Прежде всего, она вновь обращается к тексту Адама Олеария, в котором, как это неопровержимо доказал С. А. Белокуров еще в 1888 г., содержатся сведения о действующей в Москве в 1653 г. школе Арсения Грека. Читая тот же самый отрывок, что и все другие исследователи, Л. А. Тимошина приходит, однако, к выводам совсем другого характера. Олеарий, отметив, что "…русские… в школах обучаются только письму и чтению на своем и, самое большее, на славянском языке", особо выделяет следующий факт: "В настоящее время они…, по заключению патриарха и великого князя, хотят заставить свою молодежь изучать греческий и латинский языки. Они уже устроили, рядом с дворцом патриарха, латинскую и греческую школу, находящуюся под наблюдением и управлением грека Арсения" (Олеарий Адам. Описание путешествия в Московию. М., 1996. С. 291]. Казалось бы, анализируя этот текст, можно придти к следующему простому, естественному заключению: в Москве рядом с дворцом патриарха по царскому и патриаршему повелению открыта греко-латинская школа, которой руководит и в которой преподает Арсений Грек. Этому выводу не противоречит все то, что мы знаем об Арсении как ученом, дидаскале. Между тем, все совсем не так! Из приведенного отрывка рецензент делает два важнейших, с ее точки зрения, вывода:
1) "…из процитированного фрагмента очевидно, что высшие светская и духовная власти страны, во-первых, без какого-либо постороннего вмешательства или влияния извне осознали необходимость обучения молодежи греческому и латинскому языкам, а во-вторых, без какого-либо участия грека / греков уже организовали такую школу".
2] "Что же касается старца Арсения, то его функции определены Адамом Олеарием совершенно иначе, чем это трактуется в рассматриваемой монографии и некоторых других работах… он "управляет" этой школой, иначе говоря, осуществляет административно-хозяйственные функции, и, если уж совсем точно следовать тексту записок, не преподает в ней и никоим образом не участвует в ее организации" (Рец. С. 625).
Оба вывода замечательны в своем роде и демонстрируют уровень "источниковедения" Л. А. Тимошиной. Перед нами – простая "зарисовка" иностранного наблюдателя, сообщающего любопытный для европейского читателя факт – о создании в Москве по решению царя и патриарха школы для обучения русских молодых людей греческому и латинскому языкам; школа находится близ патриаршего дворца и управляется Арсением Греком. Вот и все! Из чего же следует, что "высшие… власти страны… без какого-либо постороннего вмешательства или влияния извне осознали необходимость обучения молодежи греческому и латинскому языкам?" Если читать Олеария, то ровным счетом – из ничего! Но даже если, скажем, согласиться, что это – совершенно самостоятельное решение "высших властей", то где Олеарий сообщает о том, что такая школа уже организована "без какого-либо участия грека / греков"? Ответ ясен: это так, потому что таково непреклонное желание рецензента. Поэтому источники могут не сообщать ровным счетом ничего: обычный "исследовательский" прием Л. А. Тимошиной, а именно – "подгонка под ответ", нам всегда обеспечит нужный результат. А между тем, даже совсем уж незнакомому с темой человеку понятно, что если в России в XVII в. без решения царя и патриарха не могла быть открыта, устроена ни одна школа, тем более – греко-латинская, да еще рядом с патриаршим дворцом, то сама организация школы, ее программа, ход преподавания зависели от того, кто этой школой управлял, т. е. в нашем случае – от Арсения Грека. Недаром Олеарий, несмотря на беглый характер своей заметки, говорит, что школа существует под "наблюдением и устроением (курсив наш. – Б. Ф.) грека Арсения". Или, быть может, Л. А. Тимошина думает, что наши власти открыли греко-латинское училище в Москве "своими силами", без всяких там греков? Тогда рецензенту было бы неплохо продолжить свои рассуждения и указать на тех лиц, кому в 1653 г., при патриархе Никоне, было поручено такое новое в русской столице дело, настолько новое, что на него счел нужным обратить свое внимание Адам Олеарий.
Что же касается второго вывода Л. А. Тимошиной, то это – настоящее "открытие"! Едва ли до сих пор науке была известна хоть одна небольшая школа, где был бы один-единственный преподаватель (по крайней мере, источники, кроме самого Арсения, не знают никакого другого учителя), несколько учеников и "освобожденный директор", администратор, занимавшийся организацией вверенного ему высокой властью учебного заведения. Если все же на минуту согласиться с выводом Л. А. Тимошиной, то возникают следующие вопросы: кто и кого учил в этой школе греческому и латинскому языкам? Разве именно Арсений Грек, этот приближенный нового патриарха Никона, не подходил на роль основателя и учителя в такой школе? Существовали ли вообще в XVII в. "освобожденные директора" небольших или даже значительных по своим размерам училищ, которые одновременно не являлись бы и преподавателями своих школ?
