- С чего начинается победа? - Черный дракон задавал привычные вопросы, которые тысячи тысяч лет задавали в Академии и на которые тысячи тысяч лет получали одинаковые правильные ответы. А вот на войне людей против драконов все оказалось по-другому…
- Победа начинается с повиновения.
Ральф вынужден был запрокинуть голову вверх - никто не должен видеть слезы Владетеля… Даже слезы удушающего гнева, бессильной ярости… Бессильной. Ибо и тех, кто учил побеждать, и тех, кого учили побеждать - больше не было…
Он, преступник и изгнанник, да эти - шестеро недоучек - все, кто остались. На всю Вселенную драконов. На всю боль. На всю войну - и на всю месть.
Война… Война на уничтожение рода Драконов. Война, которые устроили самые слабые существа в этой Вселенной - люди… Люди, ведомые Драконом-предателем.
И тут он понял, что драконята не просто стоят на коленях, в раскаянии и смирении ожидая, как решится их участь. Нет. Они что-то пытаются ему втолковать, что-то про то, что… они правы. Точнее - Ральф перевел взгляд вниз - говорил один, а остальные поддакивали. Говорил один. Самый старший. Черный.
- И вот я спрашиваю вас, Владетель и отец, как драконы - существа высшие - могут учиться у людей - существ, которыми они должны повелевать? Как драконы могут повиноваться людям?
- Сколько вы выиграли войн, сын мой? - Черный дракон молчал долго, потому что вдруг испугался, что кровь, с такой силой бившаяся в его голове, вдруг прорвется наружу и вырвется горлом вместе со словами.
Его сын молчал.
- Ладно войн - сражений?
Молчание.
- Тот ЧЕЛОВЕК, - и Владетель столько ярости вложил в это слово, что у юных драконов на несколько мгновений перестали биться их сердца, а любопытный ветерок, снующий в высоте галерей, испугался и рухнул на землю. - Тот человек… Он выиграл одну войну - он освободил свой мир. Сколько он выиграл сражений - я не помню. Можно посмотреть хроники - там все записано.
Тот человек взялся учить вас всему, что знал сам - а он воевал уже пятьдесят четыре года. С тех самых пор, как Кровавый стал захватывать мир за миром….
Тот человек, не задумываясь, отдал свою жизнь, чтобы спасти вас, моих наследников. Он погиб потому, что вы ослушались его приказа отступить и ринулись в бессмысленную атаку.
Так вот, что я вам скажу… Тот человек был большим драконом, чем вы - драконы по рождению. И его солдаты - моя гвардия, что спасли вас и попали в плен - большие драконы, чем вы, что ослушались приказа и не смогли победить. Вы смогли лишь рухнуть на землю. Жалкие, как червяки.
Он окинул тяжелым взглядом раздавленных драконов и тяжело вздохнул: ему бы сюда десяток - нет, хотя бы пяток - преподавателей Академии. Хотя бы его тетушку. Хоть бы кого-нибудь, кто подскажет, как воспитать из этих… высокомерных и мало понимающих в жизни червяков - наследников.
Тех, кто будет повелевать мирами. Тех, кто будет знать, что делать с этими самыми мирами после войны. Тех, кто сможет вернуть величие Черным, Красным и Зеленым драконам. Тех, кто не ввяжется в новую войну с союзниками - с людьми ли, с Золотыми драконами ли… Те, конечно, понесли огромные потери, но даже они не сравнимы были с тотальным истреблением трех семей: Черных, Красных и Зеленых драконов.
Тишина ядом проникала в сердца молодых драконов. И они все вздрогнули, когда раздался спокойный и бесконечно уставший голос старшего:
- Я ответил на ваш вопрос, наследники мои?
Тишина казалась нерушимой. И Черный дракон спросил опять:
- Я ответил на ваш вопрос, драконы?
- Да! - вырвался крик. Крик пополам с яростью.
- Хорошо. А теперь идите и спасите наших людей.
- Но там же будет засада, - пискнула Красная драконица, самая младшая из выводка.
