Так в Стране восходящего солнца началась эпоха правления очередной династии "сегунов", на этот раз - из "военного дома" Токугава, даровавшая стране мир на протяжении двух с половиной столетий. Лишь однажды, в начале XVII века, этот мир был ненадолго нарушен, когда Иэясу хитростью и силой оружия устранил достигшего к тому времени совершеннолетия Хидэёри Тоётоми - сына усопшего "тайко" Тоётоми Хидэёси, не пожелавшего отказаться от титула "сёгуна", завещанного ему отцом на смертном одре. Сын Тоётоми Хидэёси и его сторонники обосновались в городе Осака, остававшимся центром оппозиции власти Токугавы на протяжении пятнадцати последующих лет.
В 1611 году Иэясу Токугава встретился с Хиэёри Тоётоми, с которым помолвил свою внучку Сэн-химэ (дочь своего сына-"сёгуна" Хидэтады Токугавы). Однако Хидэёри, все еще пользовавшийся, как сын великого Хидэёси Тоётоми, немалым общественным авторитетом, продолжал рассматривать Токугаву как узурпатора.
Отношения между ними стали накаляться все больше, пока дело не дошло до открытого разрыва.
Встав во главе пятидесятитысячного самурайского войска, Иэясу Токугава подступил к Осаке, удерживаемой верными Хидэёри Тоётоми "тайсе", собравшими под своими знаменами многочисленные отряды "боевых холопов". В мае 1615 года в сражении под Осакой (последней из великих битв с участием самурайских армий на столь щедро политой человеческой кровью и засеянной человеческими костями японской земле) "буси" Хидэёри были разбиты и сам город взят войсками Токугавы. Городская цитадель загорелась во время штурма. Хидэёри Тоётоми вместе со своей супругой - внучкой Иэясу Токугавы и дочерью правящего "сёгуна" - сгорел в огне пожара.
Возвратившись в Сумпу, Иэясу вскоре тяжело заболел и в мае 1616 года скончался на семьдесят пятом году жизни. Он был погребен в Никко Тосёгу. В честь него был возведен величественный храм.
При нем было окончательно сломлено сопротивление вольных и непокорных "даймё". Центростремительные (объединительные) тенденции в истории Японии окончательно возобладали над центробежными (разъединительными).
Еще в 1614 году под влиянием Иэясу Токугавы его сын-"сёгун" издал закон о запрете на проживание в Японии чужеземцев (что весьма осложнило проповедь христианской религии и дело обращения японцев в христианство). Таким образом, была сделана попытка избежать опасности поддержки зарубежными силами, выступавшими под прикрытием проповеди христианской религии, сил внутри Японии, враждебных дому Токугава (чтобы не появился "новый Нобунага Ода"),
Впоследствии, в 1636 году, под страхом смертной казни японцам было запрещено покидать территорию своей страны, а также строить корабли, способные на дальние плавания. Так было положено начало эпохи самоизоляции Страны восходящего солнца от внешнего мира.
Период, начавшийся с правления Иэясу Токугавы, стал самым мирным периодом за всю историю Страны восходящего солнца: как это ни парадоксально, но воинственный клан Токугава, пришедший к власти через реки крови, обеспечил многострадальной Японии полное отсутствие вооруженных конфликтов на ее территории на протяжении всего периода владычества своего "военного дома".
После того, как эпоха "воюющих провинций" ушла в прошлое, победоносный Иэясу и его преемники из "военного дома" Токугава начали наводить в истерзанной усобицами, залитой кровью стране новые порядки. Они стремились к построению государства, в котором ни у кого не было бы возможности строить интриги, плести заговоры, чинить насилие или развязывать гражданские войны. Чтобы в зародыше пресечь малейшее неповиновение, эти государственные мужи приняли радикальные меры.
Одна из этих радикальных мер касалась священной особы императора с его ближайшим окружением. Божественному Тэнно и придворной знати "кугэ", с ее вечными интригами, было строжайше запрещено вмешиваться в политику. Еще при жизни Иэясу Токугавы, в 1615 году, был издан указ, до предела урезавший полномочия Тэнно. Ему отныне дозволялось лишь участвовать в религиозных обрядах и церемониях но случаю государственных праздников, а также заниматься меценатской деятельностью - покровительствовать философам, поэтам и художникам.
Чтобы удержать политическую власть в руках военного сословия, Иэясу Токугава назначал на все ключевые государственные посты только преданных лично ему самураев.
Возглавлял государственный аппарат "боевой холоп" наивысшего ранга - "сёгун". Резиденция "сёгуна" из рода Токугава располагалась в Эдо (нынешней японской столице Токио). Из своей резиденции "сёгун" правил как абсолютный монарх-самодержец. Слово "ceiyna" было законом, все его приказы подлежали неукоснительному и беспрекословному исполнению под угрозой жесточайших кар.
