Элизабетта помнила, как обещала Петеру писать статьи под псевдонимом об актуальной музыке и открывать новые имена. За время жизни в Золотом Дворце, она не написала ни строчки, а пластинки, присылаемые на почтовый адрес Энни, скапливались в отдельной комнате бабушкиного дома. Элизабетта и не думала заходить туда, чтобы воспоминания о прошлой жизни ее не тревожили. Они нахлынули здесь, за сценой. Элизабетте захотелось быть на месте журналистов. Она готовилась уйти, чтобы спрятаться в трейлере и пережить собственные неудачи, как вдруг появился Анри. Его руки тянулись к ней. Он снял с головы нелепую черную кепку, надетую задом наперед, бесформенную куртку со странной надписью большими буквами, и вывел на сцену. Группа ждала сигнала, и когда он был получен, музыканты заиграли мелодию самого романтичного и известного в мире танца. Анри закружил ее подобно юле. Она догадалась, что танец – импровизация возбудил в нем желание доказать любовь к ней, но горячий взгляд напомнил о предательстве, обидных словах Аннет и подверг сомнениям.
"Он любит меня".
"Нет, Аннет соврала мне. Его сердце три года принадлежит мне, и я никому не позволю забрать его".
Саша внимательно наблюдала за Элизабеттой, которая протянула руку помощи в Городском парке, заплакала и поняла, что ошиблась. Заслуги Льюиса Пена, который сосредоточил в руках немыслимые финансы и связи, в становлении Анри нет, он сделал себя сам.
Анри глянул в толпу, чтобы проверить реакцию публики на танец и ощутил тысячи восторженных взглядов. Мало кто понял происходившее на сцене. Аудитория Группы светской и политической хроникой не увлекалась, а музыкальные журналы стали для них скорее развлечением, а не средством полезной информации. Саша однажды призналась, что воровала у продавцов газет журнал Петера, потому что издание входило в лидирующую тройку по продажам и актуальности материала. Примечательно, что она не смогла вспомнить ни одной статьи, которая ее бы зацепила. Среди лиц и имен на обложке, она хотела видеть свое, а чужие…. Они ее раздражали…
Музыка стихла. Анри прижался к Элизабетте и поцеловал. Она сердито на него взглянула:
"Он заслужил пощечины… Он вынес на публику личное… Они крадут его у меня каждый вечер, а он осмелился поцеловать меня среди них!"
Она развернулась, чтобы уйти. Рука Анри крепко сжала ладонь, ноги проросли к полу. Она заметила, что он ликовал от счастья. Громкие аплодисменты и голос запыхавшегося Анри, прокричавшего несколько раз, что он любит ее и его чувство взаимно, оглушили Элизабетту. Она мечтала услышать его признание в тихом романтичном месте. Обозреватели не удержались и выбрались на сцену, обнажив фотоаппараты. Подзабытая история предвкушала новый поворот.
Анри понимал, что перешел допустимые границы, но чувство эйфории не позволяло трезво мыслить. Он посмотрел на Элизабетту и увидел ее взгляд, полный удивления и отчаяния…
"Что я сделал не так?"
Публика, ожидавшая продолжения концерта или поцелуя, недовольно закричала и затопала. Анри заметил вспышки фотокамер. Он выпустил руку Элизабетты, она подняла со сцены куртку техника и бейсболку, надевать не стала, просто потащила за собой. На узкой лестнице ее окружили журналисты, задавая нелепые вопросы.
– Вы ожидали этого? Что вы чувствуете?
Элизабетта улыбнулась и пригласила всех на официальную встречу с прессой в следующий понедельник.
Анри дал команду Феллу продолжать концерт, он не смог испытывать и выдавать прежние эмоции. Танец впечатлил публику и смазал концовку. Когда Группа закончила играть, он сухо попрощался с фанатами. Они заплатили деньги за билет и хотели получить развлечение. Он исполнил их желание – хитами Группы, девочкой Сашей и танцем.
