Однажды весной, перед рождением второго сына, Роман сильно простудился, долго болел, кашлял, получил осложнение в виде воспаления легких. И Марина - любящая и верная жена - ухаживала за ним, ставила горчичники и банки, поила морсом, бегала в аптеку.
- Ты незакаленный, - с огорчением говорила Марина. - Слабый. Сразу ломаешься. Нужно обливаться по утрам холодной водой. Мне кажется, я выходила замуж совсем за другого.
Ромка молчал и думал, что и он тоже женился совсем на другой. Ему даже не хотелось отвечать. Да и что толку в его однотипных, однообразных ответах? Лучше всего превратиться в глухонемого, это идеальный случай, исключительно подходящий для его жены Марины. Приятно, печалился он, когда женщина остается женщиной, а мужчина - мужчиной, что не так часто встречается. Он вешал все грехи на жену, забывая себя.
А она ничего, ровным счетом ничего не понимала и продолжала говорить, говорить, говорить… Лишь бы языком зацепиться.
Я бы хотел лежать на диване, думал Ромка. Но вот как это сделать? Как вот - лежать на диване?!
- А это очень просто, - однажды весело подсказала ему бойкая Арина.
- Да?! Ну и как?
Она ответила спокойно и деловито:
- Бревном.
- Так я же не о том! Я к тому, что ведь на работу идти надо - эту проблему как решить?
- Тоже очень просто! Просто не идти на работу! И никто тебя не заставит. По действующему законодательству труд - дело совершенно добровольное.
- Дык… А откуда же я деньги на семью возьму? Жена, дети…
- Ну, это уже совсем другой вопрос! - жизнерадостно пропела Арина. - Это уже другой вопрос…
Роман одинаково ровно, индифферентно относился ко всем людям, каких встречал по пути, и оставался совершенно равнодушным к тому делу, которым занимался, а потому никогда не увлекался и почти не делал ошибок. Равнодушие, твердила Марина, - это вроде паралича, и вообще преждевременная смерть.
Роман на ее умозаключения плевал.
Свой личный план по детям Марина почти выполнила - родила двоих. А позже - и третьего. Она всегда так упорно стояла за свои убеждения, что в глазах мужа Романа это "за" много лет назад превратилось в устойчивое и несомненное "против".
Но в ее сердце прочно поселился страх, когда родились дети. Тогда Марина начала бояться… Чего? Она сама еще не понимала этого.
Сейчас руки тосковали по ребенку. Хотелось внуков. Подержать свое, родное и тяжелое дитя.
Самыми замечательными месяцами в ее жизни оказались беременности. Тогда она жила словно одна, правильнее - вдвоем с будущим ребенком, была предоставлена самой себе, своим ощущениям, своим разговорам с будущим малышом… Марина много гуляла, бродила по Москве (старшего или старших в то время забирала к себе мать). А когда ждала Славу… Тогда все представлялось совсем простым. Марина забиралась в узкие, кривые, древние переулочки Москвы, умудрившиеся сохранить свои названия - очевидно, о них просто забыли, - и повторяла про себя: Обыденский, Зачатьевский, Борисоглебский…
А самым счастливым днем в ее жизни стал день, когда родился Слава.
Слава, Славочка…
Марина лежала в роддоме, смотрела на малыша и думала, что вот теперь ей в жизни больше ничего не надо.
Где-то она читала или слышала, что человек вообще счастливее всего в животе матери, там каждый миг - радость, а весь мир, в котором он собирается жить, - от края до края - распахнут перед его глазами. И всех беременных Богородица водит за руку.
И еще не случайно готовящимся стать мамами рекомендуют ходить в картинные галереи. Хотя здесь существовала какая-то неясность. Ну, с музыкой все можно понять - ребенок слышит и в животе. Но для картин - ему тогда перископ нужен.
Мать тогда объяснила Марине, что тут просто речь идет о настроении будущей мамы, когда она смотрит на картины, чисто об эстетическом моменте. На эмоциональном уровне он всегда передается ребенку.
- Почему ты разошлась с Романом? - нередко возникала любопытная сестра.
Она никак не могла понять причин развода.