Ступенью ниже в иерархии сёгуната Токугава стояло военное правительство (сохранившее древнее название "бакуфу"). Большинство министров, равно как и все чиновники, занимавшие высокие посты в сёгунате Токугава, происходили из знатных самурайских семей. Они были обязаны обеспечивать исполнение приказов "сёгуна" во всех уголках Страны восходящего солнца.
Ступенькой ниже "бакуфу" в государственной иерархии сёгуната Токугава стояли самурайские владетельные князья-"даймё", стоявшие во главе двухсот шестидесяти провинций Страны восходящего солнца и управлявшие этими провинциями, - разумеется, не по собственному усмотрению, как это было накануне гражданской войны, а в строгом соответствии с предписаниями, полученными от "сёгуна" через "бакуфу". Памятуя об ужасных уроках столетней гражданской войны, "сегуны" из рода Токугава установили над всеми "дайме" строжайший и неусыпный контроль. В эпоху правления "военного дома" Токугава вес "дайме" были обязаны регулярно (первый раз - через год после назначения) являться в столицу сегуната (причем с семьей и свитой) и отчитываться перед "палаточным правительством", которое могло в любой момент отозвать их (именем "сегуна") и назначить управлять другой провинцией, осуществляя регулярную "перетасовку кадров". По прошествии года "дайме" получал дозволение вернуться от сегунского двора в свою провинцию, но его супруга и дети владетельного князя (на всякий случай, как бы чего не вышло) оставались при дворе "сегуна" в качестве заложников. С тех пор по всей Японии потянулись длинные процессии - это провинциальные "дайме" в сопровождении многочисленной челяди переезжали, по воле "сегуна" и "бакуфу", с места на место.
Что касается рядовых самураев, то лишь немногие из этих "боевых холопов" подчинялись непосредственно "сегуну", правившему Страной восходящего солнца из Эдо. Значительная часть самураев - около четырехсот тысяч "буси" вместе со своими семьями - находились в распоряжении провинциальных "дайме" (хотя и считались - как, впрочем, и "дайме" - состоящими на военной службе у "сегуна", а формально - на службе у Тэнно, как и сам "сегун"). Большинство "боевых холопов" проживало имешю в столицах провинцией - одни в крепости своего сюзерена-"дайме", другое - в стоявших вокруг нее небольших домах с "приусадебными участками". Так бывшие сельские жители становились горожанами. В провинциях самураи выполняли обязанности, возлагаемые на них местными "дайме". Одним выпадала военная стезя - они служили во "внутренних войсках", обеспечивая порядок в городах и провинциях, в личной гвардии "дайме", или же несли гарнизонную службу в крепостях или же сторожевую службу на сухопутных и морских границах страны (отражая набеги пиратов и недобитых "варваров"). Однако, в связи с общим снижением уровня военной опасности, большинство "боевых холопов" эпохи сегуна Токугава перешло к мирным занятиям (совершенно нетипичным для них в "классическую" эпоху покорения варваров и междоусобных войн, собственно, и вызвавшую к жизни самурайское сословие). Самураи управляли поместьями и товарными складами, трудились в качестве сборщиков налогов, вербовали крестьян для проведения строительных работ, словом - превратились в государственных чиновников. За это они получали установленное жалованье.
Однако став фактически государственными чиновниками (или, говоря по-русски, "крапивным семенем"), "боевые холопы" державы Ямато отнюдь не перестали считать себя воинским чином, или, говоря по-европейски, "дворянством меча". Напротив! Они, пожалуй, в большей степени, чем когда бы то ни было ранее, ощущали себя знатными воинами, элитой японской нации. Это объяснялось их традиционным военным воспитанием и особым образом жизни - даже в мирное время они обязательно подолгу предавались воинским упражнениям, неустанно совершенствуя свои навыки в обращении с мечом и другими видами оружия и в боевых искусствах.
Но еще важнее для самосознания самураев было их исключительное положение в обществе, которое за ними признавал закон. Уже вскоре после провозглашения "сегуном" Иэясу Токугава разделил всех своих (формально - императорских) подданных на четыре сословия:
1. "Боевые холопы".
2. Крестьяне.
3. Ремесленники.
4. Торговцы.
При этом в соответствующем указе "сегуна" особо оговаривалось, что самураи - "господа среди четырех сословий".
Кстати говоря, за пределами перечисленных выше четырех сословий самурайского государства "токугавского образца" находилась своеобразная "каста неприкасаемых" - так называемое сословие "эта" (люди, род деятельности которых считался "грязным", "нечистым", "недостойным детей Солнца") - мусорщики, работники скотобоен и т. д.
