В конце 1374 т.', во время съезда князей и бояр в Переяславле по случаю рождения у Дмитрия второго сына Юрия, Сергий крестил новорожденного. В литературе встречается утверждение, будто тогда же Сергий стал духовником великого князя. Но такая версия опровергается самим ходом событий и показаниями летописей. Ни в договорах Дмитрия, ни в его первой "духовной" (около 1375 г.) не встречается имя Сергия (впервые оно появится, наряду с именем игумена Савастьяна в 1389 г. во второй "духовной" Дмитрия, составленной перед кончиной князя). В 70-е гг. XIV в. духовником князя был коломенский священник Михаил-Митпяй, и произошло это еще при жизни Алексия. Вполне вероятно, что контакт с коломенским священником у Дмитрия установился во время свадьбы князя зимой 1367 г., проведенной именно в Коломне. И именно Михаила-Митяя видел Дмитрий на посту русского митрополита. Алексий не соглашался утвердить Митяя митрополитом без санкции Константинополя, но договоренность о направлении Митяя в Константинополь была достигнута, конечно же при участии самого Алексия, а этот факт означает также и то, что Алексий не мог делать предложений занять свою кафедру Сергию Радонежскому, как об этом сообщает Житие Сергия.
Более того, в конце 70-х гг. XIVв. великий князь и троицкий игумен оказались в конфликте. Как говорилось в предыдущей главе, великий князь Дмитрий Иванович видимо был готов пойти на разрыв с Константинополем, ибо византийские исихасты фактически поддерживали Орду против Московской Руси.
В житии Сергий упомянут как явный недоброжелатель Митяя, ставшего после смерти Алексия по настоянию Дмитрия Ивановича местоблюстителем митрополичьей кафедры: Сергий предсказывает гибель Митяя.
Отрицательное отношение Сергия к Михаилу-Митяю проявляется и в более надежном источнике - летописном. Даже в середине XV в. провозглашение автокефалии Русской Церкви встречало противодействие среди части русского (а не только греческого) духовенства. В XIV в. русское духовенство тем более было не готово к разрыву с Византией, хотя лишь епископ Дионисий Нижегородский (ок. 1300-1385) заявлял об этом открыто и резко. В 1379 г. именно Дионисий открыто воспротивился намерению Дмитрия сделать Митяя русским митрополитом и собирался ехать в Константинополь, чтобы помешать утверждению Митяя. Дмитрий Иванович со своей стороны не просто возражал против такой поездки нижегородского владыки, но "повеле Дио-нисиа нужею удержати". В свою очередь Дионисий "переухитри князя великаго словом худым": он отказался от поездки, привлекая в качестве поручителя Сергия Радонежского. Сергий Радонежский поручился за Дионисия, и князь "верова словесем его, устыделся поручника его" и отпустил епископа. Но Дионисий уже через неделю нарушил слово "и въскоре бежанием побежа к Царюграду, обет свой измени, а поручника свята выдал". Таким образом, поручительство Сергия, которому поверил князь, ломало всю политическую комбинацию, задуманную Дмитрием, - теперь в Константинополе противником Митяя оказывался не только Киприан, но и Дионисий.
Был и еще один аспект вероятных противоречий между великим князем и игуменом: это отношение к семейству тысяцких Вельяминовых. Вельяминовы наследовали чин тысяцких начиная с Даниила Александровича. Тысяцкий Семена Ивановича Василий был женат на дочери Даниила Александровича, т. е. тетки сыновей Ивана Калиты, чем, видимо, и объясняется возвышение его великим князем. В свою очередь Василий Васильевич, последний московский тысяцкий, был женат на дочери тверского князя Михаила Александровича, что предполагало его определенные тверские симпатии. Дмитрий же, в условиях обострения отношений с Тверью, после кончины в 1374 г. Василия Васильевича, вообще упразднил должность тысяцкого (в Москве в XIV в. она уже была не выборной, а назначаемой князем). Бегство Ивана Васильевича с Некомантом в Тверь (о чем говорилось выше) и затем поездка в Орду за ярлыком для тверского князя (по матери - деда Ивана Васильевича) во многом проясняет и позицию Дмитрия в отношении самого института тысяцких, хотя младший сын скончавшегося тысяцкого Микула доводился князю свояком (они вместе праздновали свадьбы в Коломне, женившись в 1367 г. на сестрах - дочерях суздальского князя Дмитрия Константиновича). Микула останется верным московскому князю и погибнет в 1380 г. на Куликовом поле.
