на пол и, снизу вверх заглядывая мне в лицо, заговорил:
- Ма, ты не обижайся! Я вас совсем не осуждаю! Я просто не думал, что ты с ним… вы с ним до сих пор, ну… в общем… - Он развел руками. - Я же знаю, ну и ты знаешь, что у него там, в общем… другие женщины! И потом, раньше в комнате, которая между вашей спальней и моей, жила Сесиль. Музыка у нее, у меня… Ну у меня, чтобы не слушать ее попсу… Два года она не живет с нами, комната же пустая, а я музыку не очень…
- То есть все так слышно?!
- Ма. - Он вздохнул. - Слышно, когда ночью шумит вода в вашей ванной. И не надо большого ума, чтобы понять, почему она шумит среди ночи. По нескольку раз. Ма, ну не обижайся. Ну что ты молчишь?
- Голоса в ванной тоже слышно?
- Еще как… - Он уставился в пол.
- В конце концов, мог бы давно мне сказать, что вода ночью тебе мешает.
Тьерри резко вскинул голову и округлил глаза.
- Ма! Да не мешала она мне никогда! Просто, когда Сесиль вышла замуж и мне стало регулярно слышно вашу воду, я даже и не сразу-то сообразил… Потом, конечно, забавно было, даже скорее удивительно, что мама с папой…
- По-твоему, мы уже для этого слишком старые? Или что я знаю, что у него есть другие женщины, но все равно…
- Ма! Мама! - Он схватил меня за руки. - Все! Хватит. Пожалуйста. Проехали эту тему. Вставай. Давай, будем готовить завтрак и поговорим про Бодлера.
- Про Бодлера?
- Да, пока не проснулся отец. Я пока не готов обсуждать это с ним. Сам еще до конца не решил.
Он рывком вскочил с пола, прошелся по кухне, открыл холодильник и, заглядывая в него, сообщил:
- Не могу я больше заниматься этой культурологией. Тошнит. И перспектив никаких. Мертвечина все это.
Я тоже подошла к холодильнику, улыбаясь, сказала:
- Это ты точно Бодлера начитался! - и начала вынимать продукты.
- Ма, а ты сама когда читала его в последний раз? Молчишь? Забыла? Вспомни, пожалуйста.
Я захлопнула дверцу холодильника.
- В последний? Когда сдавала французскую литературу девятнадцатого века, читала точно. Потом, правда, не помню.
- Взяла томик его стихов и читала в оригинале?
- Естественно, в оригинале, он по-французски писал все-таки.
- Я не про язык. Я о том, что ты читала все стихотворения целиком, по книжке? По его книжке.
- А как же еще?
- Я тоже много всяких литератур сдавал. Но никогда никого не читал в оригинале. Прозу - в сокращениях, чтобы только знать сюжет и персонажей. Книжки со стихами вообще никогда не открывал. Да, представь себе. Чтобы сдать экзамен или там написать реферат, вполне достаточно почитать критиков или литературоведов. Там есть и цитаты, и примеры из текстов, и самые известные фрагменты стихов. Все уже изучено и исследовано вдоль и поперек! На любую тему можно найти в Интернете море всего. Все готовое! Надергать кусков, слепить, и пожалуйста - курсовая, реферат, хоть диссер.
- Ты меня пугаешь.
- Ма, но так все делают. Это нормально. Передирают друг у друга и все. Никто не может придумать чего-то нового! Чего-то своего. И зачем? Когда и так всех все устраивает. Дядя Люк вон уже сколько монографий настряпал. А ты любую открой - ни единой свежей мысли, жеваная-пережеваная жвачка. - Тьерри тяжело вздохнул. - Такая тоска!
- То есть ты решил бросить университет?
- Ма. Я пока еще этого не говорил. Но сама подумай: что меня ждет? Через двадцать лет превратиться в такого же напыщенного самовлюбленного мэтра, как дядя Люк? С атрофировавшимися от пережевывания чужой жвачки мозгами? Это ведь и так дико отупляет, но ведь еще и из года в год одними и теми же словами, как магнитофон, вещать студентам одну и ту же тему… Ради этого еще неизвестно сколько сидеть на шее отца и каждый день выслушивать, что он меня содержит?
- Давно бы окончил лиценциат, получил бы лицензию, мог бы уже работать и учиться в магистратуре без помощи отца.
- Ма! - Он замахал руками. - Ну получу я в этом году эту чертову лицензию! Клянусь. По двадцать четыре часа в сутки буду заниматься, но получу! Думаешь, мне самому приятно, что все мои ровесники уже давно магистры, а я все лиценциат одолеть не могу? Только кем мне работать с этой лицензией?
- Как это кем? Преподавать в каком-нибудь коллеже, например.
- По-моему, ты меня не слышишь, ма. Не хочу я преподавать! Тем более культурологию. Я ее ненавижу! Но лицензию я получу в этом году. Клянусь тебе. Не волнуйся.
- Ну хорошо. Получишь. А дальше что?
- Только не смейся, ма. - Совершенно в отцовской манере он обнял меня сзади за плечи и чмокнул в висок. - Садовником пойду работать в какой-нибудь парк или оранжерею.
- С-с-садовником? - выдохнула я.
- Ма, но ты же знаешь, что мне всегда нравилось возиться с растениями у бабушки в саду. - Он шагнул в сторону, раскрыл навесной шкафчик, стал доставать посуду и сервировать стол. - Ма, ну не молчи. Скажи, что ты в ужасе, что я должен был раньше думать. Ну, ма!
- Ты уже все за меня сказал. Но на садовника тоже надо учиться.
- Да ладно, ма! И без образования возьмут газон подстригать. А за год я серьезно подготовлюсь и поступлю на биофак. Кстати, бабушка тоже сначала была в шоке, но потом одобрила мою идею.
- Бабушка? - Я обернулась к нему. - Папина мама?
- Да. Она сказала, что лучше поздно, чем никогда.
- Но ведь она же сама очень хотела, чтобы ты пошел по стопам Люка! Когда твой дед и папа настаивали на фармацевтике.
- Ой, наш папа - великий фармацевт! Ты же сама поддерживала бабушку, ты ведь тоже подвизаешься в культуре. И бабушка Алин, твоя мама, тоже всегда видела во мне будущего арт-профессора. А надо было не слушать никого, как Сесиль, а идти хотя бы, как она, на экономику. Всегда можно найти приличную работу.
- Так экономика или садоводство? Что-то я не поняла.
- Биология, ма. Только не заводись, пожалуйста, и сразу не говори отцу. Бабушка сама его к этому подготовит, чтоб без кровопролитий. Ты меня понимаешь?
- Ну ты и дипломат!
- Учусь у тебя. - Тьерри понизил голос и посмотрел вверх, в сторону нашей спальни. Пока он не вышел, хочу тебя кое о чем спросить.