- Конечно, - Черный дракон равнодушно пожал плечами, - конечно, там будет засада. Я даже больше вам скажу - наших людей оставили в живых именно для того, чтобы заманить вас в ловушку. Но драконы рождаются для того, чтобы побеждать. Не погибнуть, пытаясь выполнить приказ - нет. Именно побеждать. Так идите и победите. Докажите, что драконы - не только те люди, что погибли или попали в плен по вашей дурости…
Тереза шла, никого и ничего не видя вокруг, с каждым стуком каблучков, представляя себе то, что напишет вечером на бумаге - она любила белые-белые листы бумаги, и именно на них ручкой всегда писала черновики…
Роберт Рэнделл же вспоминал, как впервые увидел ее, свою спутницу Терезу. В тот день он был в ударе: ни до того дня, ни после, он не вел себя столь диким образом.
И его знакомые, и многочисленная армия его поклонниц всегда называли его "милым", и этот образ не был для него ни позой, ни лицедейством.
Будучи известным актером, он отдавал себе отчет в том, что без тех, кто его любил, его успеха не было бы. Без тех, кто следил за жизнью его персонажей и переживал, когда их убивали - что-то в последнее время большинство его героев убивали со все большей и большей изощренностью и фантазией.
Он был благодарен всем, кто шел на очередной голливудский блокбастер лишь для того, чтобы увидеть десять минут с его участием. Его поклонницы стремились полюбоваться его пронзительным взглядом - и им самим - в роли злодея, погибавшего практически сразу, в начале новомодного боевика. Но за эти десять минут… Он успевал и сам "развлечься" на экране, и порадовать своих поклонниц.
Так что обычно он со всеми был милым, преисполненным благодарности к жизни. Но в тот день милый образ треснул. Он так жгуче возненавидел всех, кто попадался на его пути, он так возненавидел свою жизнь, которая вдруг разрушилась в одночасье…
Любимая женщина, с которой он жил все эти годы, пошла и сделала аборт. Не сказав ему о том, что была беременна. Просто потому, что так удобнее, потому что карьера его не вечна, потому что ничто не вечно, даже отношения - и вообще, "наше время - это время одиночек". А потом, если чадолюбие взыграет, кого-нибудь можно будет усыновить или удочерить…
В то утро Роберту следовало дать ответ организаторам, прилетит ли он в Россию, где должна была пройти часть съемок, один или со спутницей. Аманда с утра была несколько отстраненной, словно бы утомленной, и когда позвонил координатор, Роберт, держа трубку на отлете, сказал ей:
- Итак, мы вылетаем завтра утренним рейсом.
- Мне очень жаль, но я предпочла никуда не лететь.
- Почем мы не можем полететь вместе? - удивился он.
- Мне немного нездоровится, хотя доктор обещал, что особого дискомфорта не будет.
- Нездоровится? Ты простудилась? Почему ты мне раньше не сказала?
- Перестань! Беременность не простуда! Просто это была пустяковая операция, и уже все в порядке.
- Операция? Беременность? - он пораженно остановился, забыв нажать отбой. - Ты беременна! Это же замечательно! - Но - какая операция? - от недопонимания он не знал, радоваться ему или беспокоиться…
- Я уже не беременна, я сделала вчера аборт, - сухо ответила Аманда.
- Была какая-то проблема? И почему ты мне раньше не сказала?
- Не было никакой проблемы. Я и не думала оставлять эту беременность.
В то утро он почувствовал, что его не стало. Кто-то, кто продолжал ходить, что-то говорить, уехал сниматься - остался. А вот он сам… Странно. Он ведь до этого и не задумывался над вопросом: будут ли у него дети, зачем они ему вообще нужны. Но после разговора с Амандой он почувствовал, что такое утрата. И как это больно. Несколько лет отношений, счастья, какой-то определенности - всего этого не стало, как и ребенка, про которого он узнал только тогда, когда он перестал существовать…
И с грузом таких новостей он уехал на съемки в Россию. Создатели любимого британцами сериала про их же любимую контрразведку решили добавить натуральности в образе врага - и заслали его в Москву…
Во время работы он не мог себе позволить каких-либо эмоций, не посвященных персонажу - уж такой он был… А что делать… Если до тридцати лет проходить лишь в статистах, а потом вдруг, с возрастом, расцвети выразительной фактурой, помноженной на все-таки имевшийся талант… Да и актерство он любил не просто преданно - фанатично.
