Особенно очевидным последнее утверждение становится в контексте идеологической риторики, развивающей идею собственно советской идентичности. "Где бы ни жил, где бы ни работал представитель любой нации СССР, – подчеркивалось коммунистическими лидерами, – он полноправный член единой великой семьи и считает себя прежде всего советским гражданином, советским человеком". Такое "характерное для советского общества социально-политическое и моральное единство классов и социальных групп" считалось следствием присущего всему населению Советского Союза "общего коммунистического мировоззрения". Именно на его основе "в Бурятской АССР… формируются общие для всех советских людей особенности общественного и индивидуального сознания, идеологии и морали".
В выступлениях политиков и текстах ученых каждый раз повторялось, что основным содержанием советской идентичности является "преданность делу коммунизма, социалистический патриотизм, пролетарский интернационализм", а интенсивное чувство патриотизма, которое, якобы, испытывают советские граждане к своему государству, обусловливается в первую очередь его "социалистической" природой: "у всех наций и народностей СССР сложилось и укрепилось общезначимое… чувство гордости за свою социалистическую Родину…".
Наполнение идентичности идеологическими смыслами позволяло конструкторам советской общности избавить население от привязанности к идее этнонационализма и тем самым "вывести мышление всех советских людей за пределы обыденных понятий "мое", "республиканское", "национальное", раскрыть перед советскими людьми широкие горизонты интернациональной борьбы за коммунизм, помочь им глубже осознать единство интересов всех народов СССР".
Иными словами, официальный дискурс, актуализируя идею идеологического единства всего населения Советского Союза, призван был перенаправить его (населения) идентификационные предпочтения с "традиционных" объектов – этнонаций, – на "новый" конструкт – советский народ: "общественное сознание советских людей… на деле демонстрирует воспитанное партией и вошедшее в плоть и кровь советского человека умение думать… прежде всего об интересах всего советского народа, способность подчинять текущие временные национальные интересы коренным общесоветским, интернациональным интересам".
Государственный (интер)национализм
Если исходить из того, что национализм – это понятие, "которое служит делу идеологического оправдания и политической легитимизации определенных представлений о территориальном, политическом и культурном единстве", то политику идентичности, проводившуюся в СССР, вполне обоснованно можно описывать и интерпретировать в контексте националистической доктрины. Для официального дискурса, в котором конструировались границы общности "советский народ", характерным было общее для любого националистического дискурса стремление к "эксплицитному (выраженному) принятию национальных символов и эксплицитная воля исключать, подавлять или фильтровать отрицательную информацию… и отдавать предпочтение сообщениям, утверждающим образ интегрированной политической общности".
Действительно, выстраивая этот "интегрированный образ", правящий режим активно манипулировал общественной памятью, историей и культурой для того, чтобы добиться максимально возможной интеграции разношерстного в этнокультурном отношении населения СССР.
Можно говорить, что в официальном идеологическом дискурсе конструировалась двухуровневая система общесоветской идентичности. С одной стороны, советская общность понималась как содружество самоопределившихся наций, народов-партнеров. При этом приходилось смиряться с наличием локального этнонационального самосознания и даже в определенной степени актуализировать его. В этом случае объединяющими становились такие термины, как "Советский Союз", "социалистическое отечество", "СССР". С другой стороны, эта общность преподносилась как согражданство (при всей условности применимости данного понятия по отношению к советскому обществу) трудящихся масс, не разделяемых по этническому признаку и объединенных своей социально-классовой близостью и идеологией. В данном контексте использовался термин "советский народ". Оба уровня функционировали параллельно, но до 1950-х годов приоритет отдавался первому уровню, а актуализация второго пришлась на 60–80-е годы прошлого столетия.
Особенностью советского идеологического дискурса стало то, что в отличие от классического национализма, конституирующего границы общности на основе этнокультурной идентичности или идеи политического согражданства, в Советском Союзе, где "класс был гораздо большим, чем абстрактная категория классового анализа", а "классовая принадлежность была глубоко нравственной проблемой", единая общность выстраивалась на основе социально-классовой идентичности с непременным подчеркиванием ее "интернационального" характера. В условиях мультикультурного и полиэтничного государства это был, пожалуй, единственно возможный и доступный для коммунистов способ консолидации населения. Тем не менее советская идентичность включала в себя и культурное измерение, которое призвано было придать ей большую эмоциональную значимость, но, впрочем, также определялось социалистической идеологией советского общества.
Примечания:
Статья написана при поддержке гранта РГНФ № 02-01-002633.
1 Четко С.В. Распад Советского Союза. М., 2000. С. 212.
