Советские власти перешли к тому, чтобы подготавливать так называемых "свидетелей" – испытанный метод, ведь после опыта "Большой чистки" 30-х годов НКВД был в состоянии добиться от любого свидетеля любого показания о любом преступлении. На основе таких фальсификаций советское информационное агентство ТАСС 8 августа 1941 г. распространило сообщение, тотчас подхваченное американским агентством "Ассошиэйтэд Пресс", что немецкие "штурмовые группы" убили во Львове 40000 человек. Такие свидетельства представлялись как "неопровержимые" и как доказательство того, что "фантастические измышления гитлеровской пропаганды о так называемых большевистских преступлениях во Львове являются лишь неуклюжей попыткой затушевать беспрецедентные зверства и жестокости, совершенные в отношении львовского населения самими немецкими бандитами". Когда советское руководство в 1943 г., после обнаружения массовых захоронений Катыни, оказалось загнанным в угол, оно возвратилось к львовским обвинениям. 29 апреля 1943 г. партийный орган "Правда" в статье под абсурдным заголовком "Польские пособники Гитлера" утверждал, что "немецкие бандиты", "гитлеровские лжецы" "действуют сейчас точно таким же образом, как они пытались действовать во Львове в 1941 г. в отношении так называемых львовских жертв большевистского террора". Дескать, в Катыни, как и во Львовском деле, они попытались "подбросить советским органам" свои злодеяния и оклеветать "советский народ". Попытки оправдания продолжились 4 января 1945 г. публикацией результатов расследования "Чрезвычайной государственной комиссии" ("Львовское свидетельство"), которые затем были представлены в качестве государственного доказательного документа Советского Союза Международному военному трибуналу в Нюрнберге и на основании статьи 21 Лондонского устава получили принципиальное признание как правдивые и доказанные.
Итак, виновниками могли считаться только немцы, о советском массовом убийстве, имевшем место до этого, не было и речи. Во Львове жертвами акций оперативной группы С стали 7000 человек. Теперь эта цифра была повышена до 700000, в 100 раз, и чтобы подчеркнуть ее достоверность, утверждалось следующее: "Гитлеровские убийцы применили во Львове, чтобы скрыть свои преступления, тот же метод, который они использовали, когда убили польских офицеров в Катынском лесу. Комиссия экспертов установила, что метод маскировки могил был совершенно идентичен методу, который использовался, чтобы замаскировать могилы польских офицеров, убитых немцами в Катыни". О том, чего стоит этот советский государственный документ, санкционированный Международным военным трибуналом в Нюрнберге, видно уже по утверждению, которое было представлено в Нюрнберге и в устной форме, что дети еврейских жителей Львова "обычно" выдавались отрядам Гитлерюгенда (как известно, существовавшим лишь на территории Рейха и к тому же не вооруженным) для использования в качестве живых мишеней, или, например, по утверждению, что каждую неделю 1000 беглых французских военнопленных, отказывавшихся работать на немцев (что, согласно Женевской конвенции, они и должны были делать), доставляли в концлагерь под Львовом, где их совместно с советскими, британскими, американскими военнопленными и итальянскими интернированными военнослужащими мучили или расстреливали.
Во Львове Советы были впервые вынуждены спешно затушевывать собственные злодеяния. Затем Львов послужил им в качестве алиби, когда немцы в феврале 1943 г. обнаружили массовые захоронения польских офицеров в лесу Козьи Горы под Катынью, западнее Смоленска, где, по нынешним данным, помимо офицерских захоронений, погребены и останки еще 50000 жертв НКВД. И когда вскоре, в мае 1943 г., были обнаружены и массовые захоронения в Виннице, то пришлось вновь обратиться к Катыни, чтобы отрицать случившееся в Виннице. 5 марта 1940 г. нарком внутренних дел Берия в письме "товарищу Сталину" обратил внимание на то, что в "лагерях НКВД СССР для военнопленных" (речь шла об офицерских лагерях в Старобельске и Козельске и о спецлагере в Осташкове) заключены 14736 "бывших" польских офицеров и гражданских лиц, а в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии – еще 10685 поляков опасных категорий. Ввиду того обстоятельства, что все эти поляки, дескать, являлись "озлобленными и неисправимыми врагами советской власти", Берия ходатайствовал, чтобы тройки НКВД приговорили более 14700 "бывших" офицеров и гражданских лиц и свыше 11000 других лиц "к высшей мере наказания: смертной казни – расстрелу". Списки имен подлежащих расстрелу поляков должен был составить по поручению Берии его заместитель, начальник 1-го спецотдела НКВД Меркулов. Двумя другими членами тройки являлись Кобулов и Баштаков. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в тот же день Сталин, Молотов, Калинин, Ворошилов, Микоян, Каганович и другие ведущие советские функционеры поддержали ходатайство и подписали соответствующий протокол № 13. Несколькими неделями позже 4404 польских офицера из Козельска были ликвидированы в Катыни, 3891 офицер из Старобельска – в Харькове, а 6287 арестованных за антигосударственные преступления из Осташкова – в Калинине (Тверь). Место расстрела остальных 10685 поляков неизвестно.
