Сейчас я иногда бываю в "Европейской". Но на тот гонорар можно выпить только полчашечки кофе. Поэтому богема гуляет теперь в другом месте, не менее знаменитом.
"БРОДЯЧАЯ СОБАКА"
Если мы вернемся сейчас обратно на площадь, увидим, что правой своей рукой бронзовый Пушкин указывает на дом, где был – и работает сейчас знаменитый артистический подвал "Бродячая собака". Красавец-дом, как и многие дома вокруг, выстроен по рисунку Росси в стиле строгого классицизма. Много было тут славных жильцов. Но самые знаменитые "жильцы" – подвальные.
Открыл "Бродячую собаку" неутомимый театральный деятель Пронин в ночь с 1911 на 1912 год. И кого только не было здесь! Весь цвет декаданса, Серебряного века, футуризма был тут – высказывался, выставлялся, напивался, влюблялся, расставался, дрался, но главное – блистал. Многих настигла тут слава – кого заслуженная, а кого – скандальная.
Ахматова, одна из признанных красавиц и обольстительниц той поры, читала там:
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.Навсегда забиты окошки:
Что там – изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
Много коварных обольстительниц было там. Одна из них – роковая красавица Глебова-Судейкина, жена художника Судейкина. А "черную трубку" курит, вероятно, Николай Гумилев, муж Ахматовой, приводящий ее сюда и на ее глазах крутивший романы. Какой-то надрыв, безусловно, был в этом подвале. Пир во время чумы. Точней – пир в предчувствии чумы. До революции, которая уничтожит это все, оставалось немного. И это чувствовалось в воздухе. Одним из зачинщиков здешней гульбы был граф Алексей Толстой. Светский шалопай, будущий великий советский писатель. Были и выступали тут Северянин, Мандельштам, Блок, Кузмин. Бальмонт, Белый, Чуковский, Сологуб, Тэффи, Аверченко. Здесь провозглашал свои манифесты лидер футуристов Маринетти, Маяковский с присущим ему накалом выступал тут, что и привело в конце концов к закрытию "Бродячей собаки".
Знаете ли вы, бездарные, многие,
Думающие, лучше б нажраться как, -
Может быть, сейчас бомбой ноги
Выдрало у Петрова поручика!..
Произошел скандал, кто-то вызвал полицию. На другой день был обыск и нашли дюжину запрещенных бутылок (по случаю войны тогда был сухой закон), и в начале марта 1915 года подвал закрыли. Почти – навсегда. Во всяком случае, никто из его гостей того времени больше сюда не вошел.
И лишь в 1991 году усилиями жизнерадостного подвижника Владимира Александровича Склярского подвал снова был открыт и сразу снова попал в историю. В дни путча в Петербурге оказались участники "Конгресса соотечественников", представители лучших русских фамилий, и в эмиграции тоже сделавшие немало, в том числе и для славы России. Ситуация была весьма напряженной. Ждали всего, в том числе и военного захвата города путчистами. И тем не менее высокие гости не испугались и приехали в только что открытую, еще не обустроенную "Бродячую собаку" – и их встретили аплодисментам еще на улице. Петербургская жизнь, насильственно разорванная, была восстановлена.
Среди множества гостей был граф Орлов, а также молодые и прелестные Елизавета Голицына и Екатерина Оболенская. Встречал их, среди прочих, Никита Алексеевич Толстой, сын Алексея Толстого, одного из зачинщиков "Бродячей собаки". История сомкнулась. "Собака" ожила. И теперь тут опять бушует богема, и усталые ноги опять несут тебя туда. Посидишь, увидишь своих, выпьешь и поймешь, что жизнь еще не прошла. А если и прошла, то не мимо. За этим домом Итальянская улица простирается между Фонтанкой и каналом Грибоедова – и заканчивается узким мостом через канал. На мосту в любую погоду, даже в холод, играют бедные – а может быть, и не такие уж бедные – музыканты.
5
БОЛЬШАЯ МОРСКАЯ И МАЛАЯ
В знаменитый Невский проспект вливаются, как ручейки в реку, другие знаменитые улицы. И одна из самых знатных – Большая Морская. Эта улица – одна из немногих кривых улиц Петербурга, и в то же время она из самых богатых, самых респектабельных и самых красивых. Кривая она потому, что дома морской слободы, заселенной поначалу работающими в Адмиралтействе строителями кораблей, строились вдоль берега кривой реки Мойки. Почему она богатая и знаменитая – об этом придется рассказать.
Про угловые дома Невского и Большой Морской вы уже много знаете, но слава Большой Морской ими не исчерпывается. Дом № 2, примыкающий к арке Главного штаба, ведущей на Дворцовую площадь, был когда-то Министерством иностранных дел. В доме № 4 жил знаменитый химик Дмитрий Иванович Менделеев. В доме № 6, где была гостиница "Франция", останавливался Иван Сергеевич Тургенев. В доме № 8 был ресторан "Малоярославец", в котором устраивались традиционные "обеды беллетристов", где бывали Мамин-Сибиряк, Григорович, а один раз даже Чехов.