2 Тишков В.А. Национальности и национализм в постсоветском пространстве. (Исторический аспект) // Этничность и власть в полиэтничном государстве. М., 1994. С. 16.
3 Рыбаков С.Е. Философия этноса. М., 2000. С. 312.
4 Четко С.В. Указ. соч. С. 207–208.
5 Глебов С.В., Семенов А.М. От редакции: Политика, империя и национализм в раннесоветский период. (Предисловие к публикации) // Ab Imperio. 2002. № 2. С. 343.
6 Есть ли у империи "память"?: Приглашение к дискуссии. (От редакции) // Ab Imperio. 2004. № 1. С. 11–12.
7 Титков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С. 523.
8 Мартин Т. Империя позитивного действия: Советский Союз как высшая форма империализма? // Ab Imperio. 2002. № 2. С. 6 г.
9 Сталин И.В. Марксизм и национально-колониальный вопрос. М., 1939. С. 211.
10 Мартин Т. Указ. соч. С. 62.
11 Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М., 200 г. с. 338–339.
12 Титков В.А. Реквием по этносу… С. 523.
13 Нарский И. В "империи" и в "нации" помнит человек: Память как социальный феномен // Ab Imperio. 2004. № г. С. 87.
14 Цыремпилон Д.Ц. Под знаменем сталинской дружбы народов // 25 лет Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 1948. С. 42.
15 К истории Бурято-Монголии: Материалы дискуссии, состоявшейся в июне 1934 г. в Улан-Удэ / Под ред. А.В. Шестакова и А.И. Ломакина. М.; Л., 1935. С. Т2.
16 Хаптаев П. Спорные вопросы исторического процесса Бурято-Монголии //Там же. С. 33.
17 Кудрявцев Ф.А. К вопросу о периодизации истории Бурят-Монголии // Совещание по основным вопросам истории Бурят-Монголии при Институте истории Академии наук СССР. 27 октября 1952 года. Тезисы докладов. Улан-Удэ, 1952. С. 4.
18 Герасимова К.М. Московское совещание по основным вопросам истории БМАССР. Улан-Удэ, 1953 [= Отдельный оттиск из "Записок Бурят-Монгольского научно-исследовательского института культуры". Вып. XVII]. С. 106.
19 Хаптаев П. Спорные вопросы исторического процесса Бурято-Монголии… С. 52.
20 Там же. С. 32.
21 Дашидондобе О. [Выступление в прениях] // К истории Бурято-Монголии: Материалы дискуссии… С. 114.
22 Кудрявцев Ф.А. Указ. соч. С. 7–8.
23 Цыремпилон Д.Ц. Указ. соч. С. 43.
24 Залкинд Е.М. Нерушимая дружба бурят-монгольского и русского народов. Улан-Удэ, 1943. С. 7, 11.
25 Третий съезд Советов Бурят-Монгольской Автономной Социалистической Советской Республики (25 марта – 3 апреля 1927 г.). Верхнеудинск, 1927. С. I.
26 Залкинд Е.М. Указ. соч. С. 28.
27 Цыремпилон Д.Ц. Указ. соч. С. 47.
28 Залкинд Е.М. Указ. соч. С. 5.
29 Иванов С.М. Двадцать лет социалистической Бурят-Монголии // XX лет БМАССР. Улан-Удэ, 1943. С. 21.
30 Хахалов А.У. Бурят-Монголия в дни Отечественной войны // Там же. С. 23.
31 Цыремпилон Д.Ц. Указ. соч. С. 47.
32 Иванов С.М. Двадцать лет социалистической Бурят-Монголии… С. 7–8.
33 Хахалов А.У. Указ. соч. С. 23.
34 Кудрявцев А.В. К 25-летию Бурят-Монгольской АССР // 25 лет Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 1948. С. 9.
35 Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс: Двусмысленные идентичности. М., 2003. С. 112.
36 Четко С.В. Указ. соч. С. 148.
37 Затеев В.И. Национальные отношения при социализме. Улан-Удэ, 1975. С. 173.
38 Тишков В.А. Реквием по этносу… С. 28.
39 Четко С.В. Указ. соч. С. 189.
40 Там же. С. 187.
41 Там же. С. 188.
42 Вишневский А.Г. Серп и рубль. М., 1998. С. 345.
43 Четко С.В. Указ. соч. С. 183–184.
44 Вишневский А.Г. Указ. соч. С. 344.
45 Третий съезд Советов Бурят-Монгольской Автономной Социалистической Советской Республики… С. 7.
46 Там же. С. 87.
47 Иванов С.М. Двадцать лет социалистической Бурят-Монголии… С. 21; Хахалов А.У. Указ. соч. С. 37, 40.
