Справившись в "Сельскохозяйственной энциклопедии", узнаем, что топчак – это конный привод, "существующий с глубокой древности", а также что это "механизм, при посредстве которого силой животных, главным образом лошадей, приводятся в движение стационарные с/х машины и приспособления, как, например, молотилки, соломорезки, веялки, пилы, насосы и т. п., в силу напряженности режима работы в них и быстрой утомляемости животных от применения топчаков отказались".
Стоит добавить, что топчаки использовались чуть ли не до 30-х годов XX века и были очень эффективны: три оборота, совершаемые лошадью, преобразовывались приводом в 900 оборотов барабана молотилки. Разве из этого не ясно, почему "топчаковая лошадь" или "тобчак ат" была когда-то переосмыслена у тюрков не в какую-то, а в "толстую, сильную, упитанную лошадь"? Да другая в топчаке просто не выдержала бы!
Топчак, похоже, одно из авторских "старых словес", употреблявшихся на территории Чернигово-Северской земли не позже X века. Ираноязычному, возможно, еще скифосарматскому по происхождению, ему вряд ли потребовалось "тюркское посредничество", ведь именно на территориях "Посемья" и вокруг него, по мнению ряда ученых, длительное время происходило взаимопроникновение иранских, балтийских и славянских языков. Так, например, В. В. Иванов и В. Н. Топоров свидетельствуют: "По данным исследований иранских топонимов и гидронимов на Украине и юге России, земля племени север (Курская область) относилась к северной окраине иранского мира… Следует отметить, что в этом районе известно немало примеров славяно-иранских и балто-иранских переводов".
Древнейшие баллисты действовали силой упругости скрученных волокон (сухожилий, кишок, волос, веревок и т. д.). Прежде чем произвести выстрел, необходимо было при помощи ворота ("коловорота") дополнительно свить эти волокна в тугие жгуты и тем самым привести всю систему в состояние предельного напряжения.
Принцип действия таких орудий подробно описал А. Н. Кирпичников. Они характерны для античности и относятся к так называемому торсионному типу, ко времени "Полка Игорева", документами и археологией не подтвержденному. Однако поскольку как античная, так и средневековая баллиста имели один и тот же коловоротный механизм, Автор вполне мог использовать известное ему более древнее и, стало быть, "более благородное" название для современной ему коловоротной "пушки".
Именно на этих особенностях основывается, по-видимому, семантика слова "топчак" в иранских языках:
Для "топ" таджикский, персидский, гилянский и сарыкольский языки дают форму tab в значениях "скручивать", "свивать" и "сучить нить", "сила сопротивления", "напряжение", а сарыкольский topt – "заводить механизм (например, часов). От этой же формы и гилянское tab-e-dan – "класть" и "метать", а также tir tabedan – "стрелять" (букв. "метать стрелы").
"Чак" – поясняется др.-иран. (авест.) cakus "метательный топор", "метательный молот", дари cakos "молот", курд. cak, "бросок", "оружие" и caken "колоть, втыкать", сарык. cak "ударять, бить", "вбивать, вколачивать", дари сак "укус". Сюда же примыкает и множество славянских эквивалентов в форме cakan, cekan (чекан) со значениями: рус. ц.-слав. "клевец-боевой топор", "кирка", укр. и чеш. "палица", словац. и польск. "кирка", словен. "боевой молот", "клык кабана".
"Топчак" следовало бы отнести к группе слов, которые, по определению А. П. Новосельцева, "имеют явную иранскую этимологию, и если принимать таковую, то речь пойдет не о заимствованиях от пришлых тюрок, а о лексическом и даже общественном наследии древних насельников нашего юга – иранцев Причерноморья, часть которых слилась со славянами и участвовала в этногенезе юго-восточной части русского славянства".
Топчакы в нашем перечне вписаны сразу вслед за шельбирами и означают, судя по всему, оружие, отличающееся от арбалетов прежде всего размерами. Наиболее точным переводом для них было бы "баллисты" или "большие самострелы".
Итак, В. П. Тимофеев разыскал топчакам "синоним" "баллиста" или "большие самострелы". Каково?!