Когда после обнаружения массовых захоронений Катыни польское правительство в Лондоне подало ходатайство о расследовании дела Международным комитетом Красного Креста, советское правительство 29 апреля 1943 г. прервало дипломатические отношения с эмиграционным правительством под фантастическим предлогом его сотрудничества с Гитлером. Нарком иностранных дел Молотов обосновал этот шаг в ноте польскому послу тем обстоятельством, что оба – как польское, так и гитлеровское правительство – равным образом пригласили Международный Красный Крест участвовать в "измышленном Гитлером расследовательском фарсе" и антисоветская кампания стартовала "одновременно в немецкой и польской печати". Партийный орган "Правда" в тот же день заклеймил оскорбительными словами польское правительство в сотрудничестве с "людоедом Гитлером" и "прямой открытой поддержке гитлеровских палачей польского народа" – версия, которая, впрочем, была тотчас воспринята и в левых кругах других стран, например, Вилли Брандтом, который еще в 1945 г. объяснял "Катынь" тем, "что фашистские элементы, очевидно, смогли натворить бед среди польских войск и групп за рубежом".
Ключевые слова, выдвинутые Молотовым в его ноте от 29 апреля 1943 г. и повторенные в тысячах вариаций советской пропагандой, что сами немецкие "фашисты" жестоко убили польских офицеров, сохранили силу в качестве официального объяснения Советского Союза и тогда, когда ход расстрела был давно расследован после войны комиссией Конгресса США и подробно описан во многих международных публикациях. Так, например, еще в 1977 г. "авторитетный советский правовед" профессор д-р Минасян распространялся в своей книге "Международные преступления третьего рейха" о "кровавой бане гитлеровских палачей над польскими офицерами в Катынском лесу", которую "народы мира никогда не забудут и не простят нацистским преступникам". В 1969 г., в эпоху сталиниста Брежнева, в доселе неизвестной белорусской деревеньке Хатынь, 149 жителей которой, видимо, пали жертвами репрессий со стороны карательных подразделений пресловутого штандартенфюрера СС д-ра Дирлевангера в рамках партизанской войны, был даже сооружен бетонный мемориал с патетичными лозунгами советской пропаганды. В неуклюжей манере группам зарубежных посетителей, в большинстве своем совершенно несведущих, очевидно, хотели внушить, что историческая Катынь под Смоленском идентична деревеньке Хатынь, которую раньше "нельзя было найти даже на подробной карте".
Так продолжалось до 1990 г., когда советское руководство под тяжестью неоспоримых доказательств сочло, наконец, своевременным признать советскую вину за преступление. Однако признание опять же было увязано с ложью. Ведь хотя все прежние советские партийные и государственные вожди Советского Союза, включая тогдашнего руководителя Горбачева, знали "полную правду об этом преступлении", официальное советское информационное агентство ТАСС 13 апреля 1990 г. все же распространило заявление о том, что за организацию и осуществление "трагедии Катыни", "одного из тягчайших преступлений сталинизма", нес ответственность, якобы, лишь "народный комиссариат внутренних дел" во главе с "Берией, Меркуловым и их пособниками", но ни в коем случае не советское руководство как таковое. Только при президенте Ельцине, 14 октября 1992 г., польскому правительству были переданы документы с именами подлинных виновников: наряду со Сталиным, это было все государственное и партийное руководство Советского Союза. Но даже всего лишь половинчатое признание Горбачева не было признано сталинистами, по прежнему задававшими тон в Советском Союзе, и уже в 1990-91 гг. "Военно-исторический журнал", официальный орган министерства обороны СССР, печально известный своими фальсификациями истории и в Советском Союзе, опубликовал серию статей, которая и теперь еще распространяла версию, что ответственность за это тяжкое преступление перед польским народом несли немцы.