48 Иванов С.М. Государственное устройство БМАССР // 25 лет Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 1948. С. 39.
49 Третий съезд Советов Бурят-Монгольской Автономной Социалистической Советской Республики… С. 7.
50 Иванов С.М. Двадцать лет социалистической Бурят-Монголии… С. 21.
51 Бадиев А.А. Образование и развитие Бурятской АССР – торжество ленинской национальной политики // В братской семье народов. Улан-Удэ, 1974. С. 22.
52 60 лет Бурятской АССР. Улан-Удэ, 1984. С. 9.
53 Там же. С. 22.
54 Затеев В.И. Национальные отношения при социализме… С. 174.
55 Там же. С. 167.
56 Бадыев АЛ. Указ. соч. С. 21.
57 Барсенков А., Вдовин А. Русские интересы в межнациональных отношениях // Этнополис. 1993. № I. С. 35.
58 Вишневский А.Г. Указ. соч. С. 344.
59 Четко С.В. Указ. соч. С. 189.
60 Затеев В.И. Национальные отношения при социализме… С. 173.
61 Там же. С. 172.
62 Там же. С. 175.
63 Балибар Э., Валлерстайн И. Указ. соч. С. 112.
64 Дойн К. Национальная интеграция: Обзор некоторых концепций и исследовательских подходов // Этнос и политика: Хрестоматия / Сост. А.А. Празаускас. М., 2000. С. 194.
65 Брежнев Л.И. О пятидесятилетии Союза Советских Социалистических Республик // XXIV съезд КПСС: Единство теории и практики. М., 1973. Вып. I. С. 24.
66 Митин М.Б. Марксизм-ленинизм и современная идеологическая борьба // XXVI съезд КПСС о проблемах социалистического развития и современная идеологическая борьба. Улан-Удэ, 1983. С. 37.
67 Бадиев А.А. Указ. соч. C.18.
68 Максанов С.А. Культура Бурятии в условиях развитого социализма. Новосибирск, 1983. С. 14.
69 Санжиев Б.С. О консолидации бурятской социалистической нации как составной части новой исторической общности советского народа // В братской семье народов. Улан-Удэ, 1974. С. 88.
70 Брежнев Л.И. Указ. соч. С. 302.
71 Митин М.Б. Указ. соч. С. 35.
72 Затеев В.И. Формирование и расцвет бурятской социалистической нации. Улан-Удэ, 1961. С. 183.
73 Михайлов Т.М. Советский образ жизни и рост массового атеизма // Великий Октябрь и развитие бурятского народа. Улан-Удэ, 1987. С. 165.
74 Санжиев Б.С. Указ. соч. С.82.
75 Хаптаев П.Т. К вопросу о сближении и слиянии наций // В братской семье народов. Улан-Удэ, 1974.
76 Четко С.В. Указ соч. С. 188.
77 Брежнев Л.И. Указ. соч. С. 310.
78 Максанов С.А. Указ. соч. С. 8.
79 Асалханов И.А., Максанов С.А., Тармаханов Е.Е. Очерки истории Бурятской АССР периода развитого социализма. Новосибирск, 1983. С. 281.
80 Затеев В.И. Национальные отношения при социализме… С. 178.
81 Там же. С. 175.
82 Там же. С. 178.
83 Нагенгаст К. Права человека и защита меньшинств: Этничность, гражданство, национализм и государство // Этничность и власть в полиэтничных государствах. М., 1994. С. 177.
84 Дойн К. Указ. соч. С. 192.
85 Кивинен М. Прогресс и хаос: Социологический анализ прошлого и будущего России. СПб, 2002. С. 82–83.
Татьяна Скрынникова
Пограничные идентичности: буряты между Монголией и Россией
Необходимость выхода из идеологического кризиса определяет активизацию современного идеологического конструирования в республиках Российской Федерации: кризис идентичности стимулирует формулирование новых политических идеологем в российском обществе. Ощущение кризиса связано не только с распадом социалистической системы, но и с фактором глобализации, развитием современных информационных технологий, ускоряющих процесс нивелирования индивидуальных культур. Пессимизм усугубляется тем, что малые этносы осознают ограниченность своих возможностей в мировом сообществе или в России, поэтому все большей популярностью пользуются идеи следования традиционным образцам и практикам. Особенно активно конструирование локальных идеологем проходит в национальных республиках – бывших автономиях, примером чего может служить Бурятия.