Внимательно всматриваясь в его комментарии загадочных этнонимов "Слова" в одном лишь только фрагменте текста, не отпускает нарастающее убеждение, что связь между этнонимами "Слова" и их "синонимами" Тимофеева примерно такая же, как в русской пословице между бузиной и Киевом: "В огороде бузина, а в Киеве дядька". В. П. Тимофеев попенял тюркологам, что они пытаются "…объяснить непонятное через еще более непонятное", с чем нельзя не согласиться. Но вменить Анониму, да еще живущему в XVIII веке, предпочтение "топчака" "баллисте" – это сюрреализм какой-то.
Впрочем, посмотрим, что же будет далее?
Ревугы – по Баскакову это "название черноклобуцкого подразделения, возглавляемого родовым старейшиной по имени Erbuga (буквально: "герой-бык" или "муж-бык").
Близко к этому же возводил данный этноним Ф. Е. Корш: арбуга, как составное слово из ар – "мужчина" и буга – "молодец, богатырь". С. Е. Малов внес в этимологию Корша уточнения, сходной этимологии придерживались А. Зайончковский и К. Менгес.
Допускалось также влияние народной этимологии, в результате чего это слово было соотнесено с русским глаголом "реветь". А. А. Бурыкин допускает, что у слова Ревугы мог быть иранский корень, и сопоставляет его с осетинским словом roev – "легкий, проворный, быстрый". "Таким образом, – считает Бурыкин, – нельзя полностью исключить то, что древнерусское название тюркоязычной этнической группы могло быть заимствовано из какого-то иранского языка, близкого к современному осетинскому".
Поиск славянского синонима слову ревугы В. П. Тимофеев начинает искать в словаре великорусского языка В. И. Даля.
"Среди русских загадок, собранных В. И. Далем, встречаем несколько с одинаковым сюжетом: "Бегут бегунчики, ревут ревунчики…". Что такое "ревунчики"? Прежде чем угадывать, обратимся к отрывку из украинской народной песни, приведенному в словаре Б. Д. Гринченко: "Всі дзвони ревуть – уже ж того козаченька ховати несуть".
Ховати, т. е. хоронить убитого казачка, несли под какой-то "рев", издаваемый дзвонами, т. е. "колоколами". Стало быть, "рев колоколов" есть просто "звон колоколов", тем более что одним из значений украинского ревти (реветь) является именно "сильно звонить (о колоколах)". Что же касается загадок В. И. Даля, то, зная о весьма развитом в его времена ямщицком промысле, в "бегунчиках" совсем несложно различить конские копыта, а в "ревунчиках" – модные, подвешенные к лошадиной упряжи колокольчики, наиболее знаменитые из которых имели клеймо-надпись "Даръ Валдая".
Из других изысканий Владимира Ивановича можно почерпнуть, что одним из названий старинных русских колоколов было "реуты" – слово, уверенно выводимое М. Фасмером из более древнего ревуты (от глагола "реветь", которое, как мы теперь знаем, означало еще и "звенеть"). Очевидно, что именно это слово мы имеем в нашем перечне – ревуТы (а не ревуГы). Учитывая орфографию источников как XII века, так и всех последующих, легко представить, что именно левое плечо полустершейся буквы "т" было утрачено в одной из переписок произведения.
Любопытно, что как раз в форме ревуты, а не ревугы, слово употреблено в переводе В. М. Жуковского. Поскольку поэт переделал на свой лад и другие "племена" ("моНгугы и татрИны"), можно говорить о намеренном "искажении" в ревуТы, восстановившем, в данном случае, верную исходную форму. Кроме В. М. Жуковского, ревуТы употребил в одном из переводов на украинский язык (1874) священник В. А. Кендзерский.
Итак, под ревутами Автор, похоже, имел в виду боевые колокола черниговского войска. Не исключаю также, что "могуты" и "ревуты" были намеренно им срифмованы".
Почему бы Анониму так и не написать "Боевые колокола", да и просто "колокола", поскольку каких-то особых боевых колоколов, призывающих на ратные дела, не существовало, на то были требы, послушаем:
"Комони ржуть за Сулою – / звенить слава въ Кыевѣ; // трубы трубять въ Новѣградѣ // стоять стязи въ Путивлѣ".