О том, какое значение привилегированное положение самураев эпохи сёгуната Токугава по сравнению со всеми другими сословиями имело на деле, говорит следующий пример. Любой японский "боевой холоп" (от "сёгуна" до простого караульного воина) обладал особой, дарованной ему законом, привилегией - "убить и уйти". Это означало право самурая убить любого человека трех низших сословий, не оказавшего ему должного почтения (например, перебежавшего ему дорогу или недостаточно быстро поклонившегося при встрече с ним). Случаи подобных бессудных расправ были нередкими, но воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
О МОРАЛЬНОМ КОДЕКСЕ "БОЕВОГО ХОЛОПА"
Как уже, наверно, стало ясно уважаемым читателям, сословие японских "боевых холопов" объединяли и сплачивали в единое целое вовсе не чины и звания, не полученные за верную службу владения и прочие материальные блага, и уж тем более не образ жизни (как раз в этом плане различия между "буси" были весьма велики, ведь самураем был и рядовой "буси", и могущественный "сэйитай сёгун"). Всех самураев сплачивало воедино нечто нематериальное, а именно - представление об идеальном "доблестном муже". Всякий "боевой холоп" стремился к единственной достойной человека его рода, круга, происхождения и положения высокой цели - стать таким "доблестным мужем". Долгий и трудный путь к достижению этой высокой цели самурайские идеологи и обозначали уже упоминавшимся нами выше термином "бусидо", "путь воина".
"Бусидо" был основным моральным законом, кодекс идеального поведения воина, руководствуясь которым жил в этом мире самурай. Можно даже сказать, что "бусидо" со временем превратился в нечто вроде специфической, сугубо самурайской "религии" (если рассматривать "религию" в ее исконном значении, означающим по-латыни: "то, что объединяет", "то, что сплавляет", "то, что спаивает воедино"). Все "боевые холопы" державы Ямато старались неукоснительно следовать заветам этой "религии". В каждом отдельном княжестве существовали как общие, так и свои, специфические, правила "бусидо". Прежде всего, всякий "буси" был обязан усвоить три главные, или основные, добродетели:
1. Верность.
2. Чувство долга.
3. Храбрость.
Отступать от этих главных добродетелей "буси" не должен был никогда и ни при каких жизненных обстоятельствах.
Под верностью кодекс "бусидо" подразумевал самую ценную для самурая добродетель - верность господину (для самурая считалось недопустимым быть слугой двух господ). Ни при каких условиях японский "боевой холоп" не должен был нарушать эту первейшую из всех самурайских заповедей.
В клятве "буси" из упоминавшегося нами выше знаменитого собрания самурайских наставлений начала XVII века "Хакагурэ" говорится:
"Где бы ты ни находился, в горах или под землей, в любое время и везде мой долг обязывает меня охранять интересы моего владыки. Это - становой хребет нашей веры, неизменной и вечной".
Второй главной добродетелью всякого "боевого холопа" кодекс "бусидо" считал чувство долга. Это понятие объединяло в себе несколько моральных заповедей и, прежде всего, долг самовоспитания, требовавший от каждого самурая:
1. Честности ("боевому холопу" нельзя было лгать, злословить, совершать бесчестные поступки).
2. Непритязательности (презрения к роскоши, деньгам, прочим жизненным благам).
3. Приличия (соблюдения принятых этических норм, скромности и невозмутимости, строгости и сдержанности в чувствах).
Понятие чувства долга подразумевало не только обязанности "боевого холопа" по отношению к себе самому, но и обязанности по отношению к другим. Это означало, что самурай обязан:
1. Ни перед чем не отступать при исполнении своего долга.
2. Быть полезным своему господину.
3. Быть почтительным к своим родителям.
4. Быть великим в милосердии.
Помимо верности и чувства долга третьей главной добродетелью "боевого холопа" была храбрость. Под храбростью понималась не только отвага и личное мужество "буси" на поле боя и вообще в военное время, но и бесстрашие в мирной, обыденной жизни. Этот весьма почитаемый в Стране восходящего солнца принцип был еще древним китайским философом Кун Фуцзы, или Кун Цзы ("учителем Куном", именуемым европейцами Конфуцием, и жившим предположительно в 552–479 годах до Р.Х.) облечен в форму следующего постулата:
"Всегда непоколебимо делай правое дело".
Еще одной доблестью всякого японского "боевого холопа" считалась непоколебимая верность правилу "самурай мало говорит и много делает".