Буряты представляют собой немногочисленный этнос в полиэтничном государстве, расселенный на территории трех субъектов Российской Федерации. Прежде всего это – Республика Бурятия, где по данным переписи 1989 года при общей численности населения республики в 1 038 252 человека проживало 249 525 бурят, из которых 111 069 жили в городах, а 138 456 бурят – на селе. В столице республики – Улан-Удэ – насчитывалось 74 243 бурята. Часть бурят проживает в двух соседних областях, где для них созданы автономные округа – национальные территориально-административные субъекты федерации. В Иркутской области на 1989 год числилась 81 тысяча бурятского населения, в том числе в Усть-Ордынском Бурятском автономном округе – 49,3 тысячи, в Иркутске – 7 тысяч. В Читинской области насчитывалось 66,6 тысяч представителей бурятского народа, из них в Агинском Бурятском автономном округе – 42,4 тысячи, в 16 районах области – 24,2 тысячи и в Чите – 4719 бурят. Характерные для XX века миграции населения в Советском Союзе привели к снижению удельного веса бурят на территории республики до 25 % в 1989 году, тогда как в 1923-м, когда создавалась Бурят-Монгольская Автономная Советская Социалистическая республика, буряты составляли в ней 55 % населения. Изменилась и социальная структура – появилось городское бурятское население, чего не было до революции 1917 года. Сегодня доля горожан-бурят составляет 45 %, доля сельчан – 55 %'.
Территории проживания бурят вошли в состав России во второй половине XVII века. Первоначально взаимоотношения коренного населения с пришлым были неоднозначными; известны факты притеснения бурят, что, в частности, вызвало поездку делегации хоринских бурят в 1702–1703 годах к Петру I. Результатом этой поездки стала "Высочайше пожалованная царская грамота": "А они де иноземцы (буряты. – Т.С.) в Нерчинском уезде в Итанцинском зимовии многие годы служат с Нерчинскими старыми казаками за едино радетельно без пороку и против неприятельских воинских людей бьются, не щадя голов своих, также и ясак в нашу Великого Государя казну платят по вся годы без недобору с прибылью…" В то же время из текста Указа следует, что столкновения бурят с русскими отрядами и поселенцами, захватывавшими их земли, не были редкостью. Эта сторона вхождения бурят в состав российского государства нашла свое отражение в мифологических текстах о баргу-бурятах, согласно которым баргуты погибли в связи с приходом в Баргузин русских (белых людей, связанных с белым деревом – березой):
А вот белый народ, береза бела стала расти, они говорят, что народ белый будет теперь и давай заваливать друг дружку вот в етих ямах, и там ямы у нас нагребены… Оне оттого стали убивать сами себя, что белый народ, оне боялись белый народ… Лес рос только сосновый, хвойный. А потом стала появляться береза. Народ стал говорить, что придут новые люди, белые. Они не хотели менять своих устоев и стали убивать сами себя. Бросались со скал, топились в реках.
Ц.Б. Бадмажапов, анализируя язык самоописания одной из групп бурят – хоринцев, приводит следующее выражение, бытовавшее, с его точки зрения, еще с XVIII века: "ой модон олон гуу // ород мангад олон гуу" ("много ли деревьев в лесу // много ли русских мангатов"). Фраза может быть понята как "русских так же много, как деревьев в лесу", причем этноним "русские" выражен двумя словами: орос и мангат. Первое означает русский как в литературном, так и разговорном языке. Вторым – мангат - обозначается в бурятском, как и в монгольском языке нечто/некто чуждое, враждебное, представленное в эпосе в образах чудовищ, змеев-великанов и т. п. В разговорной речи обозначение русских этим словом может иметь негативный, оскорбительный оттенок.
Сохранившиеся хроники и родословные, большая часть которых возникла благодаря пребыванию в середине XIX века в бурятских степях монголоведа О.М. Ковалевского, позволяют выявить характер российской самоидентификации бурят. Надо заметить, что Россия воспринималась бурятами как лояльность государственного уровня, где буряты были подданными (албата) "Великого Императора, Богатыря, Белого Хана, Владыки России" (бур. Ородой орониие эзэлэгшэ Ехэ дээдэ император баатар сагаан хаанай арад албата). Иногда зависимость определяется словом мэдэлдэ - ведение, т. е. находиться в ведении.
Сопряжение государства и общества нашло отражение и в фольклорной традиции: "Коллективному менталитету хори-бурят присуще развитое чувство связи "государственного" и "общественного": "государству поступило, значит поступило многим (народу. – Т.С.)"". Положительный образ государства предопределял положительные оценки действий в его пользу: "Так, утверждение какой-либо позитивной точки зрения на ту или иную проблему, связанную с обязанностями перед государством, могло завершиться сакраментальной фразой: "будучи /пребывающими/ в русском государстве"".