Покидая Москву перед нашествием Тохтамыша летом 1382 г., Дмитрий рассчитывал, что город сможет продержаться до его подхода с набранными на севере княжества воинскими отрядами. В городе оставался митрополит Киприан и семья князя, многие бояре, внук Ольгерда князь Остей (вероятно, сын Андрея Полоцкого, участника Куликовской битвы), который и возглавил оборону города. Вскоре возникли разногласия между сторонниками обороны и капитуляции (к которым, видимо, принадлежали некоторые светские и церковные бояре). Неожиданный отъезд из города Киприана (которого горожане не выпускали) и княжеской семьи еще более усилил внутреннюю напряженность. В результате после трехдневной перестрелки (в которой горожанами впервые были использованы "тюфяки" - пушки), на четвертый день татары смогли с помощью суздальско-нижегородских князей "обольстить" Остея мирным соглашением. Вызванный якобы для переговоров о мире, князь был убит "перед воротами". Ворвавшиеся в город татары начали творить убийства и грабежи. Горожане, как обычно, укрывались в храмах и там находили свою гибель. Летописец говорит о разграблении церквей и особо выделяет то, что самому ему близко: "Книгже толико множьство снесено съ всего града и изъ загородия и ис сел въ сборных церквах до стропа наметано сохра-нениа ради спроважено, то все без вести сотвориша". Можно представить, сколько летописей и всякого рода сборников, не считая обязательной богослужебной литературы, сгорало во вражеских набегах, да и в постоянных пожарах, сообщения о которых заполняют страницы летописей.
Конечным результатом стало сожжение Москвы и уничтожение 24 тысяч ее населения (число определяется суммой, выделенной князем Дмитрием на похороны). Разорены были также некоторые прилегающие к Москве селения и города (Звенигород, Можайск, Волок, Дмитров, Переяславль).
В условиях "неодиначества и неимоверьства" (выражение Типографской летописи) Дмитрий не успел собрать сколько-нибудь значительное войско. Пришлось посылать в Орду сообщение о признании власти "царя" Тохтамыша. Но князь не оставил без внимания и причины поражения, выявляя виновников случившегося. Главным виновником, по убеждению князя, оказался митрополит Киприан: он бежал из Москвы от Тохтамыша в Тверь, а не к великому князю Дмитрию. Более того, как и в середине 70-х гг., Киприан начал подбивать тверского князя идти в Орду за ярлыком на великое княжение. Другой виновник - Афанасий Высоцкий, действовавший, очевидно, по советам Киприана, фактически выключал из борьбы Владимира Андреевича. И Киприана, и Афанасия великий князь изгнал из Руси.
В "Повести о нашествии Тохтамыша" говорится о "помощи" хану со стороны рязанского князя Олега. Но эта строка "Повести" опровергается фактом разорения после сожжения Москвы войском Тохтамыша Рязанского княжества. Тем не менее, как явствует из летописей, "на ту же осень князь великий Дмитрей Ивановичь посла свою рать на князя Олга Рязаньскаго. Князь же Олег Разанскый не в мнозе дружине утече, а землю всю и до остатка взяша, и огнем пожгоша и пусту сътвориша, пуще ему стало и татарьской рати". Суть противоречий, возможно, объясняется в договоре 1402 г., заключенном между сыном Олега Рязанского Федором с сыном Дмитрия Донского Василием: "А что была рать отца моего, великого князя Дмитрея Ивановича, в твоей вотчине при твоем отци, при великом князи Олге Ивановиче, и брата моего (имеется в виду внутрикня-жеская иерархия, принятая в договорах) княже Володимерова рать была, и княже Романова Новосилского, и князей Торуских, нам отпустите полон весь". Участие в походе новосильского и торусских князей, да и самого Владимира Андреевича может разъяснять действительную причину нового обострения московско-рязанских отношений. Таковой могла быть борьба за земли по Оке, а вовсе не месть Олегу за поддержку Тохтамыша.