Сестра Арина…
- Что ты здесь делаешь? Зачем здесь торчишь? - спросила она. - Уже осень, все уехали в город. Дачи стоят пустыми. Тебе не страшно? Поедем в Москву! Там Иван и Петька. И Володя.
Муж Володя…
Марина молча покачала головой. Нет, она никуда не поедет… Слава вернется сюда. Обязательно.
- Я пришлю за тобой Сашку! - пригрозила сестра. - Смотри, ты дождешься! И он силой, вместе со своими полоумными друзьями-геологами, утащит тебя в город.
Из старших в семье остался уже один Александр. Остальные ушли… Ушли тихо и спокойно, без слез и жалоб, хотя в последние годы очень болела мать. И теперь брат исполнял роль главного. Он уже по возрасту не мог ездить в бесконечные экспедиции, хотя по-прежнему обожал свои геологические партии и новости. В его квартирку нередко вваливались грязные, потные, уставшие бывшие коллеги, долго по очереди плескались в ванной, потом еще дольше пировали на кухне.
- Пьянствовали, - недобро комментировала Марина.
А затем укладывались спать на полу вповалку. Для этой цели Александр держал дома на антресолях несколько матрасов и еще два надувных.
- Когда ты, наконец, женишься? - нередко начинала приставать к нему Арина.
Он хохотал.
- Да правильно, какая у него может быть семья? - возражала сестре Марина. - У него геология в качестве женщины. Они с ней давно вась-вась. Всю жизнь проездил по экспедициям… Кто согласился бы его тут ждать? Любая бы удрала.
- А вот и нет! Самые крепкие семьи у капитанов дальнего плавания! - заявляла Арина.
- Именно! Потому что у него в каждом порту по семье. Все по уму!
Марики пытались понять брата. Но все попытки понимания, предпринятые ими еще в студенческие годы, когда они старались найти общий язык с родителями, оказывались безуспешными и с треском проваливались. Когда-то Марине почудилось - на миг, на мгновение, - что она поняла отца и мать. Эти курения на лестнице, эти неслышные слова упреков… Но едва дело коснулось новых шмоток…
Во всем тогда оказалась виновата Арина. Именно она вдруг объявила родителям, что выходит замуж за соседского сына. Марики тогда учились на третьем курсе Гнесинки, собирались стать дирижерами хоров. Хотя в глубине души каждая лелеяла свои тайные планы. Марина мечтала стать певицей, Арина пробовала себя в качестве пианистки. Но основная их задача свелась к поиску мужей. Правильнее, выгодных замужеств. Чтобы штамп в паспорте. Без этого фирменного знака они чувствовали себя неуютно, как неодетые.
- Ты так отлично выглядишь и так весела, точно уже овдовела и почуяла вкус свободы, - съязвила Марина, хмуро глядя на сестру.
Сестра Арина… Тьфу на нее!
- Макарыч начал без Славы беспрерывно впадать в непонятную меланхолию, - пожаловалась она. - Меня это прямо бесит. "Свой возраст ощущаешь по отношению к тебе врачей, - недавно заявил он. - В какой-то момент они перестают обращать на тебя внимание". Я ему говорю: "Зачем тебе врачи? Ты здоровее многих молодых. Докторов только удивишь своим появлением". А он талдычит свое: "Нужно обследоваться и наблюдаться. Пойду на диспансеризацию!" Старый дурак! Славка смеялся над ним. И любил.
Арина ненадолго замолчала.
Ее муж по-прежнему бегал в садике по утрам, исправно ходил каждый день на службу и горделиво носил откинутую назад голову. Старость пугливо обходила его стороной.
- Скажи, Марка… А ты действительно веришь, что Славик вернется?…
Марина зябко закуталась в шаль.
- Не верила бы, не сидела здесь… А ты что, не веришь?
Сестра опять помолчала.
- Это очень трудно, Марка… Но мне без Славы тоже тяжело… Я даже не представляла себе раньше, как привязалась к нему. Как к своему собственному ребенку…
- А почему ты не родила? - прямо, в лоб, спросила Марина.
Никогда раньше не отваживалась на этот вопрос.