А вот в проклятый выходной день, обставленный устроителями с русским размахом - знаменитая британская выдержка покинула его. До сих пор стыдно вспоминать, как он изображал мега-звезду и демонстрировал худшие свои качества принимающей стороне…
И на счастье ему встретилась в тот день Тереза Тур.
Утешать она не умела, но вот слушать… Слышать. Принимать чужую тоску и разделять ее. Так, что постепенно этой иссушающей пустоты в душе стало вполовину меньше. А значит, стало возможно пережить эти дни, когда Роберт чувствовал себя отверженным и ненужным, словно лишенным будущего…
А потом смогла объяснить ему, что жизнь, несмотря на все, продолжается… Что в жизни есть и настоящая любовь, и душевная, а не только внешняя, красота. А, значит, будет и счастье…
Мог ли он подумать, что спустя буквально несколько дней и ему доведется поддержать Терезу, когда этот русский актер, ее будущий муж, ревнуя ко всему на свете, вынес на всеобщее обозрение подробности их отношений. Роберт тогда предлагал Терезе уехать в Брэдфорд - просто для того, чтобы скрыться от всех. Но она поблагодарила, и отказалась.
Зря он изображал из себя друга. Зря вел себя как джентльмен. Надо было сажать ее в самолет и увозить. Под любым предлогом… И отвоевывать ее себе. Отбивать ее у всех: у мужа, у страны… У этой ее пошатнувшейся жизни… Наверное, он бы смог… И как знать, наверное, потом возникла бы и любовь…
Ведь именно любви он хотел, хотел быть нужным, и оставить в жизни не только творческий след. А дружеское участие умной и красивой женщины давало надежду, что это сочувствие и понимание основано не только на дружеских чувствах…
Хотя в действительности подобные мысли стали его терзать совсем недавно. Все эти три года он был так счастлив общаться с этой мягкой, но удивительно твердой женщиной, что почти перестал задумываться над тем, что не так в его собственной жизни… Внезапно выдавшийся целый месяц, свободный от любых съемок, встреч и презентаций, погрузил Роберта в жестокую меланхолию. Видимо для него - одинокого человека, не завязавшего за эти несколько лет длительных связей, тридцать пять дней отпуска оказались чересчур. Слишком много времени для слишком печальных мыслей…
Сперва Рэндэлл поехал домой, к родителям, в любимые предместья чинного Брекфорда. Потом, когда отоспался, понял, что не может оставаться на одном месте. Он почувствовал потребность сменить обстановку и улетел в Австралию, на рифы… Еще пара дней - и оказалось, что не может находиться наедине с собой. Это было по-прежнему слишком больно… Тогда Рэндэлл вернулся в Британию, поездил по стране - но и это не принесло облегчения…
В конце концов, внезапно для себя, на исходе отпуска, он приехал сюда, в Россию, в Санкт-Петербург. К Терезе. К чужой жене…
- Что-то вы совсем помрачнели, Роберт, - отметила Тереза - и он понял, что она уже давно к нему присматривается… Ему стало неловко, словно его поймали за чем-то неприличным.
- Мне тридцать пять лет, - протянул он, - Я размышляю над тем, как я устроил свою жизнь.
- И как? - спросила она так, что он понял: правду отвечать не стоит.
- Неплохо, - бодро улыбнулся он, сверкнув глазами. И словно увидел себя со стороны: когда он "вживался в образ" - у него лицо менялось, словно "подбиралось" для того, чтобы максимально точно и максимально правдиво выразить ту эмоцию, что была необходима на данный момент. - Я успешен. Возможно, мне даже завидуют. Некоторые меня обожают. Это есть хороший итог для мальчика, который за первые шесть лет своей актерской карьеры снялся лишь в рекламе дрянного кофе. Да… именно в рекламе. Меня туда отобрали, потому что я хорошо умею сверкать глазами. Молча.