По договору Москвы и Рязани 1381 г. наиболее сложные территориальные размежевания проходили по приокским землям, где рязанские владения непосредственно соприкасались с владениями Владимира Андреевича Серпуховского. Князь Олег уступал принадлежавшие некогда Рязани Лужу, Верею, Боровск, "на Рязанской стороне" Тулу, Талицу, Выползов, Такасов, но получал, "что доселе потягло к Москве", Лопастну (ранее ее захватывали рязанские отряды в 1353 г.), "уезд Мьстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич с месты, как ся отступили князи торуские Федору Святославичю" (имеется в виду торусский князь). В договоре 1402 г. область Тулы признавалась за Рязанью.
Между 1381 и 1402 гг. произошли события, потребовавшие уточнения границ. В 1385 г. Олег Иванович захватил Коломну, и для примирения с ним Дмитрий просил Сергия Радонежского склонить рязанского князя к "вечному миру". Таковой был заключен в 1386 г. и скреплен браком сына Олега Федора с дочерью Дмитрия Софьей. Видимо, в этой связи и произошел обмен Коломны на Тулу.
Сожжение Москвы Тохтамышем для Дмитрия усугублялось распадом созданного в середине 70-х гг. XIV в. союза княжеств Северо-Восточной Руси. Нижегородские князья пользовались ситуацией для обособления своего княжества, Великий Новгород и Псков жили своими заботами, Тверь по-прежнему ориентировалась на Литву, а в Литве оба соперника - Ягайло и Витовт - стремились расширить свое влияние в землях и Юго-Западной, и Северо-Восточной Руси. Ягайло при этом пользовался поддержкой католического духовенства, а Витовта энергично поддерживал Киприан, для которого борьба против московского князя прикрывалась теперь идеей "всея Руси" с центром в Вильне.
1383 г. принес московскому князю целый ряд неприятностей. Тохтамыш хотя и дал Дмитрию ярлык на великое княжение, но сепаратизм тверских и суздальско-нижегородских князей им также подогревался. Поддерживал он и Ягайло, которому ранее был выдан ярлык на "великое княжение", не обозначая границ обеих "великих" княжений. Новгород Великий в 1383 г. принял в качестве князя-наместника Патрикея Наримантовича, сына Нариман-та Гедиминовича, получившего некогда вотчины в Новгородской земле. После почти десятилетнего перерыва Русь должна была платить Тохтамышу дань в размерах, установленных в XIII в. и собиравшихся ханом Узбеком. Некоторые земли, в частности Ростов и Великий Новгород, должны были дать "черный бор" - поголовную дань, а обеспечить ее поступление обязан был московский князь. Естественно, что подобные поборы усиливали сепаратистские настроения в центрах Северо-Западной Руси и выбивать "черный бор" приходилось силой. (Этим вызывался большой поход московского князя и Владимира Андреевича Серпуховского на Новгород в 1386 г.)
Тохтамыш вводит новую систему поддержания господства над русскими княжествами: сыновья правящих князей забираются в Орду в качестве заложников. Дмитрию пришлось отправить туда старшего сына Василия, которому в это время было 12 лет. Можно было и выкупить заложника за 8000 руб. Но такую сумму князь собрать не мог, да и долг ответственного за Русь князя не позволял ему решать личные проблемы за счет разорения подданных.
В 1384 г., после серьезных поражений от Ордена, наметилось сближение литовского князя Ягайло с Москвой. Был заключен договор, который, к сожалению, не дошел до нас, но упоминается в Описи архива посольского приказа 1626 г. Поскольку в договоре в это время был более заинтересован Ягайло, то в форме договора просматривалось некоторое превосходство московского князя (к нему обращались литовские князья). Особое соглашение между матерью Ягайла Ульяной (дочерью тверского князя) и Дмитрием предполагало женитьбу Ягайло на дочери московского князя: "Великому князю Дмитрию Ивановичу дочь свою за него дати, а ему, великому князю Ягайло, быти вь их воле и креститися в православную веру и христианство свое объявити во все люди". Речь, видимо, шла о Софье, выданной два года спустя за сына Олега Рязанского.