Прощаться вышла и Саша. Аплодисменты, предназначенные Группе, она принимала на себя и в полной уверенности приняла решение, что согласится работать с Льюисом Пеном, несмотря на протесты Элизабетты. Способ достижения признания и славы ее не волновал.
Анри нашел Элизабетту в трейлере, одиноко сидящую на стуле с кривой спинкой у окна. В руках она держала бутылку с водой, которая растекалась по ножке стола, а не по граненым стенкам стакана. Анри забрал у нее бутылку, закрыл крышку и сел рядом.
– Что? – спросила она, повернувшись к нему. – Да, я зла на тебя! Как ты мог вынести личные чувства на суд мало что понимающей фестивальной публике!
– Странно, мне казалось, что наши личные отношения уже выставили на суд публики месяц назад, когда на приеме у королевы я надел тебе на палец кольцо?
– Я хочу все вернуть, – вдруг сказала она и перебралась в кресло Фелла. – Работу, друзей, и отношения. Я подумала и поняла, что у меня ничего не осталось, кроме мандата на наследство в Золотом Дворце, вот если бы я работала в журнале Петера, я бы летала от счастья, что ты покружил меня на сцене и доказал всем, что я в твоей жизни занимаю более важное место, чем музыка. Но это не так! Ты окреп после месячной депрессии, и я осталась где-то в стороне!
– Я подозревал, что ты быстро устанешь играть в справедливые игры, только думал, что продержишься года два, а не месяц, но ты уже взрослая и должна понимать, что вернувшись к Петеру, ты заскучаешь и там. Ты будешь жалеть себя, думать, какая же я была глупая, что отказалась от всего, чем наградила меня бабушка – наследством, свадьбой на весь мир, мужем из Группы, искусственно выращенными сотнями гувернанток детьми. На сцену я вывел тебя, потому что люблю за то, какая ты есть. Когда ты распечатаешь свой мандат на наследство, мне тут же ограничат доступ к тебе, и ты не сможешь поехать за мной на гастроли! Я буду приходить к тебе по согласованному графику. Вот в чем разница. Утром я получу выговор от Клауса и его отца. Я пренебрег твоей безопасностью! Но если королева желает приблизить любимую внучку к народу, то почему ничего не делает?
Анри вопросительно уставился на Элизабетту:
– Выдать наследницу замуж за человека из народа недостаточно, чтобы заслужить его уважение.
– Не впутывай меня в планы бабушки! – воскликнула она. – Скажи, ты понял, что сделал мне больно?
– Я сказал правду, – Анри встал и подошел к окну, наблюдая, как территорию фестиваля покидали последние зрители, а техники начали разбирать сцену и переносить оборудование в грузовики, – ту, что мы скрывали друг другу месяц. Когда я встречался с королевой, первое предложение, которое она произнесла – я сделал выбор три года назад, познакомившись с тобой.
– А как же Аннет? – выкрикнула Элизабетта, он захотел правды, значит, он получит ее. – А вдруг ты такой же искусный и талантливый актер, как и музыкант, который умеет притворяться. Спишь со мной, а думаешь о ней? Докажи, что кроме моего положения, имени, статуса, тебе ничего не нужно.
Имя Аннет задело его. Только он забыл о душевном влечении к ней и стал ненавидеть за правду, которую он отказывался признавать, как Элизабетта вскрыла почти зажившую рану… Анри не мог понять, откуда она узнала правду.
– Аннет рассказала мне о вашей ночной беседе и просила освободить тебя.
– Я доказал тебе обратное, дважды, и мне жаль, что ты этого не поняла.
– Не притворяйся обиженным! За три года я изучила тебя упрямого и ищущего жалость. Один раз ты продался за деньги Льюиса Пена, чтобы получить женщину мечты, и десять лет коришь себя, что она так и не полюбила тебя, ведь так? Признай, и меня ты боишься, потому что ты продался бабушке, неосознанно, конечно, но ты уж сам реши, стоит ли оно того? Я знаю одно, пафос, в который тебя втянули за связь с Золотым Дворцом, угнетает, потому что Аннет оттолкнула тебя в очередной раз!