Для истинного "буси" всякое промедление считалось недопустимым. Любой воин был обязан, не задумываясь, заступиться за правое дело, даже если благородный поступок может стоить ему жизни. Ведь, как следует из кодекса "бусидо", "правое дело - все, жизнь - ничто".
И здесь мы с вами, уважаемые читатели, подошли к самой сути самурайской морали: поскольку в соответствии с кодексом "бусидо" обстоятельства в любой момент могли потребовать от "боевого холопа" пожертвовать собственной жизнью, всякий уважающий себя, чтущий память своих доблестных предков и ценящий свое сословие "буси" должен осознавать, что жизнь не имеет никакой ценности ("жизнь - ничто"). "Хагакурэ", которое мы уже не раз цитировали, учит:
"Путь воина означает смерть. Когда для выбора имеются два пути, выбирай тот, который ведет к смерти. Не рассуждай! Направь мысль на путь, который ты предпочел, и иди!"
Поэтому всякий "боевой холоп" был готов беззаветно проливать свою кровь и отдать саму жизнь, если того требует его долг.
Самурайство заимствовало стоическое терпение и презрение к смерти от буддизма (особенно на него повлиял дзэн-буддизм); религиозное почитание своей земли и своего суверена - от синтоизма; социальную модель, ритуальность поведения (а на ранних стадиях и определенную литературно-художественную культуру - от конфуцианства). Таким образом, "бусидо", при ближайшем рассмотрении, представляет собой не самобытное порождение исключительно "японского духа", но весьма сложную амальгаму. Сплав взглядов, заимствованных из разных учений, два из которых (буддизм, в своей форме, именовавшейся в Китае, как мы знаем, "чань-буддизмом", а в Японии - "дзэн-буддизмом", и конфуцианство) пришли на Японские острова из континентального Китая (в значительной степени - через Корею).
Два основных момента всегда поражают всякого, кто знакомится с историей самурайского сословия. Во-первых, как нам уже известно, у японских "боевых холопов" с давних времен существовал обычай отрезать голову поверженному противнику. Самураи старались пленных не брать, трофеи их интересовали мало; главная цель и наивысшая радость для них заключались в том, чтобы добраться до сильного противника, сразить его, отрубить убитому голову и поднести ее в дар своему господину. Возможно, этот обычай "охоты за головами" восходит к эпохе войн в Древнем Китае, где воин получал повышение по службе, если добывал в бою и приносил своему военачальнику голову (или правое ухо) знатного врага. Кстати, аналогичный обычай существовал и у монголов эпохи Чингисидов (как мы знаем, довольно быстро окитаившихся после покорения ими Китая). Так, например, после уже упоминавшегося нами выше разгрома монголо-татарскими полководцами хана Батыя объединенного войска силезских, польских, немецких и орденских рыцарей в 1241 году при Лигнице (Легнице, Вальштатте) вечером к шатру монголо-татарского главнокомандующего торжествующие победители приволокли девять окровавленных мешков, наполненных отрезанными ушами христианских рыцарей, павших в бою. Отсюда идет и широко известное в Японии по сей день изречение: "Взял голову и получил повышение".
Во-вторых, японские "боевые холопы" отличались редкостным хладнокровием, с которым они расставались с собственной жизнью. Самоубийство было чрезвычайно широко распространено в самурайской среде уже с XI века; обычай велел верному вассалу добровольно уходить из жизни, если умирал его господин (это называлось "смертью вослед"); смерть от своей собственной руки также служила средством избежать позора и бесчестья; способом продемонстрировать свои самоконтроль и выдержку в экстремальных обстоятельствах. В этой связи обычай вспарывать себе живот ("сэппуку", или "харакири") должен рассматриваться не как экзотический способ ухода из жизни, но как традиционная, последняя в земной жизни, демонстрация собственной доблести. Добровольно убивая себя столь мучительным способом, самурай показывал, что он не трус, выбирающий "легкий и быстрый" выход из сложившейся безвыходной ситуации, но истинно благородный и праведный муж, обладающий подлинной силой духа даже перед лицом самых неблагоприятных обстоятельств.
Вскрытие себе живота (а вскрывать живот предписывалось определенным зигзагообразным движением) далеко не всегда приводит к немедленной смерти самоубийцы, она бывает долгой и грязной. И потому очень часто при ритуальном самоубийстве "боевого холопа" присутствовал "помощник", или "секундант" ("кайсяку"), избавлявший "буси"-самоубийцу от неприятных последствий этого жестокого акта, когда могло произойти что-то некрасивое, грязное, непристойное, грозившее омрачить последние минуты благородного воина и торжественность момента. О "сэппуку" у нас будет еще подробнее рассказано далее.
В XVIII веке самурай Цупэтомо Ямамото признавался:
"Я постиг, что путь самурая - это смерть".