Намечавшийся союз, однако, не состоялся. Летописи ничего не сообщают ни о договоре, ни о причинах возобновления противостояния, частью которого могла быть и активизация Олега Рязанского, захватившего Коломну. (Олег был женат на сестре Ягайло и в начале 80-х гг. находился в близких отношениях с литовским князем.) Ясно, что такой союз должен был вызвать опасение у Тохтамыша, и он, конечно, делал все для его разрушения. Возможно, именно тогда он сближается с Витовтом, находившимся в остром противостоянии с Ягайло. Угроза же со стороны Орды и Ордена побуждает Ягайло искать примирения с Витовтом и сотрудничества с польской шляхтой. Уже в 1385 г. было подписано соглашение с польскими феодалами, в основе которого предполагался брак Ягайло с юной польской королевой Ядвигой, причем с литовской стороны его подписывал и Витовт, чем признавалось распространение унии на все Литовско-Русское княжество. В январе 1386 г. на основе этого соглашения был подписан акт о польско-литовской унии, в начале февраля Ягайло на люблинском съезде был провозглашен королем, 15 февраля он крестился в католическую веру, 18 февраля отмечено бракосочетание, а 4 марта проведена коронация.
Плотность "графика" говорит о четкой договоренности в переговорах 1385 г. Но теперь возникала совсем иная ситуация. Литовские и русские князья и бояре и население многих земель не собирались переходить в католичество. И этих недовольных теперь возглавит Витовт Кейстутович (1350-1430), проводивший, впрочем, двойственную политику, не отказываясь от своей подписи 1385 г. и контактов с Ягайло и католиками, тем более что с ними он постоянно контактировал, укрываясь во времена усобиц в землях Ордена.
Уния, несомненно, вызвала резкое недовольство в Константинополе, причем недовольство направлялось и против Киприана, который, увлеченный борьбой с Пименом, как полагали в Константинополе, ничего не сделал для предотвращения перехода в католичество части литовской знати во главе с Ягайло. В этих условиях изменяется и отношение к Пимену: в 1386 г. Дмитрий Донской вновь направляет Феодора Симоновского в Константинополь для решения вопроса "об управлении митрополии". И на сей раз решение склонялось в пользу Пимена. А Киприану на соборе 1387 г. были предъявлены серьезные обвинения; которые предполагали суд и лишение кафедры. Киприан, естественно, тоже принимал меры и в плане "реабилитации", размежевываясь с Ягайло, и в плане поиска более надежной политической опоры. Видимо, в этой связи и созрел план женитьбы московского княжича Василия, остававшегося заложником в Орде, на дочери Витовта, получившего по соглашению с Ягайло Луцк и "Подольскую" (Волынскую) землю, но постоянно перемещавшегося по литовским и ливонским землям.
В 1386 г. летописи говорят о побегах из Орды двух Василиев Дмитриевичей: суздальского (брата супруги Дмитрия Донского Евдокии) и московского. Первого перехватил татарский "посол" и вернул в Орду, где князю пришлось принять "великую истому". Второй - пятнадцатилетний московский княжич - беспрепятственно "прибеже" "в Подольскую землю в великыя Волохы къ Петру воеводе".
В Никоновской летописи текст дан более развернуто: "Князь Василий Дмитреевичь... видя себя дръжима во Орде и помысли, яко невозможно ему убежати прямо на Русь; и умысли крепко с верными своими доброхоты и побежа в Подольскую землю, в Во-лохи, к Петру воеводе. И оттуду иде, в незнаемых таяся, и при-шедше ему в Немецкую землю, и позна его князь Витовт Кестуть-евичь и удержа его у себя; тогде бо бе Витовт в Немецкой земле, по убиении отца его Кестутья убежа. Имяше же Витовт у себя дщерь едину. И сию въсхоте дати за князя Василиа Дмитреевичя, и глагола ему: "отпущу тя къ отцу твоему в землю твою, аще поимеши дщерь мою за себя, единочаду суще у мене". Он же обещася тако сотворити, и тогда Витовт Кестутьевичь дръжа его у себе въ чести велице, дондеже отпусти его къ отцу на Москву".