"Она права", – думал Анри, не отпуская взгляда от сцены. – "Она сказала все, что я боялся признать в себе, я оправдывал бессмысленные поступки последних лет любовью к Аннет, девушки моей мечты. Стоп, а как же она?" – Анри развернулся и с сожалением взглянул на Элизабетту, похожую на обиженного котенка. – "Она явилась, как ангел в комнату с белым роялем, в трудный момент моей жизни и спасла меня от грядущих безумных поступков. Я хотел жить… Она помогла"
Элизабетта поднялась, подошла к нему и обняла.
– Мне не нужны доказательства, – произнесла она. – Ни в твоем доме, ни на сцене.
Анри обернулся и посмел украсть у нее поцелуй, который показался более чувственным и уверенным, чем на сцене. Одержимый страстью, он ругал образ Аннет, помутивший его сознание и перемешавший мечты и фантазии с реальностью.
Он стянул с Элизабетты куртку техника, которая выставляла ее бесформенной теткой и приземляла. Она смотрела ему в глаза, а он завалил ее на белый с черными подлокотниками диван у окна, но тут же опомнился, выпрямился и вернулся к окну.
"Она не простая девица, фанатка, которую можно вот так завалить. Она достойна лучшего, чем диван в грязном трейлере, куртка спрятала настоящую натуру на мгновение".
– Я что-то сделала не так? – спросила она с удивлением
– Нет, все в порядке, я повел себя, как полный "придурок". Ты леди Ангел, только я слишком часто забываю об этом.
Эдвард нашел королеву в малой гостиной. Почтальон принес утренние газеты, и он, прочитав их, не мог скрыть радости. План сработал без лишнего вмешательства.
Королева готовилась идти на завтрак, когда охранник ворвался без стука в гостиную, забыв об этикете и приличиях, с пятью разными изданиями, и на нужных страницах разложил газеты на столе. Обложки изданий украшали фотографии Элизабетты крупным планом в розовой кофте и черных бесформенных штанах. Внимание королевы привлекли разбросанные по плечам кудрявые волосы и счастливые глаза. Музыкант отошел на второй план, фотографы направляли объективы так, что в кадр удачно вошла ее внучка. Королева перевернула несколько страниц, впечатленная заголовками, и на центральных разворотах мельком прочла написанные на скорую руку статьи, одинаковые и с совпадающими абзацами.
– Импровизацией музыканта Клаус объяснил мне, что в костюме технического работника музыкант спрятал Элизабетту от прессы. Но он не смог выдержать внутреннего давления, эмоций, напряжения и вытащил невесту на сцену. О танце музыканта и наследницы в Стране Короля говорят все, и молодежь, которую свадьба не трогала, и люди зрелого возраста. Фестиваль собирает тысячи поклонников рок-музыки из разных стран, и публика, расходившись по окончании концерта, обсуждала танец и поцелуй!
Королева указательным пальцем провела под заинтересовавшей ее строчкой:
– Здесь написано, что наследница Страны Королевы делает все, чтобы приблизиться к ее жителям, и будущий брак, который ранее считался подстроенным и ненастоящим, показал способность к реальным чувствам, потому что подделать взгляд двух по-настоящему влюбленных людей не смогут даже талантливые актеры. Натуральность и ничего больше. – Королева сняла очки, поданные Эдвардом, и закрыла газету. – Так написано в каждой?
Он кивнул.
– Я голову сломал, что же мы сделали не так с обручением Элизабетты. Оказалось, что общественность не так легко убедить в нужную нам правду, я уверен, половина населения и этим статья не поверит, но не могу отрицать – сдвиги появились, ничто не убеждает, как импровизация в порыве чувств.
– Элизабетта в полной безопасности?