Каким же может быть заключение из анализа очередной части рецензии? Продолжается разработка идей "патриотического" характера – о самодостаточности той системы образования, которая существовала в России до попыток организации в Москве греческих и греко-славянских школ, об отсутствии какой-либо роли греков в появлении при патриархе Никоне первого греко-латинского училища. Рецензент демонстрирует полное пренебрежение к новым фактам истории русской образованности XVII в. (изучение Ф. М. Ртищевым греческого языка), к деятельности крупных фигур из среды греческих дидаскалов, имевших все данные для организации в России системы образования европейского типа (архимандрит Венедикт, Гавриил Власий), пользуется примитивными, но "эффективными" для доказательства собственной правоты приемами анализа источников.
Самому большому по объему, седьмому параграфу I главы нашей книги, посвященному истории организации славяно-греко-латинского училища в московской Бронной слободе в конце 60-х гг. XVII в., соответствует и один из самых обширных разделов рецензии. Это неудивительно: наше исследование здесь базируется только на русских источниках, что полностью развязывает руки Л. А. Тимошиной и дает ей возможность проявить свое умение интерпретации материала. В своем разборе рецензии мы не будем касаться всех без исключения, крупных и мелких вопросов и тем, на которых сочла нужным остановиться Л. А. Тимошина: достаточно обратить внимание лишь на некоторые моменты, и будет понятно, с анализом какого уровня мы имеем дело.
Данная часть рецензии начинается с излюбленного ее автором замечания методического характера. Оказывается, для того, чтобы провести "серьезный палеографо-текстологический анализ сборника" Син. 130, нам "необходимо было бы дать полную (курсив наш. – Б. Ф.] подокументную (постатейную] роспись, как это принято в современной и не только современной археографической практике, всего комплекса материалов, входящих в сборник…" (Рец. С. 629–630]. Из этого строгого предписания мы должны уяснить, что даже для создания небольшого, объемом на статью, текста нам нужно подготовить целую книгу всевозможных материалов и сведений, которые позволили бы в конце-концов исследовать несколько листов сборника. Оказывается, этого требует и прежняя, и нынешняя "археографическая практика"! Разумеется, если бы мы имели своей целью полное издание всех текстов Син. 130, мы, скорее всего, так бы и поступили. А как быть в нашем случае? Неужели нельзя просто добросовестно исследовать всю рукопись, опираясь не на "археографическую практику", а на свой опыт, следуя здравому смыслу специалиста? И неужели, помимо постатейной росписи всего сборника, мы должны были бы еще заняться кодикологией в том объеме, как это далее предписывает нам Л. А. Тимошина: "Необходимыми элементами описания сборников сложного состава является потетрадная роспись листов, соотнесенная с филигранями и документами (группами документов], написанными на этих тетрадях, что дает возможность изучить историю формирования и состав всей рукописи в целом и только потом переходить к ознакомлению с ее отдельными частями" (Рец. С. 630–631]? А, быть может, было бы достаточно ограничиться результатами такого исследования?
Останавливаясь на "замечаниях" такого рода, мы не имеем намерения их обсуждать – это было бы просто несерьезно, как несерьезны и все эти высокого дидактического пафоса рассуждения и "советы" псевдо-научного характера, адресуемые автору, имеющему за плечами более чем полувековой опыт исследования памятников письменности греческой и славянской культуры, в той или иной мере представляющему себе "практику" греческой и русской археографии и, смеем надеяться, уже давным-давно усвоившему "правила" создания всевозможных работ.
Поскольку данный опус Л. А. Тимошиной не является оригинальным ученым трудом, но лишь эпигонской реакцией на некоторые положения нашей работы, причем реакцией "заинтересованной", имеющей своей целью получить "нужные" выводы, нет никакого смысла тратить время на разбор ее якобы самостоятельно полученных результатов относительно текстов об Иоанно-Богословской школе в Син. 130. В свое время мы неспешно, тщательно, честно проделали свое исследование на основе самого сборника ГИМ, а также опираясь на всегда полезную в таких случаях полемику со специалистами, анализировавшими эти подлинные материалы. Обсуждать теперь все уже изучавшиеся нами вопросы имело бы смысл только с серьезными исследователями темы, а не с имитатором подобной работы. Однако, дабы не показалось, что мы просто отмахнулись от критики рецензента, остановимся на трактовке Л. А. Тимошиной некоторых вопросов и, тем самым, проясним ее позицию.