Таким образом, и здесь мы видим явную натяжку. В Киеве звонят обычные колокола, оповещая православный народ о начале похода Новгород-Северского князя Игоря в Половецкую Степь, а звуковое сопровождение начала похода обеспечивают боевые трубы.
Ольберы – объясняя этимологию этого слова, П. М. Мелиоранский возвел его к монгольскому ölöbür - "хворый, слабый здоровьем". Но уже начиная с Ф. Е. Корша, исследователи видят здесь тюркизм, композит alp-er, означающий "богатырь, сильный мужчина". Он мог выступать как личное имя, однако, по мнению А. Зайончковского, имя это могло стать названием племенных объединений. По мнению Н. А. Баскакова, подытожившего приведенные суждения, слово ольберы выступает в "Слове" как "название черноклобуцкого рядового подразделения, возглавляемого родовым старейшиной Олпером – Алпаром" (буквально: alp – "герой" + er "муж" – "мужественный герой").
О. В. Творогов, поддерживая вышеприведенную трактовку этнонима Ольберы, полагает, что такого же происхождения имя Олбыря Шерошевича, служившего у князя Изяслава Мстиславича и упомянутого в Ипатьевской летописи под 1159 годом. С этим же именем связывал появление термина ольберы в "Слове" и А. А. Зимин, отстаивая свою версию на позднее происхождение "Слова о полку Игореве". В. П. Тимофеев решительно не согласен с подобной этимологией данного слова, выдвигая собственную, весьма оригинальную версию.
"Объясняя значение слова "татраны", я упоминал, что в перечне еще дважды названы крупные метательные орудия. "Топчакы", судя по приведенной этимологии, стреляли большими стрелами – "сулицами" (они же "шереширы") – и, следовательно, представляли собой орудия настильной стрельбы, баллисты. В отличие от них "татраны", метавшие громадные камни, были, скорее всего, орудиями навесной стрельбы, катапультами. Теперь осталось представить читателю последнее метательное орудие.
Из "Слова" известно, что какие-то "бремены" Ярослав Галицкий "Осмомысл" тоже "метал", причем не прямо перед собой, а "чрез облакы". Даже если сделать скидку на авторскую гиперболу, все равно эти "облакы" однозначно указывают на крутизну траектории, соответствующую опять-таки полету при навесной стрельбе из катапульт. "Некоторые ученые полагали, – пишет В. И. Стеллецкий, – что автор указывает здесь на наличие мощных камнеметов в войсках Ярослава". Правы эти ученые! Более того, Автор указывает и на то, что такие камнеметы были не только у Ярослава Галицкого, но и у его тезки из Чернигова!
То что "снаряды" этой катапульты названы "бременами" (отметим их полное соответствие современным диал. бремя и беремя – "ноша", "тяжесть"), т. е. общим, не конкретизированным понятием, указывает, что предметы, выстреливаемые князем Галицким, явно не ограничивались одними только "каменьями".
Слово беремя, "ноша", имеет во всех индоевропейских языках полные аналогии как по значению, так и по произношению. "В данном производном сохранено древнее значение "нести", – отмечал в своем словаре М. Фасмер. Действительно, индоевропейское bero означает "несу", и именно этот древний корень составляет вторую часть слова олеберы.
Исходя из снарядов, "бремен", наша катапульта, как "несущая бремены", могла бы условно называться "бремебера" ("нести" и "метать" иногда одно и то же; ср. др.-инд.: kcepa – "перенесение, перемещение, а также "швыряние", а kcepani – уже "праща" и "катапульта".) Однако мы имеем дело не с абстрактными "бременами", а с конкретным снарядом, называющимся ол или ола.
О том, что русские книжники порою заимствовали терминологию "немцев и венедицей" (включая и латинскую), можно судить по новгородской "Повести о взятии Царьграда фрязями" (1204), в которой штурмовые лестницы названы "скалы" (от лат. sсаlа). Упомянуты в этой повести тарасы (из итал. террасы), описаны и катапульты, метавшие через стены "бочки накладени смолы", которыми крестоносцы, "лучины зажегше", "пожегоша град". Нельзя ли предположить, что в слове ол или ола скрыто нечто похожее на эти "бочки", т. е. боевые зажигательные сосуды? Проверим справедливость такого предположения по западноевропейским источникам.