Угловой дом этого отрезка Большой Морской называется "котоминским" по имени владельца – купца, выстроен самим Стасовым.
Но основная часть Большой Морской тянется, плавно изгибаясь, по другую сторону Невского. Это, безусловно, самая шикарная улица города, что сохранилось, кстати, и по сегодняшний день. Здесь всегда было весьма престижно бывать, а тем более жить, и все знаменитости всех веков стремились на Большую Морскую. Но даже знаменитостям эта улица не всегда была по карману. Можно назвать любую знаменитость Санкт-Петербурга – и обязательно их жизнь как-то связана с этой знаменитейшей из улиц. Как известно, тут был огромный деревянный дворец Елизаветы, в котором прожила "бедной родственницей", женой бесправного тогда племянника Елизаветы Петра будущая великая Екатерина II.
На месте одного из ближайших к Невскому домов, на углу Кирпичного переулка, была мастерская Фальконе, где он вылепил "Медного всадника".Теперь на этом углу знаменитый "дом Жако" – именно тут архитектор Жако придумал и впервые в истории архитектуры сделал "эркеры", закрытые балконы.
В этом доме вскоре после его постройки открылся знаменитый своей изысканной кухней ресторан Леграна. Один из мемуаристов тех лет пишет: "Однажды, часу во втором, зашел я в известный ресторан Леграна, в Большой Морской. Я вошел в бильярдную и сел на скамейку. На бильярде играл с маркером небольшого роста офицер, которого я не рассмотрел по своей близорукости. Офицер этот из дальнего угла закричал мне "Здравствуй, Лонгинов!" и направился ко мне; тут я узнал Лермонтова в армейских эполетах с цветным на них полем. Он рассказал мне об обстоятельствах своего приезда, разрешенного ему для свидания с бабушкой".
Кто только не бывал на Большой Морской! В доме на углу с Гороховой улицей Пушкин в 1832 году снял квартиру из двенадцати комнат. И жил тут с женой и дочерью Марией, работал над повестью "Дубровский" и начал "Капитанскую дочку". Он уехал отсюда на дачу, потом в свою последнюю квартиру на Мойке. Домовладелец представил Пушкину счет в 10 тысяч рублей, якобы за то, что тот его не предупредил об отъезде, и до ноября квартира пустовала.
Семь лет спустя, в 1839 году в доме напротив, так же на углу Гороховой, поселился после пятилетней ссылки Александр Иванович Герцен. В честь его улица в советские времена называлась улицей Герцена. Но прожил он здесь, увы, недолго. В письме к своему отцу (Герцен был внебрачным сыном крупного вельможи Яковлева) он повторил ходивший по городу слух, что будочник у Синего моста на Исаакиевской площади ночью убил и ограбил человека. "Гласность" в те годы была такова, что содержание письма мгновенно узнали в полиции, и Герцену с семьей было предложено немедленно переехать на жительство в Новогород. В результате у жены Герцена произошли преждевременные роды, и ребенок умер. Может быть, не только восстание декабристов "разбудило Герцена" (цитата из Ленина), но и этот случай сыграл свою роль, в результате чего Герцен оказался в эмиграции в Лондоне, открыл там знаменитый оппозиционный журнал "Колокол" с изображенными на обложке профилями пяти повешенных декабристов и разбудил своим "Колоколом" следующее поколение революционеров.
Да, Большая Морская всегда и всем доставалась недешево. Это улица самых роскошных квартир и знаменитых магазинов. Не случайно здесь выстроил свой дом и магазин сам Фаберже, великий ювелир, "поставщик двора его величества". Что именно он поставлял ко двору, догадаться нетрудно. Если и яйца, то исключительно драгоценные. Дом выстроен в духе средневекового замка, с высоким готическим шпилем, покрыт красным гранитом, что придает ему вид недоступной крепости. Да и сейчас ювелирный магазин "Яхонт", открытый тут, доступен не многим. Вот что писал о Большой Морской улице "альманах-путеводитель по Петербургу" 1892 года: "Это красивая, богатая и нарядная улица, блещущая своими роскошными магазинами и служащая местом жительства многим представителям нашей родовитой или денежной аристократии. Магазины на Б. Морской торгуют более предметами роскоши, и в них недостаточному покупателю почти нечего делать". Как житель этой улицы, подтверждаю: обычного батона здесь не купишь – для этого надо долго идти в сторону более демократичной Сенной площади.