– Да. Днем Группа улетает в другой город, выступление в среду вечером, я приказал Клаусу организовать публичный отъезд – минимум нужной прессы и любопытных взглядов.
– Держите меня в курсе, – попросила королева и вернула Эдварду газеты.
"Случился позор в моей семье, но без этого никак, если я хочу, чтобы о нас говорили, дурная слава необходима, как и хорошая. Я одобрила план Эдварда. Мой бедный начальник охраны Золотого Дворца и секретарь в одном лице не давил на меня. Решение я приняла сама…".
Королева перешла из малой гостиной в столовую, обдумывая, как изменилась жизнь за несколько лет. Она вспомнила, как качала маленькую Марго и как любовалась ей, а через месяц ее дочка выйдет замуж, и уже в следующем году она будет держать на руках правнука. Почему раньше было проще – что-то сказал, и тебе верили, не важно, плохое, или хорошее. Родители умели удерживать внимание тех, к кому обращалась. Королеве было сложнее, особенно в последние годы. Жизнь избаловала людей. Настроение у них меняется каждый день и нужно подстраиваться. Выбора нет, с общественным мнением вынуждены считаться все – продавцы, художники, актеры, музыканты, и даже ее семья. Много лет назад фамилия королевы вызывала у людей одновременно страх и уважение. А что сейчас? Безумный танец Элизабетты в нелепом наряде принес необходимую славу, но и опустил до самых низов! Человека нового времени легко подстроить под себя и идеи, главное, преподнести их в доступной для него форме, как следует прозомбировать через газеты, телевизор, музыку, чтобы он окончательно засомневался в предлагаемом "мусоре" или наоборот, поверил в него, что и происходит с большинством населения.
"Как гадко", – подумала королева, – "но ради счастья Элизабетты и удержания власти я готова и к более отчаянным негуманным поступкам".
В столовой ожидали ее появления Софья, Люк и Луиза, как всегда безучастная к происходящему в Золотом Дворце. Ромен, не выдержав позора, уехал, и королева была рада, что сын избавил ее от ненужных объяснений. Софья и Люк держались не так высокомерно и вызывающе, как раньше. Смещение Ромена немного повлияло на Софью, но Люк продолжал вести себя, как будто он остался прямым наследником власти отца.
– Бабушка, ты это видела? – спросил он и положил руку на газету. – Какой позор! Для нас с Софьей осталось загадкой, почему ты позволила ей связаться с музыкантом? Допустим, что раньше их отношения не могли волновать тебя, но в сложившихся обстоятельствах…
– Какое бесстыдство, – добавила Софья. – Она знала, что фотографии попадут на первые полосы, и не могла позаботиться о внешнем виде и вспомнить о том, что состоит в обществе, чтущем кодекс Леди!?
– Оставим пустые разговоры, – сухо приказала королева и заняла место во главе стола.
Софья, Люк и безмолвная Луиза последовали за ней.
– Я накладываю табу на обсуждение новостей из желтых газет в кругу семьи.
Софья, Люк, Луиза переглянулись. Тон королевы казался ясным и решительным. Спорить с ней не полагалось, а если появилась бы такая возможность, то утверждать иную истину бессмысленно.
Кэтти, дочка главного Повара Золотого Дворца, заметила, что на кухню не поступало распоряжений насчет меню для наследницы. Она работала в столовой первый день, после трехлетнего обучения в королевском кулинарном колледже Города, в котором она училась с пятнадцати лет и прежде, чем отец доверит приготовление первого блюда, нужно всему обучиться в столовой. Кэтти представила, на сколько лет растянется ее обучение, она беспокоилась, что ее судьба расписана с рождения, и поменять работу никто не позволит. Кэтти волновалась, неся тяжелый поднос с фруктовым десертом. Марри помогал ей, страховал сзади, чтобы она не упала, одновременно держа в руках поднос с белыми кружками и чайником. Старший официант столовой включил для фона оркестровую музыку – королева любила завтракать в спокойной обстановке, создавая видимость близких отношений в семье. Кэтти знала об этом, но судить королеву не позволял статус. Она оставила поднос на специальной тележке и подала каждому, начиная с королевы, десерт, приготовленный в соответствии с предпочтениями. Стул Элизабетты пустовал, незаполненной осталась и ее вазочка. Марри, проходя мимо, успел шепнуть, что старшей внучки королевы не будет всю неделю и вазочку нужно забрать. Кэтти покраснела и сделала так, как он сказал. На кухню она бежала с удвоенной скоростью.