- Дура потому что, - хмуро пробурчала сестра. Сестра Арина…
Глава 3
Во время своей первой беременности Марина все время слушала Вивальди. В ожидании счастья.
И восьмилетний Слава, услышав как-то Вивальди по телевизору, спросил:
- Мама, что это за музыка? Вроде не слышал раньше, а такое впечатление - что-то очень знакомое!
Что-то очень знакомое…
Муж Роман… Когда начался их разлад?…
- Тебя видели с женщиной!
Марина говорила трагическим шепотом, но смотрела с откровенным любопытством, широко распахнув удивленные глаза и откинув от лица темные шторки волос. Роману стало смешно.
- Откуда вестишки? Прискакала анонимка или брякнул неизвестный доброжелатель?
- Девки рассказали! Верные друзья! - объявила жена. - Ты пил с ней кофе. Все по уму!
Роман хмыкнул.
- Маленькое интервью позволишь? Всего-навсего кофе? Дык… Чего уж тут скрывать - пил! Ну и что? Это возбраняется, родная ты моя? Чай предпочтительнее? Дурью твои девки маются от скуки и безделья! Потому и за мужиками чужими подглядывают. Своих маловато.
- Но раньше ты никогда не ходил с бабами в кафе, - продолжала Марина. - Тем более вечером.
Роман вздохнул. Идиотизм ситуации заключался как раз в том, что жена нащупала болевую точку. Чисто случайно подметила и подсмотрела благодаря своим преданным до гроба подругам-хористкам. Подсознательно вычислила. У бабья нередко потрясающе тонко работает интуиция. Особенно по части себе подобных. И ни кофе, ни вечернее кафе здесь, конечно, ни при чем.
Роман переместился от стола на диван.
- Продолжим наше импровизированное интервью. Ты задумала ревновать? Родная ты моя! Я признателен тебе за это.
- Тебя?! - бездарно изобразила изумление Марина. - К кому?! К твоей останкинской башне? Девки сказали, она похожа на шагающий экскаватор!
- Либо одно, либо другое. Твоих защитниц губит пристрастие к безвкусным сравнениям и неразборчивость в выборе метафор. А ты повторяешь чужие глупости. Свои всегда удачнее, милее и ближе. Прислушайся к доброму совету умудренного жизнью человека. Впрочем, любящие тебя подружки в чем-то и где-то правы… Ау, старик Фрейд!
Роман задумался. Марина рассматривала его с прежним наивным и неослабевающим интересом. Словно муж открылся ей с новой стороны. Даже снова показался привлекательным и загадочным. Раньше она считала, что Ромка - этот корявый валенок - не способен на измену. А вот когда он перешел, усилиями жены, в турбюро, у него появились рандевушники. Марина это чувствовала. И не платонические…
Роман всегда западал на карманных, глазастеньких, с впавшими щечками. Лохматеньких, небрежных в одежде, быстрых. Лидуся была длинная, с безупречно причесанной головой и маленькими карими, чересчур зоркими, пронзительными глазками. Старалась плавно и красиво вышагивать на высоких каблуках, прибавляя себе лишние, никому не нужные сантиметры и противную манерность. Лидочка уверовала, что так она выглядит солиднее и внушает уважение. Чем она ему понравилась? Ложная от набоек на туфельках до кончиков размалеванных ногтей. Зачем он ее так усердно окучивал? С какого перепуга?
Роман задумался и перестал обращать внимание на жену. Даже на некоторое время забыл, что она находится в комнате. Почему он вдруг прилип к Лиде? Глоток свободы…
Впрочем, и не прилип вовсе. Просто… Что - просто? Совсем не просто. Ему неожиданно стало скучно. И он испугался.
Скучно было дома и на работе, хотя деньги за красивые глаза теперь нигде не платят. Тем более в турбюро, где Роман трудился уже не первый год. Именно там тоска казалась невыносимой. Лишь бы досидеть до положенного часа. И так каждый день… Он тосковал на улице, в раздражающе общественном транспорте и возле телевизора, вид которого вообще переносил с огромным трудом. Роман внезапно обнаружил, что не знает, о чем говорить с Мариной, с сыновьями, с мамой, требующей от сына телефонных звонков с подробно-детальным отчетом о жизни как минимум два раза в неделю, с друзьями, приглашающими то в кафе, то в бассейн.