Большая Морская – улица знати и богатства. Самый пышный дом в витиеватом стиле барокко занимает сейчас Внешторгбанк. А когда-то в нем давала балы графиня Разумовская, и именно у нее на последнем в его жизни балу видели Пушкина. По свидетельству очевидцев, "он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил". Он уже отправил письмо Геккерну и получил вызов Дантеса.
Большая Морская – не только улица роскоши, но и улица искусств. Здесь – Дом художников. Это самое красивое здание на улице сначала выглядело иначе. Чем престижнее улица – тем чаще, увы, она перестраивается. Все, кто обладают влиянием в данный момент, считают своим долгом здесь отметиться. Большая Морская – это "каменная книга", которую можно читать очень долго и узнавать о смене эпох, мод, вкусов и пристрастий, о жизни многих "великих горожан".
Раньше на месте Дома художников был дом поменьше. Там была канцелярия и квартира генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Первым генерал-губернатором, жившим здесь с 1824 по 1825 год, был Милорадович, герой войны 1812 года, о котором Герцен (позднее тоже живший на этой улице) писал: "…храбрый, блестящий, лихой, беззаботный… управляющий несколько лет Петербургом, не зная ни одного закона". Это был широкий и добрый человек, собрание всех тех лучших качеств, благодаря которым русское дворянство много столетий было честью и славой России. Когда Пушкину грозила ссылка в Сибирь за его стихи, друзья посоветовали ему встретиться с Милорадовичем, и знаменитый герой, увешанный орденами, генерал-губернатор города, радостно вскочил с дивана, где он лежал, навстречу юному опальному поэту, обнял его и расцеловал. И после беседы "объявил ему от имени его величества прощение". Вот такие были люди! Прекрасный порыв души Милорадовича, как известно, не встретил полной поддержки у царя, но все же значительно смягчил участь поэта: вместо ссылки в Сибирь он был переведен на службу в южные губернии.
Во время наводнения 1824 года Милорадович спасал тонущих. Граф В. В. Толстой, проснувшись утром на Большой Морской, сказал своему слуге: "Степан! Я еще сплю, что ли? Милорадович под окном на лодке плывет!". И такой человек был убит, когда он один отважно выехал к каре декабристов! Но красивые люди и гибнут красиво.
В 1830 годах здесь жил новый генерал-губернатор Эссен. Ежегодно на святках у него устраивался великолепный бал. В 1834 году тут побывал Лермонтов. В 1860 годах генерал-губернатором был Суворов (внук полководца). И в этом доме он поселил вернувшегося из ссылки петрашевца Львова и принял его на службу в свою канцелярию, чем вызвал негодование шефа жандармов.
На Большой Морской, самой богатой улице, прежде других вводилось все новое и модное. Здесь впервые в городе убрали булыжную мостовую и замостили улицу "деревянными шестиугольниками толщиной в два вершка". Здесь была построена башня для самого прогрессивного и быстрого тогда вида связи – оптического телеграфа.
Здесь наглядно видно, как менялась в России жизнь. Вместо должности генерал-губернатора была введена должность обер-полицмейстера, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но – видно заботы о сохранении государства привели к этому. Полицмейстеру уже было с кем бороться. В 1860 годах здесь жил обер-полицмейстер, впоследствии – градоначальник Трепов, в которого стреляла Вера Засулич. И суд присяжных оправдал ее! Удивительным образом меняются времена!
В 1870 году этот дом, так много повидавший, был передан Обществу поощрения художников. При всех режимах и властях Петербург сохранял свой статус культурной столицы. На средства, полученные от продажи картин, Общество помогало талантливым художникам получать образование, отправляло их усовершенствоваться за границу. Благодаря этому Россия получила таких замечательных творцов, как братья Брюлловы, скульптор Клодт, изваявший знаменитых коней на Аничковом мосту, художник Крамской, ставший легендарным благодаря своей широко известной "Незнакомке", а также знаменитый "кобзарь", бывший крепостной и ссыльный солдат, гениальный поэт и художник Тарас Шевченко.
Роскошный вид здание приобрело после перестройки его мастерами эклектики, Месмахером, а потом Китнером, использующими в своей работе самое нарядное из всех эпох, за что этот стиль и получил свое название. На фасаде появились мозаичные панно, на крыше – аллегорическая скульптура "Торжествующий гений". Построенный для "торжества гениев", дом уже второе столетие успешно выполняет свою задачу. В 1880 году здесь в затемненном зале экспонировалась всего одна картина – магическое полотно Куинджи "Ночь на Днепре". Картина словно сама по себе является источником света – зеленого, таинственного отражения луны в глади Днепра. Очередь желающих увидеть загадочное полотно тянулась до самого Невского. Сейчас эту картину можно увидеть в Русском музее. Здесь бывали Врубель, Стасов, Блок. Непосредственно здесь жил и трудился с 1906 по 1917 год Николай Рерих. Приятней всего ход истории наблюдать по именам художников, изменениям их стилей и направлений – это гораздо полезней для души, чем читать жизнеописания революционеров и министров, чья жизнь диктовалась не сердцем, а догмами. И сейчас Дом художников – один из самых приятных и значимых домов Петербурга. Здесь то и дело открываются прекрасные выставки, постоянно толкутся бородатые и не всегда трезвые художники. Наблюдая за многими своими друзьями-художниками уже много десятилетий подряд, я с удивлением замечаю, что несмотря на порой нищенскую, а порой слишком разгульную жизнь, они сохраняют себя, свой талант и даже свою внешность гораздо лучше, чем, скажем, политики. Сколько политиков за последние времена просияло, устарело, угасло и забылось, а мои питерские друзья-художники все так же "красят", как они выражаются, свои картины, радуя публику, и потом угощают своих коллег дешевым вином из бумажных стаканчиков. С такими людьми ничего поделать нельзя – их равнодушие к богатству, сооблазнам власти делает их неуязвимыми и бессмертными.