– Они сидят с такими каменными лицами, не скажешь, что родственники! – воскликнула Кэтти и бросила передник на стол.
Марри предложил поговорить в подсобке и открыл дверь. Кэтти успокоилась. Нравоучения отца, выступающего на старшего повара, раздражали, как и видимость белых колпаков.
– Тише, – Марри приложил палец к губам. – В Золотом Дворце не принято обсуждать семью королевы. Мы дорожим выгодным местом, понимаешь?
Кэтти посмотрела на того, кого считала другом наивными полудетскими глазами. Светлые волосы прикрывала белая шапочка, на руках были надеты тонкие перчатки, а худое тело казалось более стройным в темном ситцевом платье.
– Странная борьба у вас, – сказала она. – Посмотри туда, – она открыла дверь на кухню, впуская в подсобку шум кастрюль и голосов. – Не знаю, как ты, но я хочу большего от жизни. Если не отец, я бы давно переехала в Город и занялась чем-нибудь другим, получила бы иное образование, не кулинарное.
– Ты займешь место отца в будущем, ясно? – сказал Марри. – Он готов передать тебе ремесло, и смирись с собственной судьбой!
– Я не хочу этого, Марри, да что со всеми вами происходит? – Кэтти развязала на поясе белый передник и бросила ему в руки. – Я хочу большего, чем командовать кучкой поваров.
И выбежала из подсобки. Марри повесил ее передник на крюк и произнес печальным голосом.
– Это их призвание, – и вышел следом за Кэтти
– Что? – спросила она и поцеловала его. Анри водил пером по спине, и она не чувствовала щекотки.
"Где он только взял это перо?" – удивилась Элизабетта, а затем перевернулась на бок и положила голову на плечо.
Устав от бессмысленности, Анри бросил перо на пол.
– Мы опаздываем, – сказал он. – Нужно вставать. В десять придет Жасмин, она передала тебе записку, а в половину двенадцатого отправляется автобус.
Шторы на окнах двухкомнатного номера были задернуты. Элизабетта сморщилась. Обстановка ее не впечатлила. Она пожаловалась Анри. Он вздохнул и сказал, что ему без разницы, где ночевать. Элизабетту задели его слова. Она вспомнила обстановку в его квартире и не понимала, почему имея приличный счет в банке (Эдвард по просьбе королевы выяснил, что жених не беден) Анри не позаботился о собственном благополучии. Он купил шикарный особняк матери и сестре, и главной "транжирой" его состояние была Мадлен. Если бы Анри предоставил младшей сестре неограниченный доступ к банковскому счету, то она бы пустила на ветер его состояние за несколько лет. Матери Анри переводил деньги на счет чаще, только она обходилась личными средствами, накопленными до выхода на пенсию. Деньги сына она тратила на услуги помощниц по дому и содержание машины в гараже. Район был элитным и государственный автобус власти города не предусмотрели. И выезжала из особняка она не так уж часто.
– А как живут остальные участники Группы? – спросила Элизабетта и зевнула.
– Не знаю, – ответил Анри. – Нашим размещением занимался Билли, теперь Веста улаживает все вопросы с организаторами.
– И тебе никогда не хотелось потребовать от них невозможного, чтобы ощутить себя по-настоящему значимым?
– Нет, – ответил он. – Бывают у меня "заскоки", о которых я потом сожалею. Ладно, давай вставать, – он откинул одеяло и выбрался из постели.