Иван, остававшийся в Орде, до конца дней своих будет искать возможности навредить Дмитрию. В сражении на реке Воже в 1378 г. в ордынском обозе оказался поп Ивана Васильевича, "и об-ретоша у него злых зелей лютых мешок". Попа допрашивали и пытали, а затем отправили "на заточение на Лаче-озеро, идеже бе Да-нило Заточеник". А на следующий год в Серпухове у князя Владимира Андреевича появился и сам Иван Васильевич.
Хотя на сей раз соискателя родовой должности тысяцкого "пе-реухитрили", интерес представляет сам факт откровенного выпада против московского князя. Видимо, будучи в Орде, Иван Васильевич не знал о судьбе своего попа. В Троицкой летописи, Рогожском летописце и ряде восходящих к ним летописях записана точная дата - показатель современности записи: 30 августа, "въ вторник (дата и день недели указывают именно на 1379 г.) до обеда в 4 час дни (день считался с утра - 8 - 9 часов) убиен бысть Иван Васильев сын тысяцьского, мечем потят бысть на Кучкове поле у града Москвы повелением князя великаго Дмитриа Ивановича". Кучково поле - фамильное владение Вельяминовых. Согласно Никоновской летописи, казнь была совершена при стечении народа, и многие выражали сожаление о случившемся. Даже и подчиненный князю тысяцкий стоял ближе к горожанам, нежели княжеская администрация.
Но оказавшийся в Серпухове сын тысяцкого Иван, вполне вероятно, рассчитывал на поддержку не Владимира Андреевича, а его духовника Афанасия и самого Сергия Радонежского. Если у Дмитрия с детства должны были сохраниться негативные эмоции по отношению к Вельяминовым, виновникам убийства соратника отца Алексея Петровича Хвоста, то у Сергия к Вельяминовым должны были сохраняться иные чувства. Старший брат Сергия Стефан (в этом житийному тексту можно доверять), оставив младшего в пустыне, вернулся в Москву и в Богоявленском монастыре общался с будущим митрополитом Алексием, пел с ним на клиросе. Здесь он был замечен князем Семеном Ивановичем, стал игуменом этого монастыря, духовником князя, тысяцкого Василия Вельяминова и его брата Федора, а также других бояр. Хотя отношения братьев-монахов были не безоблачными (Стефана не привлекало пустынножитие), но сын его Иван (в монашестве Феодор) был пострижен Сергием и позднее стал игуменом Симонова монастыря, а в 1381 г. и духовником Дмитрия Ивановича. Сам Сергий начинал свою подвижническую деятельность при постоянной материальной и организационной поддержке старшего брата Стефана, в свою очередь имевшего выход к первым лицам тогдашнего Московского княжества. Естественно, что отношение к этим самым лицам у князя Дмитрия и у Сергия заметно отличалось.
И еще один факт. Направляясь в Москву, в 1378 г. митрополит Киприан направил послания Сергию Радонежскому и его племяннику Феодору Симоновскому в надежде, что Сергий и Феодор уговорят великого князя принять Киприана в качестве митрополита. Реакция Сергия и Феодора на эти послания нам неизвестна, но само обращение к ним Киприана, к которому Дмитрий Иванович относился откровенно враждебно, показывает, что Киприан у своих адресатов, очевидно, надеялся найти понимание. Значит, он тоже знал о противоречиях, существовавших между троицким игуменом и великим князем.
В житии Сергий представлен родоначальником монастырского общежития на Руси, причем выполняет он в этом случае рекомендации патриарха Филофея, который якобы прислал троицкому игумену грамоту. Вряд ли так было на самом деле. Филофей занимал патриаршую кафедру в 1353 -1354 гг. (в течение года), а затем с 1364 по 1376 г. Никаких следов "патриаршей грамоты" ни в русских, ни в византийских источниках нет. Да и в самой "грамоте", текст которой приведен в житии, нет ничего, кроме пожелания ввести общежитие в монастыре. Мало что меняет и золотой нательный крестик, якобы подаренный патриархом через митрополита Алексия Сергию. Путаница имеется уже в житии: о крестике говорится дважды - в связи с грамотой патриарха и в связи с предложением Алексия Сергию занять митрополичью кафедру, и вручает он его Сергию от себя лично, а не от имени патриарха. На этом основании многие исследователи допускают, что рекомендации введения общежития были привнесены от Филофея либо Киприаном, либо "проверяющими" незадолго до кончины Алексия. Но и такое допущение неверно - к этому времени общежитийные монастыри в Северо-Восточной Руси уже поднимались во всех ее пределах. Кстати, второй вариант - вручение Сергию нательного крестика с другими атрибутами духовного достоинства лично Алексием - имеется и в летописях, начиная с древнейших. Имя Филофея при этом вообще не упоминается. Таким образом, именно митрополит Алексий был основным инициатором монастырской реформы - создания новых общежитийных монастырей и введения "общежития" в "ке-лиотских" обителях.