На кой ляд ему кафе и бассейны? Для чего Марина, работа и бабы? За каким фигом деньги, полезная геркулесовая каша на завтрак - жена, наконец, научилась готовить - и вредная яичница на ужин? Зачем ему березы, дожди и небо над головой? Зачем это все?! Он перестал понимать окружающее и самого себя заодно. Или никогда и не понимал. Разве когда-нибудь прежде Роман задумывался над такими дурацкими вопросами? Или не так скучал раньше, просто поэтому? Но почему он вообще начал скучать?
Марина все разглядывала и разглядывала его. Смотри на дурака, пока в лес не убежал… Жизнь превратилась в обыкновенный мыльный сериал с одними и теми же героями, унылыми страстями и мелодраматическими, легко предсказуемыми эффектами. Разворачивалась очередная девяносто четвертая серия.
- Мне скучно жить, - нечаянно вырвалось у Романа.
Он вовсе не собирался делиться своими настроениями с женой Мариной. Но слово не воробей.
- Здрасте! - насмешливо пропела она. - Приехали! Мозги кипят. Тьфу на тебя! Как надоели псевдорусские депрессушные интеллигенты, тоскующие в поисках ответов на знаменитые вопросы "что делать?" и "кто виноват?". Неужели нельзя обойтись без этой лажи? Ты не мог придумать что-нибудь пооригинальнее и поновее?
Роман молчал. Значит, не мог. Да и зачем что-то придумывать? Изобретать велосипед, когда давно все ежедневно крутят одни и те же педали? Ответ… Если бы кто-нибудь мог что-нибудь ответить…
А как отлично, казалось бы, устроилась жизнь! Есть все, что нужно, что душе угодно, и забот немного, и хлопот почти никаких, потому что их все Марина запросто, легко взвалила на себя и потому что все сложилось так, а не иначе. Роман сам никогда ничего не складывал, не прилагал ни малейших усилий, целиком полагаясь на волю судьбы. Или жены.
И правильно делал. Хотя теперь выяснилось, что все делал неправильно. Наперекосяк. Косину требовалось немедленно исправить. Даже с помощью операции. Но что вырезать? Душу? Часть мозгового полушария? Или лучше одним махом покончить с собой?
Роман понял, что направился слишком далеко и пора остановиться. Только вот как жить дальше?…
- Мне скучно, - тупо повторил он. - Ты понимаешь, мне скучно… Я веду матрасный образ жизни. Это страшно. Я что-то потерял…
- А может, ты и не имел ничего? - нагло спросила Марина. - И терять было нечего? Все по уму!
Она права, подумал Роман. Абсолютно права. Нарушена система координат. Проклятье! Неужели снова этот надоевший, набивший всем оскомину поиск смысла жизни? Роман никогда не думал, что такой идиотизм коснется его, заденет хотя бы на несколько часов жизни. Задел надолго. А если навсегда?!
- Нет! - закричал Роман и вскочил на ноги. Марина дернулась от испуга.
Тьфу на тебя! - подумала она.
- Нет! Только не это! Ты права, права до самого последнего слова! Но я не хочу ничего искать и ни о чем думать! Не желаю! Я действительно прекрасно жил все эти годы с тобой и без тебя, не жаждал лучшей доли и не искал ничего другого! Зачем мне сомнения и муки? Для чего? Почему я не смог жить дальше так же спокойно, как раньше? Что случилось?! Подскажи мне, если можешь! Мне страшно!
Марина в замешательстве молчала, подняв худые прямые плечики, подпирающие прямые темные волосы. Ее лицо болезненно искривилось от явного сочувствия и полнейшей невозможности помочь мужу. Ей очень хотелось ему помочь. Подсказать хоть что-нибудь, как он молил в настоящем отчаянии. Что произошло?…
- А тебе не бывает скучно? - спросил Роман, слегка приходя в себя.