- Вы одиноки, вас это терзает. Вас измучил вопрос: а нужны ли вы кому-нибудь, - ответила ему Тереза. - Роберт, ни к чему изображать передо мной боевого коня при звуках боевой трубы… Это пустое. И приехали вы потому, что вас настолько измучили эти мысли, что вам надо с кем-нибудь поделиться…
- Да, это так. Но мне неловко загружать вас своими проблемами. Это не есть красиво. Я жалкий.
- Перестаньте. Все будет хорошо. Все у вас должно быть хорошо. Я этого очень хочу. И так будет. Просто осмотритесь повнимательнее вокруг: должен же быть кто-то в этом мире, кто сделает вас счастливым…
Роберт старательно закивал: не то, чтобы он разделял это ее убеждение. Просто он боялся раскрыть рот и сказать что-нибудь такое, что приведет к тому, что он, не обретя любимую, потеряет еще и друга… Чужую жену…
Они замолчали и продолжили свою неспешную прогулку по набережной. Они шли, не замечая встречных прохожих. Тереза плыла сквозь них по любимым улицам. Намного ближе и милее людей ей были свинцовая река в красноватом граните парапетов и выверенная строгость одних фасадов и вычурная затейливость других.
Британец же попросту не замечал красот города - они интересовали его мало - чего он только не видел… К тому же представители Соединенного Королевства обычно восторгаются красотами лишь своей страны.
Так они дошли до Дворцового моста. Свернули на него, чтобы перейти в сторону Васильевского острова.
У Терезы мелькнула мысль: а не потому ли он одинок, что имел несчастье вообразить, что влюблен в нее? Выдумал себе что-то такое… Ненужное.
- Прошу прощения, Тереза, - остановился он вдруг, - а у вас принято делать так? Это есть флэш-моб?
И Роберт указал на перила моста, через которые опасно перегнулась молоденькая девушка.
- Не думаю, - быстро сказала Тереза и побледнела. - Похоже, девочка прыгать собралась!
- Stop, stop! - закричал Роберт и бросился оттаскивать незнакомку от края.
Лиза услышала крики за спиной, обернулась, и увидела, как к ней несется огромный, высокий мужчина с бледным перекошенным лицом. Но ей дела не было до этого лица. Она решительно перекинула свое тело вниз, в жадные воды Невы. Ей очень хотелось, чтобы они сомкнулись над ней. Последние мгновения страдания и боли - и все закончится, не станет больше этого кошмара, ни во сне, ни наяву, ни горьких воспоминаний, ни тягостной реальности, ничего…
Роберт успел в последний момент схватить ее за ремень брюк, рывком подтащил от перил и перехватил свободной рукой за плечи. На секунду ослабил захват, испугавшись вдруг, что сломает ей шею или придушит - девчонка с воплем рванулась обратно к парапету. Назад. В воду.
- Разверните ее, Роберт, - скомандовала Тереза. - Разверните ее ко мне лицом!
В лицо девчонке выплеснулась минеральная вода из бутылки. И сразу за этим Тереза ударила ее по щеке. Посмотрела. Глаза девчонки оставались бессмысленными. Тереза плеснула еще воды. Хлестнула еще. И еще раз:
- Успокойтесь! Немедленно успокойтесь, - жестким спокойным тоном приказывала она. - Возьмите себя в руки. Ну же!
Девчонка перестала вырываться. Затихла.
- Все? - не меняя тона, спросила Тереза. - Успокоились?
- Отпустите меня, - голос был хриплым. - Отпустите меня немедленно!
Тереза отрицательно покачала головой. Роберт чуть ослабил хватку, но выпускать девушку не стал.
- Кому нам позвонить, чтобы вас забрали? - продолжала тормошить Тереза. - Кто за вами приедет? Вы все еще не в себе…
- Звонить некому, - обмякла девушка.