Для введения мировой общественности в заблуждение уже в 1943 г. была вновь привлечена "Чрезвычайная государственная комиссия", которая после необычно долгого подготовительного периода 24 января 1944 г., когда снежный покров сделал невозможным любой осмотр места события, издала сообщение под многозначительным заголовком: "Правда о Катыни. Доклад специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела военнопленных польских офицеров немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу". Этот объемистый, лживый от первой до последней строки советский государственный документ утверждал, будто с "неопровержимой ясностью" пришел к выводу, что массовые расстрелы польских офицеров в лесу "Козьи Горы" под Катынью имели место осенью 1941 г., в период немецкой оккупации, были произведены немцами, использовавшими для этого "немецкую военную организацию, замаскированную под обычным названием "штаб-квартира 537-го инженерного батальона"". Сообщение было подписано академиком Бурденко, академиком и писателем Толстым, митрополитом Киевским и Галицким Николаем, председателем исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца Колесниковым, а также известными советскими судебными медиками и другими лицами и должно было, как и все доклады о расследованиях "Чрезвычайной государственной комиссии", найти признание Международного военного трибунала в Нюрнберге.
Путь к нему открыл профессор Трайнин, ведущий советский специалист по международному праву, взгляды которого лучше всего иллюстрируются тем фактом, что 24 мая 1945 г. он объявил допустимой и желательной депортацию в Советский Союз миллионов германских граждан в качестве рабочих-рабов. Ведь к Трайнину, который 8 августа 1945 г. вместе с Никиченко подписал от имени Советского Союза Лондонское соглашение четырех держав о "преследовании и наказании главных военных преступников Европейской "оси"", восходит статья 21 Устава Международного военного трибунала, согласно которой все государственные документы, включая, следовательно, и такие фальшивки "Чрезвычайной государственной комиссии", как документ от 24 января 1944 г. под заголовком "Правда о Катыни", признавались официальным доказательным материалом безо всякой проверки. На этой основе советский обвинитель полковник Покровский утверждал в Нюрнберге 14 февраля 1946 г., "что одним из важнейших преступных деяний, за которые несут ответственность главные военные преступники, было массовое уничтожение польских офицеров, осуществленное в Катынских лесах под Смоленском немецко-фашистскими захватчиками". Правда, попытка возложить на глазах мировой общественности ответственность за "Катынь" на немцев провалилась, однако следует отметить, что Советы в Нюрнберге умышленно опорочили честь невиновного и непричастного лица, подполковника Аренса, командира 537-го полка связи группы армий, чтобы отвлечь внимание от этого кровавого деяния советского руководства.
В фальшивке советского руководства, которая как доказательный документ СССР-54 была предназначена для того, чтобы ввести в заблуждение несоветских судей Международного военного трибунала, особого внимания заслуживает один момент: утверждение, выдвинутое "судебно-медицинскими экспертами" комиссии "вне всякого сомнения", что "немецкие палачи использовали при расстреле польских военнопленных тот же метод выстрелов из пистолета в затылок, как и при массовых экзекуциях советских граждан в других городах". Если, иными словами, "Чрезвычайная государственная комиссия" установила тот же метод умерщвления, как в Катыни, и в других местах, а Катынь, как доказано, представляла собой советское преступление, то напрашивается вывод, что и в других случаях должны были иметь место не немецкие, а тоже советские преступления. Из этого, в свою очередь, вытекает, что "Чрезвычайная государственная комиссия" вообще занималась вовсе не вскрытием немецких злодеяний, а в первую очередь тем, чтобы пропагандистскими методами подбросить противнику собственные советские злодеяния. "Винницкое", "Харьковское", "Киевское" и "Минское" дела и показали это с достаточной ясностью.
Через несколько недель после обнаружения массовых захоронений Катыни, в мае 1943 г., немцы наткнулись под Винницей на другие массовые захоронения, в которых были погребены около 10000 украинских жертв НКВД. Привлеченная немецкой стороной Международная комиссия судебных медиков из 11 европейских государств (Бельгия, Болгария, Венгрия, Италия, Нидерланды, Румыния, Словакия, Финляндия, Франция, Хорватия и Швеция) так же, как комиссия немецких экспертов по судебной медицине и криминалистике, созданная независимо от этого, после тщательного расследования пришла к единодушному выводу, что убийства были совершены между 1936 и 1938 гг. выстрелами в затылок, в типичной манере НКВД. После войны это заключение подтвердила в полном объеме подкомиссия американского Конгресса под председательством члена Палаты представителей Чарльза Керстена, который представил свои результаты Конгрессу 31 декабря 1954 г. После того, как 9 августа 1943 г. немцы опубликовали протокол медицинского расследования, советское руководство, во всяком случае, начало проявлять активность. Был привлечен пропагандистский аппарат, чтобы любой ценой поколебать доверие к медицинским авторитетам из Германии и других стран. Так, их стали обзывать "бандой гестаповских агентов" и "подкупленных провокаторов". 19 августа 1943 г. Совинформбюро распространило под примечательным названием "Катынь № 2" заявление, согласно которому "немецкие палачи", "головорезы", "кровожадные изверги", "гитлеровские негодяи", "гитлеровские людоеды", "фашистские волки", "убийцы", "бандиты", "мошенники" и "мародеры", как и в Катынском деле, обвинялись в том, что сами совершили преступление в Виннице, а теперь пытаются приписать "советскому народу свои собственные немецкие преступления".