В 1078 году Адам Бременский, описывая славянский город Волин на Балтике, особо отметил, что в нем "имеются и вулкановые сосуды, которые местные жители называют греческим огнем".
Генрих Латвийский, повествуя об осаде в 1223 году русского гарнизона города Юрьева (Тарту), писал, что немцы "бросали в замок из патереллов железо с огнем и огненные горшки" и что русские отвечали им тем же.
"Вулкановые сосуды" и "огненные горшки" переданы в латинском тексте как olli vulcani и olli igneas. Oll и olla означают "горшок, сосуд, бочка" (ср. совр. румын, ol и молд. oalä, – "горшок"). Примечательно, что и упомянутая немецкая palerella является уменьшительной формой к латин. patera – "сосуд". Катапульта-олебера названа здесь либо реально существовавшим синонимом русского "пракъ", либо, что скорее, авторским неологизмом, буквально означавшим "несущая сосуды", "горшкомет" или "бочкомет". Образование подобных неологизмов весьма характерно для Средневековья. Достаточно сравнить олеберу с древнеиндийским поэтическим заменителем для слова "лук" – isvasa (букв. "мечущий стрелы"). Рассмотренное нами орудие соответствует античному онагру (букв. "дикий осел"), который применялся для бросания сосудов с зажигательной смесью. Образно говоря, это был прапрадедушка современного миномета.
Ольберы, исходя из изложенного, следует переводить как "огневые катапульты" или "онагры".
Опять же, если автор "Слова", живший в XVIII веке, написал вместо "онагры" "ольберы", то в поисках этой замены он должен был идти обратным путем, то есть противоположным тому, который прошел В. П. Тимофеев, опираясь на великолепное владение десятками иностранных языков. Спрашивается, зачем это ему нужно было делать, если он не собирался утаивать свое произведение, адресовавшееся высшему обществу России в преддверии войны с Турцией? Не находит ли читатель, что сняв "кипчакские одежды" с этих загадочных этнонимов и переодев их в древнерусские, иранские и где-то современные славянские одежды, В. П. Тимофеев не ответил на главный вопрос: а зачем нашему Анониму потребовался весь этот маскарад по "затемнению" отдельных фрагментов своего же произведения? В заключение своего исследования одного из самых загадочных "темных мест" он пишет:
"Таким образом, выявленные в перечне коловоротные самострелы (топчакы), камнеметы (татраны) и онагры (ольберы) входили в тот самый парк "крепостных самострелов и рычажно-пращевых устройств", который, по свидетельству А. Н. Кирпичникова, уже в середине XII века "сопровождал войско даже во время форсированных многокилометровых маршей". Нет никакого сомнения в том, что войско Чернигова располагало таким парком. Кстати, имея узловые детали, совсем не обязательно было везти за собою всю эту громоздкую технику: при необходимости ее быстро строили из подручных материалов. Об этом можно судить по описанию вышеупомянутой немецкой осады Юрьева:
"Поля покрылись шатрами, началась осада замка. Стали строить малые осадные машины и патереллы, наготовили множество военных орудий, подняли крепкую осадную башню…".
Питаю надежду, что наше исследование удержит сочинителей "по мотивам "Слова"" от замышления сцен с участием наших бравых кыпчакских союзников, как это случилось, например, в повести Г. Троицкого "Иду на вы" (1939): "Кругом широкого и низкого стола сидели двое тысяцких Игоря, двадцать сотников, шесть ольберов, три шельбира и певец Василько Славята…" Шесть огнеметов и три арбалета, видать, славно пображничали за одним столом с тысяцкими и сотскими под песни Славяты!
Итак, никаких "тюркизмов" в описании черниговского войска нет и в помине. Однако необходимо рассмотреть последнюю фразу, смысл которой остается загадочным и без помощи востоковедов: "Тии бо бес щитовь с засапожникы кликом плъкы побеждають, звоиячи в прадедшою славу".