В отношении к учреждению "общежития" в русских монастырях в летописном изложении "Повести о Митяе" есть одна деталь, ускользающая от внимания исследователей. В числе сопровождающих в Царьград Митяя на первое место вынесен "архимандрит Иван Петровьскый, се бысть перъвый общему житию началник на Москве". Слово "начальник" имело значение и близкое к современному, и чаще значение "зачинатель", "зачинщик". При первом толковании можно предполагать наличие в Москве специального учреждения, ведавшего общежитийными монастырями, которое возглавлял Иван Петровский. При втором толковании получается, что именно он и был первым зачинателем "общежительских" монастырей в пределах Московской Руси. Именно в Москве, поскольку в Киеве общежитийным был Киево-Печерский монастырь, в Новгороде - Антониев, где сохранялись традиции ирландских общежитийных монастырей, привнесенных его основателем Антонием Римлянином еще в начале XII в.; были, по всей вероятности, и другие общежительские монастыри. Иван Петровский, судя по "Повести", оставался верным Митяю и сам едва не поплатился жизнью за попытку урезонить своих далеко не благочестивых спутников: его заковали "в железа" и хотели сбросить в море ("архимандрита, Московьскаго киновиарха, началника общему житию", - еще раз напоминает летописец).
Как можно видеть, и политические и религиозные взгляды Сергия Радонежского не совпадали с намерениями московского князя и отчасти покойного митрополита Алексия. И, видимо, прав В.А. Кучкин, указывая на тот факт, что версия о контактах Дмитрия с Сергием накануне сражения на Куликовом поле (знаменитое "благословение" Сергием Дмитрия Ивановича) имеет позднейшее происхождение и вряд ли они были в исторической действительности.
Не все было гладко и в отношениях Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем. В битве на Воже его имя не упоминается, может быть, потому, что союзником Москвы выступала Рязань, с которой у серпуховского князя были напряженные отношения из-за земель по Верховьям Оки. И к Литве, и к Кипри-ану, и к Сергию у Владимира Андреевича было более теплое отношение, нежели у московского князя.
Следовательно, Куликовская битва происходила в условиях более сложных, нежели те, что сложились в 1374-1375гг., когда было достигнуто и политическое, и церковно-политическое единство в Московской Руси.
§2. КУЛИКОВСКАЯ БИТВА
8 сентября 1380 г. состоялась знаменитая в русской истории битва объединенного русского войска во главе с великим князем московским и владимирским Дмитрием Ивановичем и ордынским войском под командованием Мамая.
Ход битвы достаточно известен. В августе 1380 г. в Коломне был проведен воинский смотр. 20 августа русское войско вышло из Коломны, а 30 августа переправилось через Оку. Узнав о движении русских полков, литовский князь Ягайло не решился выдвинуться на помощь Мамаю и так и не принял участия в битве.
В ночь с 7 на 8 сентября Дмитрий Иванович переправился через Дон, у впадения в него реки Непрядвы, и поставил полки на Куликовом поле. В центре - Большой полк, главные силы. По флангам - полки Правой и Левой руки, впереди - Передовой, чуть сзади, за левым флангом Большого полка - Запасной. С востока, скрытый в Зеленой дубраве, стоял Засадный полк под командованием Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского и Владимира Андреевича, князя Серпуховского.
Утром 8 сентября 1380 г. началась битва. В "Сказании о Мамаевом побоище", которое было написано в конце XV в., сохранилось предание: героями Куликовской битвы стали воины-иноки Александр Пересвет и Андрей Ослябя, которых благословил на бой с татарами Сергий Радонежский. Александр Пересвет начал сражение поединком с богатырем-печенегом, в котором оба погибли: Позднее богатыря-печенега именовали Темир-мурзой, или Челубеем. Андрей Ослябя первым ринулся в бой и первым пал на поле брани.
Основные силы татар устремились на Передовой полк, разбили его и ударили в центр Большого полка. Три часа продолжался этот бой. Татары рвались к знамени великого князя, под которым стоял боярин Михаил Бренок в доспехах Дмитрия. Боярин погиб, но полк устоял. Великий князь в это время в доспехах простого воина сражался в самой гуще битвы. Два раза его сбивали с коня, израненный, он еле добрался до дерева, где его после битвы нашли два простых воина-костромича.