Как известно, до нас дошла подлинная грамота александрийского патриарха Паисия и антиохийского патриарха Макария на открытие греко-славянской школы в Бронной слободе – ГИМ. Син. грам. № 1235. Понимая, что наличие этого документа в Патриаршем архиве может свидетельствовать о его невыдаче просителям, а это, в свою очередь, ставит под сомнение факт основания "гимнасиона" Симеона Полоцкого, Л. А. Тимошина предлагает свое объяснение указанного факта (Рец. С. 644 след.]. Она приравнивает грамоту № 1235 к тем подлинным русским жалованным грамотам, которые выдавались в XVII в. греческим монастырям, а затем, по прошествии ряда лет, при следующем царе, обменивались в России на новые документы. Такое сопоставление было бы правомерным, если бы грамота № 1235 выдавалась за рубеж, а затем по какой-либо причине была возвращена в Москву. Но этот документ, во-первых, был составлен и написан для московской слободы, а во-вторых, не являлся грамотой, подлежавшей со временем возвращению властям для обмена. Следовательно, сопоставление Л. А. Тимошиной ничего не объясняет.
Однако рецензент не хочет отступать и находит такое "решение", которое, как ей кажется, может все поставить на свои места. Л. А. Тимошина полагает, что грамота восточных патриархов, выданная Иоанно-Богословской церкви, не удовлетворила прихожан, потому что оказалась недействительным документом с точки зрения канонического права: "…с точки зрения канонического права вопросами внутрицерковной жизни, а именно им и посвящена грамота восточных патриархов, ведал епархиальный архиерей, и вмешательство в дела чужой епархии являлось серьезным нарушением предписаний церковного устройства" (Рец. С. 647). Не желая открывать свое училище на основе такого "незаконного" документа, прихожане обратились к московскому патриарху Иоасафу, продемонстрировали ему грамоту Паисия и Макария с одобрением их инициативы и просили новый, "правильный" документ, который и был им выдан за подписями всех трех патриархов. Грамота же № 1235 за ненадобностью была возвращена в патриаршее ведомство, откуда позже попала в Синодальную библиотеку (Там же).
Когда читаешь такие объяснения, то кажется, что имеешь дело не с историком-профессионалом, архивистом, источниковедом, специалистом по истории России XVII в., а с дилетантом, каких сегодня развелось великое множество, – все они заняты непрерывными "открытиями" и "исправлениями" нашей науки. Л. А. Тимошина всерьез рассуждает о грамоте № 1235 как о канонически не имевшем силы документе и разъясняет каноническую неверность поступков восточных патриархов, не зная при этом даже титула александрийского патриарха Паисия, подписавшего вместе с Макарием Антиохийским разрешение на открытие школы в Бронной слободе. Между тем, он гласит: "Паисий милостию божией папа и патриарх великого града Александрии и судья Вселенной" (курсив наш. – Б. Ф.). Это означает, что александрийский патриарх является блюстителем канонов Восточной церкви. Рецензент, видимо, полагает, что "главный правовед" Православной церкви (к которой, естественно, принадлежит и Московский патриархат), возглавлявший Московский собор 1666–1667 гг. и своими (в значительной мере) усилиями вернувший Русскую церковь после восьмилетнего кризиса на путь нормального развития, составлял у нас документы, не понимая их соответствия канонам и тем самым (может быть, сознательно?] нарушая прерогативы московского патриарха. А вот прихожане маленькой московской церкви это поняли и исправили ситуацию! Вот это и разъяснила нам со всей силой своего убеждения Л. А. Тимошина. Правда, учесть существовавшую тогда, в период решения "Дела патриарха Никона", историческую ситуацию, факты и значение деятельности в России в тот момент восточных патриархов, отношение к их трудам в Москве царя Алексея Михайловича и многое другое она так и не сумела.
Далее. Л. А. Тимошина считает, что прихожанам была выдана новая грамота от имени трех патриархов. На каком основании? Только потому, что мы имеем такой текст в Син. 130, который представляет собой, по мнению рецензента, более позднюю копию утраченного подлинника. Это – типичная (и обычная для Л. А. Тимошиной) "подгонка под ответ": чтобы это утверждать, нужно сначала хотя бы попытаться доказать, что текст в Син. 130 – не "заготовка" Симеона Полоцкого для будущего документа, которая, вполне возможно, так и не обрела статуса официальной бумаги (это – наше мнение), а копия с подлинника. Но для доказательства такого тезиса нет никакого материала. Значит, считать, что существовала подлинная грамота трех патриархов, – дело (по крайней мере, на сегодняшний день) абсолютно недоказуемое, а, следовательно, идея о замене грамоты № 1235 другим документом – не более чем фикция.