Согласно Троицкой и близких к ней летописей, осенью 1387 г. Дмитрий Иванович отправил "бояр своих старейших противу сыну своему князю Василью в Полотцкую землю". Вернется Василий к отцу 19 января 1388 г., "ас ним князи лятские и Панове, и ляхове, и литва". Никоновская летопись эти факты не воспроизводит, а традиция, восходящая к Троицкой летописи, не упоминает о Вильне, Витовте и его дочери. И это умолчание говорит о многом. Ближайшему редактору летописей, а именно митрополиту Киприану, надо было скрыть свою причастность к событиям в Вильне, а может быть и в Орде: "доброхоты" весьма целенаправленно вели княжича к союзу с Литвой, а Тохтамыш вскоре и сам будет искать пристанища в Литве, именно у Витовта.
В западнорусских летописях воспроизводится и еще один вариант, связанный с женитьбой Василия Дмитриевича. Текст, повторяющийся в ряде рукописей, не датирован и, по существу, воспроизводит уже иную эпоху. Витовт, попытавшийся с помощью "немцев" овладеть Вильно, вынужден был снова отступить в "Марин городок" (Мариенбург, Малборк - столица Тевтонского ордена), где находилось в это время и его семейство. "Того же лета, -записано в тексте без обозначения даты, - князю великому Витовту послы пришли от великого князя московского Василя Дмитрееви-ча. Князь великий Витовт дал княжну свою Софию за князя Василя Дмитреевича, отпустил ее з Марина городка, а с нею послал князя Ивана Олкгемонтовича со Кгданска. И пошли со княжною у великих кораблех морем, и приехали ко Пскову. И псковичи им великую дали честь и проводили их до Великаго Новаграда. Також и новгородцы им великую честь давали до Москвы великому князю Василю Дмитреевичу. А князь Василей послал им против братю свою: князя Ондрея Владимеровича да князя Ондрея Дмитреевича (имеется в виду сын Дмитрия Ивановича можайского) и иных князей и бояр. И стретили княжну Софию с великою честью. Тогды был з ними священный Киприян митрополит со многими владыками и архимандриты, и игумены, и со всеми священники. И стретили ее честно со кресты перед Москвою, и был збор великий, и венчяня ся стало. И было чести и веселя досыта, иже не может выписати (т. е. - невозможно описать. - А.К.)".
Дмитрий не имел отношения ни к побегу сына, ни к его обручению с литовской княжной. И неудивительно, что обручение княжича, к которому, по всей вероятности, был причастен Киприан, он так и не признал, и жениться сыну на Софье Витовтовне не позволил. Зато сразу же после кончины Дмитрия Донского обещание Витовту было исполнено - свадьба состоялась.
Примечательно, что именно к 1388 г. относится резкое обострение отношений Дмитрия с Владимиром Андреевичем Серпуховским. Киприан, видимо, пытался привлечь и серпуховского князя для реализации своих планов, а московский князь должен был отождествить ситуацию с 1382 г. В итоге конфликта Дмитрий отобрал у серпуховского князя города Галич и Дмитров. Последний, возможно, для предотвращения контактов Владимира Андреевича с Сергием Радонежским, которого Киприан мог привлекать для воплощения своих планов. Примечательно, что родившегося весной 1389 г. у Дмитрия сына Константина крестили княжич Василий и дочь последнего тысяцкого Мария, а ведь родившегося перед этим княжича Петра крестил Сергий Радонежский.