- Совсем? - пророкотал у нее над ухом мужской голос. Девушка вздрогнула.
- Мама, папа? Может, парень? - не унималась Тереза. - И давайте вызывать "скорую".
"..И почему эта тетка не уйдет со своим мужиком и не оставит меня в покое?"
- Не надо "скорую"! Никуда я с ними не поеду! - Тихо, но решительно ответила спасенная.
- Тогда кому звонить?
- Никому. Парня нет у меня, - ответила девушка, чтобы только отстали, - мама умерла давно. Папа… - она бессильно опустилась на асфальт, - и папа умер! - Сегодня. Мне позвонили… только что.
Роберт ее выпустил. Девушка перестала трепыхаться, сидя на грязном тротуаре, и заплакала горько, по-детски, громко, закрывая рот сложенными лодочкой ладонями. Слезы текли по ее лицу, по пальцам с коротко подстриженными ногтями, а она всхлипывала, закрыв глаза, и раскачивалась на коленях. А ветер с Невы тормошил ее рыжие пряди неровно подстриженных волос.
Уже было понятно, что девушка плачет не от сожаления о несостоявшемся самоубийстве, а оттого, что у нее случилась беда, которая и толкнула ее за парапет…
Спустя час они сидели на лавочке в Александровском сквере. Девушка была тиха и подавлена, с двух сторон ее аккуратно подпирали Тереза и англичанин.
- Как вас зовут? - никак не отставала от нее женщина.
- Лиза, - ответила девушка.
- Надо же, - неизвестно чему обрадовалась женщина, - вас зовут так же точно, как и мою младшую дочь!
- Поздравляю, - злобно пробормотала Лиза.
- Вы в отчаянии! Чем вам можно помочь?
- Я в отчаянии, - не стала спорить девушка, - а помочь мне - нельзя…
Глава вторая
Лиза спала плохо. На самом деле, она плохо спала уже пять лет. Ее мучили кошмары. Ей снился тот вечер. Ей снился тот вечер. Подворотня, ей зажимают рот, разворачивают лицом к желтой канареечной стене… Наверное, она и сейчас смогла бы нарисовать каждую трещинку на этой проклятой стене…
Но сегодня в этой подворотне появился мужчина. Черноволосый, со злыми серыми глазами. Сильный, очень сильный. И те, кто был в подворотне, трусливо убежали…
Она проснулась. Заставила себя открыть глаза. Заставила себя встать… Ей не впервой - она привыкла… Привыкла заставлять себя жить дальше.
Вспомнила вчерашний день… Черноволосого мужчину, который сказал ей, перед тем, как она ушла, что самоубийство - это трусость. Он долго вспоминал, как будет "самоубийство" по-русски… Не вспомнил. Сказал по-английски… Иностранец. Англичанин или американец. Сытый. С устроенной обеспеченной жизнью. Ему-то как раз и судить и о том, что такое "трусость". И что такое отчаяние…
Лиза и сама понимала, что сводить счеты с жизнью - не правильно. И до вчерашнего дня у нее не возникало даже мысли о том, чтобы сразу все закончить… Но после того, как в трубке мобильного телефона раздался голос, который сообщил, что умер от острой сердечной недостаточности единственный человек, которого она любила… Сообщил с невыносимым сочувствием, что его уже и похоронили… Где-то далеко-далеко…
Лизу охватила такое отчаяние, такая ненависть ко всему, что ее окружало, к себе самой… Ей захотелось убежать - а воды Невы так манили… Хорошо, что попались этот иностранец и светловолосая женщина. "Младшая дочка Лизонька", - надо же…
И зачем она назвала им свое имя, фамилию? Зачем рассказала, что рисует около Катькиного садика, да еще и предложила в благодарность нарисовать портрет? Наверное, чтобы отстали. Чтоб оставили в покое…
Лиза собиралась на работу, с горькой усмешкой думая, что жизнь сломана, но почему-то еще продолжается, и все равно зарабатывать надо. Самый разгар сезона, туристы ходят по городу толпами, и надо работать… А впереди - темная холодная-голодная зима.