Не добившись успеха в центре, татары ударили по полку Правой руки, но потерпели неудачу. Тогда они обрушились на полк Левой руки, в тяжелом бою оттеснили его и стали обходить с тыла главные силы. Но они не знали о Засадном полке. Начав окружение Большого полка, татары подставили под удар свои тылы. В этот момент свежая русская конница из засады нанесла разгромный удар в тыл и фланг татарам. Немногим из них удалось в панике бежать. В наступление перешли остальные русские полки и гнали татар на протяжении 30 - 40 км до реки Красивая Меча, захватили обоз и богатые трофеи. Разгром татар был полный, войско Мамая перестало существовать. Малое число татар добралось до Орды, а сам Мамай бежал в Крым и был там убит.
Восемь дней русские воины собирали и хоронили убитых, а затем войско двинулось к Коломне. 28 сентября войско победителей вступило в Москву, где его ожидало все население города.
Великая победа русского воинства стала переломным моментом в истории Руси. Она вызвала национальный подъем, была воспета во многих литературных памятниках, самые знаменитые из которых - "Задонщина" и "Сказание о Мамаевом побоище". Великий князь Дмитрий Иванович получил почетное прозвание Донской, а его двоюродный брат, князь Серпуховский Владимир Андреевич - прозвание Храбрый. В честь воинов, павших на Куликовом поле, в Москве была заложена церковь Всех Святых на Кулишках.
***
О Куликовской битве и посвященных ей памятниках писали многие сотни авторов. И несмотря на это, вопрос о необходимости критического изучения и проверки показаний источников об этом важном для понимания предшествующих и последующих процессов событии был поднят сравнительно недавно М.Н. Тихомировым.
М.Н. Тихомиров стремился всегда "привязывать источник к местности". Работая над книгой "Древнерусские города"; он посетил большую часть и городов, и городищ, и для того, чтобы самому не сделать топографических ошибок, и для того, чтобы обнаружить их в источнике. Обратившись к "повестям о Куликовской битве", он сразу усомнился в цифрах, указанных летописями: 100- 150 тысяч русской рати и вдвое больше татарской. Его не покидала мысль поехать на Куликово поле и подсчитать, какое количество воинов могло на этом поле разместиться. Он приводил примеры: в Столетней войне, приходившейся на это же время, в битвах было задействовано всего по несколько тысяч воинов.
М.Н. Тихомиров прав в своем сомнении: Куликово поле обозначенных в летописях масс воинов не могло бы принять, тем более что войско кочевников было обычно конным. Но в больших битвах войско обязательно рассредоточено, прикрывая тылы, фланги и т.п. И в Куликовской битве важная роль отводилась Засадному полку, возглавлявшемуся одним из лучших полководцев московского князя - Боброком-Волынским. В.А. Кучкин предложил небезосновательную гипотезу, что битва вообще начиналась не на Куликовом поле: здесь она только завершалась. Другое дело, что все население "Великого Владимирского княжества" в это время не превышало полутора миллионов ("15 туменов" - 150 тысяч, указываемых ордынскими источниками, - это, видимо, "численные" люди). Кроме того, как показал М.Н. Тихомиров, лишь менее половины городов и княжеств поставили своих отряды на Куликово поле - не было тверичан, новгородцев, нижегородцев и представителей ряда других земель, а появление ратей из этих земель в позднейших редакциях источников о Куликовской битве носит явно тенденциозный характер. Так что численность русской рати была явно меньше 100 тысяч и, видимо, насчитывала около 70 тысяч воинов.
Численность монгольских войск во всех источниках определялась сотнями тысяч. Исследователи обычно не верят, считая их преувеличенными (по Л.Н. Гумилеву, цифры преувеличены вдесятьраз). Но имеется одна бесспорная цифра от близкого Куликовской битве времени: в 1391 г. против Тохтамыша Тимур выставил 200 тысяч воинов. Видимо, примерно столько же, но не больше мог привести и Мамай на Куликово поле. Напомним, что других специальностей, кроме воинской, монголы и другие степняки в большинстве и не знали, - они войной кормились.
М.Н. Тихомиров поставил задачу выделения различных и разновременных редакций источников, рассказывавших о Куликовской битве. И начинать необходимо было с выявления летописей, содержащих древнейший рассказ о событиях. Он указал в этой связи на Симеоновскую летопись, отражающую в части до 1390 г. Троицкую летопись я Рогожский летописец. Повествование названных летописей немногословно, но цельно. В нем не видно явных сокращений или вставок. Особенностью рассказа является отсутствие упоминаний в нем имен Владимира Андреевича и Олега Рязанского, а о союзе Мамая с литовским князем Ягайло (ок. 1351-1434), сыном Ольгерда, летописи говорят глухо.