Со сменой эпох менялись и здания – лучше всего, пожалуй, ход истории отразился на Большой Морской. Родовую знать начинала теснить "денежная аристократия". К началу ХХ века здесь появились самые крупные банки – наиболее заметный из них, построенный архитектором Перетятковичем в стиле итальянского палаццо, одетый мощным серым гранитом Русский торгово-промышленный банк. Прекрасными памятниками мощи российского капитализма служат два великолепных здания в самом конце этого квартала, своим гранитным величием смахивающие на средневековые замки, как это было модно тогда, и принадлежащие богатейшему перед революцией страховому обществу "Россия". Заканчивается этот отрезок улицы "Асторией", самой роскошной гостиницей города, построенной самим Федором Лидвалем, гением северного модерна.
ИСААКИЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Открывающаяся за "Асторией" прямоугольная Исаакиевская площадь, на мой взгляд, – одна из самых красивых площадей в мире. Главное ее украшение – величественный Исаакиевский собор. Архитектор Монферран построил в Петербурге много прекрасных домов, прежде чем ему поручили строить Исаакий. Собор, с его золотым куполом, достигающим стометровой высоты, видный из многих, даже новых и удаленных районов города и особенно эффектно смотрящийся с того берега Невы, пожалуй, – самое знаменитое сооружение города. Это "самая высокая вершина" острова под названием Санкт-Петербург, взгляд из любой точки города сразу ищет купол Исаакия, и когда находит его, душа ликует. Если забраться под купол – весь город как на ладони, и вид оттуда, объективно скажу, намного прекрасней даже вида с Эйфелевой башни.
Помню, как еще школьником, вместе с отцом, уже из последних сил мы карабкались по грохочущим узким железным лесенкам внутри купола. И вылезли, наконец, на круглый балкончик над главным куполом, рядом с совсем маленькой башенкой, на которой стоит огромный крест. Открывшийся вид заставил нас забыть об усталости. Великий город, прежде ощущаемый лишь по частям, отсюда виден весь, прекрасный, согласованный внутри себя, гармоничный настолько, словно создан он не людьми, а природой. Прежде только ей удавались такая симметрия, гармония, согласованность частей, совершенство.
Торчат золотые шпили Адмиралтейства и Петропавловского собора, за Невой видны Академия наук, университет, высокий Князь-Владимирский собор на Петроградской стороне. За аркой Сената и Синода видна выстроенная на острове Новая Голландия, дальше – залив, где в хорошую погоду удается разглядеть даже маленький купол Кронштадтского собора. К югу видны купола Никольского. За Мариинским дворцом в дальнем конце площади видны вдали Московские Триумфальные ворота, и у самого горизонта, как облака, поднимаются Пулковские высоты и купола Царского Села, ныне города Пушкина. С недалекого Невского поднимаются купола Казанского собора и костела Святой Екатерины, за ними вдали видна пышная громада Смольного. Кавалькада на арке Главного штаба на Дворцовой площади при взгляде с купола кажется совсем рядом и выглядит крупнее, чем снизу.
Как и положено великому творению, собор играл свою роль и в следующие эпохи. Во время блокады именно он способствовал чудесному спасению шедевров и драгоценностей, вывезенных из Петергофа, Павловска, Гатчины, Пушкина перед захватом их немцами. Возможно, это миф, но мифы возникают не на пустом месте. Поначалу мысль о хранении в соборе этих ценностей показалась дикой: ведь это самое заметное для вражеской артиллерии здание города. Но потом один опытный артиллерист подсказал: купол Исаакия – самый удобный ориентир для прицела, поэтому он-то наверняка будет немцами не разрушен. Так и вышло – ни одного прямого попадания в собор не было, хотя на огромных мраморных колоннах видны щербины от осколков, и у цоколя колонн установлена надпись: "это следы одного из 148 478 снарядов, выпущенных фашистами по Ленинграду".