Любопытен еще один пример работы Л. А. Тимошиной – архивиста. Поскольку ей "нужно", чтобы грамота № 1235 не оставалась в Патриаршем архиве с момента своего создания, ибо, как мы уже отметили выше, тогда будет ясно, что школа в Бронной слободе и не начинала свою деятельность, она указывает на некоторые "потертости, следы сложения" на подлиннике, и это свидетельствует, как она полагает, о том, что грамота "не сразу легла мертвым грузом в Патриаршем архиве, а какое-то время находилась вне его стен" (Рец. С. 656). Л. А. Тимошина, таким образом, берет на себя смелость утверждать, что грамота № 1235 выходила за пределы патриаршего ведомства, ибо те потертости и следы сложения документа, которые на нем видны, не могли, по ее мнению, возникнуть никаким другим образом. Интересно было бы понять, как это исследователю удается датировать и локализовать такие исключительно деликатные приметы, как следы сложения документа! Мы же, изучив в свое время историю подготовки к открытию Иоанно-Богословского училища, совершенно уверены, что грамота № 1235 стен Патриаршего архива не покидала, а всегда хранилась там в сложенном виде (как и все листовые документы большого формата в ту эпоху), в результате чего и образовались следы сложения этого листа бумаги; что же касается небольших потертостей на его лицевой стороне, то они возникли в процессе длительного хранения и неоднократных описаний документа на протяжении XVIII–XX вв.
В конце данного раздела своей рецензии Л. А. Тимошина касается вопроса об открытии Иоанно-Богословской школы. Можно было заранее предвидеть, что ее ответ на этот вопрос будет положительным: во-первых, потому, что мы в своей книге отрицаем данный факт, а, как мы уже давно заметили, Л. А. Тимошина на каждой странице своего труда стремится всеми средствами опровергать любые наши выводы; во-вторых, потому, что речь ведь идет не о какой-то там школе, открытой в Москве греками, а об учебном заведении славянского просветителя. Недаром она так целенаправленно подводила читателя к такому же выводу, заставляя его поверить в свою правоту с помощью "своих приемов" анализа грамоты № 1235, "датировки" и "локализации" потертостей листа и следов его сложения. Не имея решительно ничего для утверждения об открытии и, тем более, существовании хоть какое-то время этого училища, Л. А. Тимошина призывает на помощь такую дисциплину, как архивоведение, и пытается нас уверить в том, что об Иоанно-Богословской школе, даже если бы она не только просто действовала, но и процветала, не могли сохраниться никакие источники: "Училище… при церкви Иоанна Богослова в любом случае было приходским и обеспечивалось за счет средств прихожан, а приходские архивы, будь то московских или любых других церквей, сохранились очень плохо, если вообще сохранились…" (Рец. С. 655]. Поэтому не надо даже и ставить такие вопросы: школа существовала, это ясно и без документов!
Правда, если бы Л. А. Тимошина была осторожным и объективным исследователем, она бы не рубила с плеча, утверждая, что Иоанно-Богословское училище "было приходским и обеспечивалось за счет средств прихожан"; ей было бы достаточно внимательно прочитать текст публикуемых нами документов, имеющих отношение к "челобитной некоего мужа" (Школы. С. 90–93), т. е. Симеона Полоцкого, где он просил благословения патриархов стать ктитором своего "гимнасиона", взяв на себя значительную долю материальных расходов на школу, она поняла бы, что немало сведений об этом учебном заведении в той или иной мере могло бы дойти до нас в огромном конгломерате сохранившихся бумаг этого замечательного деятеля славянской культуры. Ничего такого, однако, исследователям до сих пор не встречалось. Значит, ничего (т. е. школы) и не было?! Л. А. Тимошина, однако, обнаружила одну "лазейку", решившись на следующее предположение. Как известно, во второй половине 70-х гг. XVII в. Симеон Полоцкий начинает заниматься проектом создания Академии. К этой инициативе его побудили, как полагает рецензент, не только основание, но и успешная деятельность Иоанно-Богословской школы (Рец. С. 657).
Вот так, не имея никакого представления ни о том, кто же преподавал в этом училище греческий, латинский или славянский языки (надеемся, воспитателя царских детей Симеона Полоцкого Л. А. Тимошина не зачисляет в штат наставников приходской школы), ни об учениках или программе, без всякой опоры на источники, с помощью одних лишь рассуждений, воссоздается 10-летняя история школы в Бронной слободе!