- Не знаю, - прошептала Марина. - Кажется, нет… Всегда есть какие-то дела…
- Да у меня они тоже всегда есть! - вновь вспылил Роман. - Но пустые, бесцельные - ни уму, ни сердцу. Проснулся, поел, пошел на работу. Вечером - домой. Примитив. Ну и что? Что дальше, родная ты моя?
- Это у Горького, - пробормотала Марина. - Про "дальше". Из пьесы "На дне".
- Ты ходячая прорва знаний! - все сильнее взвинчивался Роман. - Начитанная! Цитатки из Горького не забыла! А ты, случайно, не помнишь, когда мы с тобой за ужином беседовали о прожитом дне? Когда говорили о самочувствии? Спрашивали друг друга о новостях на работе? Хотя бы это! Тоже примитив, но все-таки! Почему ты зацепилась за эту бабу, с которой меня видели?! Разве дело в ней? Я пуст, давно совершенно пуст, как дом беженца! И не знаю, где мне спастись!
- Поставь свечку, - неожиданно выпалила Марина.
- Какую свечку? - растерялся Роман. - Зачем?
- Обыкновенную. В церкви. К иконе Богоматери. И сходи на исповедь. Обязательно поможет.
Марина смотрела серьезно и вдохновенно. Ее глаза заблестели, стали еще больше и, кажется, даже поменяли цвет. Ну, это Роману, очевидно, показалось.
Он снова сел на диван и задумался. Похоже, жена опять права.
- Разве ты ходишь в церковь? - спросил он. - Не замечал… Правда, я давно уже ничего вокруг не замечаю.
- Редко, - прошептала Марина. - Иногда. Когда совсем тоскливо и одиноко… И когда я начинаю подозревать у тебя новый романчик. Мне там очень непривычно, я ничего не знаю, не умею, но там светлеет на душе… Становится как-то спокойно, хорошо, мирно… Я не умею толком объяснить. Ты сходи. И все поймешь сам.
- Совсем легкое решение, - буркнул Роман. - А что тогда было столько мучиться? Нет, я не думаю, что все так просто, как ты говоришь.
- А я и не говорю, что все так просто. Просто не бывает ни у кого. Но надо попробовать.
- Значит, снова путем проб и ошибок, - скептически заметил Роман. - Все тот же испробованный веками и неизбежный путь, родная ты моя…
- Иначе не бывает, - вздохнула Марина. - И потом, то, что я советую, безошибочно.
- Потому что советуешь именно ты? Откуда у тебя такое самомнение?
- При чем тут я?! - закричала, потеряв последнее нестойкое терпение, Марина. - Религия не может быть ошибкой!
- Еще как может! - заявил Роман. - Религиозный фанатизм, например. Ну и другое там разное…
- А ты не бери за образец крайности! Крайности - всегда абсурд! Почему ты не хочешь мне верить?!
Жена кипела от возмущения. Роман пристально взглянул на нее.
- Ну почему же не хочу? Я как раз очень хочу… Только у меня это плохо получается.
Марина тотчас остыла.
- Ты перестань задумываться, - попросила она. - И поверь. Вера тебя спасет.
Перестать задумываться? Роман снова внимательно взглянул на жену. Неплохой совет, даже вполне хороший. Но трудно исполнимый. Разве что отрезать себе голову… Она у него и так со свистом.
За прошедшие несколько лет он потерял все и теперь даже не представлял, с какой женщиной живет в одной квартире. А дети его интересовали мало. Смешно в его возрасте начинать жизнь с нуля. Или действительно попробовать? У Лиды и вправду очень смешная походка. Шагающий экскаватор…
Сколько у Романа всякой ерунды, чепухи, ненужных мыслей… Не говоря уж о бессмысленности всех его поступков. Неужели он ни разу в жизни не поступил правильно? Похоже, что так. Это чересчур. Бог не может простить такого грешника. Хотя он не убивал, не грабил, не лжесвидетельствовал. Вроде бы любил родителей. Ну и что? Разве этого достаточно, чтобы считать себя добродетельным? Увы… Что за ерунда лезет ему в голову? Откуда Марина понабралась новых идей и теперь закармливает ими мужа? Да нет, она совершенно права. Права…
- А ты знаешь, - неожиданно сказал Роман, - сколько у меня было, как ты их называешь, романчиков?