За словесными оскорблениями и всей пропагандистской шумихой слишком ясно просматривалась растерянность Советов, вновь разоблаченных в массовом убийстве перед мировой общественностью. Правда, Винница впредь обходилась по возможности молчанием, однако режим был встревожен и пытался теперь перехватить инициативу и опередить противника. 19 апреля 1943 г., через несколько дней после объявления немцами об обнаружении массовых захоронений Катыни, Президиум Верховного Совета СССР, как упоминалось, издал Указ "О мерах по наказанию немецко-фашистских преступников…" – поначалу скорее жест бессилия. Однако этот указ был теперь использован, чтобы инсценировать показательный процесс в Харькове, первый "процесс над военными преступниками" вообще. В Харькове НКВД совершил неслыханные зверства. Только в 1937-41 гг. здесь областным управлением НКВД во главе с Райхманом и Зеленым были ликвидированы и погребены, в частности, в лесу, в "плановом квадрате 6" "тысячи и тысячи" людей, а весной 1940 г. – также 3891 польский офицер. А когда советские войска весной 1943 г. ненадолго захватили Харьков назад, то пограничные части НКВД, согласно тщательным немецким расследованиям, расстреляли здесь за несколько недель, как упоминалось, не менее 4000 человек, почти 4% оставшегося населения, "включая и девушек, вступивших в связь с немецкими солдатами", по обвинению в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями. Но Харьков явился столь подходящим местом в качестве арены для организованного там с 15 по 18 декабря 1943 г. процесса над военными преступниками именно по той причине, что это был не только центр советских массовых расстрелов на Украине, но что зимой 1941/42 гг. здесь совершала массовые убийства тысяч еврейских жителей и немецкая оперативная группа С охранной полиции и СД, а именно оперативная команда 4а во главе со штандартенфюрером СС Блобелем.
Теперешняя проблема – дискредитация немецкого противника по войне – являлась, конечно, лишь отчасти юридической, а в первую очередь пропагандистской задачей, которая была поручена испытанному специалисту, писателю Толстому, как члену "Чрезвычайной государственной комиссии". В нескольких статьях, распространявшихся прежде всего в западном зарубежье под заголовками "Мы требуем возмездия", "Почему мы называем их чудовищами", "Нацистские гангстеры перед советскими судьями", Толстой использовал осужденные в Харькове преступления оперативной группы С как повод, чтобы полными ненависти выражениями заклеймить не только германский Вермахт, но и весь немецкий народ. Толстой, правда, не сумел привести доказательств ответственности германского Вермахта, но он счел себя вправе выступить с сентенциями следующего рода: "Немецкие армии вторглись в нашу страну подобно чудовищу с другой планеты. Мы вынуждены говорить об этих немецких людях как о чудовищах, даже если назовем только факты, расследованные Чрезвычайной государственной комиссией. В данном случае факты касаются города Харькова". Он добавил: "Нам пришлось убить миллионы немцев". "Нацисты не обманывали Германию, – попытался он, наконец, обвинить весь немецкий народ. – Они говорили совершенно открыто: вырасти твоих сыновей бессовестными убийцами и ворами, а твоих дочерей беспощадными надсмотрщицами над теми, которые станут твоими рабами. Готовься завоевать мир! Германия согласилась на сделку." Итак, столь же лживое, сколь и бессмысленное утверждение, из которого у Толстого вытекал затем следующий вывод: "За совершенные ею преступления несет ответственность вся германская нация… Я обвиняю германскую нацию, германскую цивилизацию в беспрецедентных преступлениях, совершенных немцами хладнокровно, в состоянии полной вменяемости. Я требую возмездия!" Тем самым в грубой форме был предвосхищен пропагандистский тезис, далеко идущее воздействие которого досадным образом ощущается вплоть до наших дней.