Изгнание Киприана в 1382 г. было и вынужденным, и оправданным. Но оно поставило перед Дмитрием Ивановичем и проблему нормализации церковного управления. Он был вынужден принять в качестве митрополита Пимена, либо с согласия, либо по настоянию Орды. И.Б. Греков указал на некоторые свидетельствующие об этом факты. Так, сарайский епископ Савва был переведен в Переяславль, что можно было сделать только с согласия или по рекомендации правителей Орды. В конце 1382 и в 1383 г. Савва ставит епископов на пустующие кафедры. В то же время и поездка Дионисия Нижегородского в Константинополь в июне 1383 г., в которой были заинтересованы суздальско-нижегород-ские князья, также предполагала согласие Орды. Вместе с тем теперь и у московского князя не было оснований возражать против поездки в Константинополь Дионисия, и он сам направляет его "управления ради митрополиа русскиа".
Выбирая даже и не из двух, а из трех зол - Киприан, Пимен или Дионисий - Дмитрий останавливается на последнем. Дионисий после своего бегства от московского князя в Константинополь в 1379 г. там и переживал "смутное время" на Руси. Но он вошел в доверие к патриарху Нилу и получил сан архиепископа, с которым вернулся в конце 1382 г., привнеся второе после Великого Новгорода архиепископство - Суздальско-Нижегородское. Убедил Дионисий патриарха и в незаконности утверждения Пимена в качестве митрополита, и Нил готов был рассмотреть вопрос об отрешении Пимена от сана.
Возможно, именно этим он и заинтересовал князя Дмитрия, который в 1383 г. направил его с Феодором Симоновским в Константинополь с просьбой о разрешении церковных несогласий. В итоге Дионисий (также не без подложных документов) был поставлен митрополитом. Но при возвращении на родину его в Киеве "перенял" князь Владимир Ольгердович (видимо, по договоренности с Киприаном), и здесь в заточении он через полтора года скончался. (Похоронен он был в Печерском монастыре в пещере Антония, что давало основание ставить вопрос о причислении клику святых.)
В конце 1384 г. в Москву из Константинополя прибыли два митрополита в сопровождении большой группы иных сановников с сообщением о вызове Пимена для разбора дела к патриарху. Летом 1385 г. Пимен отправился по вызову (естественно, запасшись богатыми дарами). Патриарх Нил, конечно, изначально знал о подделках документов Пименом. Но и Киприан был поставлен незаконно. Главное же - изменилась ситуация в связи с заключением польско-литовской унии. Тяжба продолжалась с переменным успехом несколько лет, Москва же снова оставалась без митрополита.
Пимен вернулся через три года "без исправы", т. е. без подтверждения своих прав. Именно в отсутствие митрополитов в Москве князь сближается с Сергием Радонежским. В 1385 г. Сергий (впервые) крестит сына Дмитрия, новорожденного Петра, и тогда же, как говорилось, по просьбе князя едет к рязанскому князю Олегу, выполняя функцию митрополита, - мирить враждующие стороны. Пимен же весной 1389 г., после прихода на патриаршество Антония, видимо, надеясь на "закрытие дела", втайне от московского князя отправился в Константинополь, чем вызвал гнев Дмитрия Ивановича. Но в Константинополе Пимен осенью этого же году умер, а все его достояние "разъяше... инии".
Поездке Пимена посвящается повесть, составленная Игнатием Смолняниным - спутником Пимена - и известная в нескольких редакциях. Из летописей "Хождение" опубликовано только в Никоновской, которое имеет некоторые отличия от вне-летописной редакции, в частности, сказано о теплой встрече путников в Рязанской земле князем Олегом и его сыновьями. В литературе обращено внимание на специфический взгляд автора повести: "нерасположение к московскому великому князю... и, наоборот, восхваление рязанского князя Олега" (С. Арсеньев, издатель первой редакции повести в "Палестинском сборнике" (Т. IV. Вып. 3. СПб., 1887). Но такая позиция автора повести закономерна: смоленский князь Юрий был зятем Олега и независимость Смоленска от Литвы поддерживалась благодаря военной силе рязанского князя. Такое положение сохранится до кончины Олега Ивановича в 1402 г., когда Смоленск окажется под властью Литвы, а последний смоленский князь Юрий будет искать убежища в Рязанской земле.