На протяжении второй половины XI в. все явственнее обнаруживается тяга черниговцев к самостоятельности. При этом они используют в своей борьбе за независимость Олега и Бориса Святославичей, враждовавших с киевскими правителями. В 1078 г. киевский князь Изяслав "повеле збирати воя от мала до велика". Киевское ополчение во главе с четырьмя князьями двинулось к Чернигову. "Черниговцы затворишася в граде. Олег же и Борис не бяста, Черниговцем же не отворившимся…" Чем, кроме как желанием противостоять Киеву, можно объяснить столь решительные действия городской общины? Данный летописный отрывок красноречив: в городе не было князей, черниговцы действовали самостоятельно. Это свидетельствует о высоком уровне организации черниговской общины, о ее стремлении бороться с киевской общиной. Возможно, что по поводу прихода киевлян в городе собралось вече, которое и решило сопротивляться до последнего. Во всяком случае, черниговцы сражались не на жизнь, а на смерть. Когда Владимир Мономах - искусный воин, сумел захватить восточные ворота и поджечь окольный град, "людем же вбегшим в дънешнии град". Но сила была еще на стороне Киевской волости. Олег и Борис Святославичи потерпели поражение у Нежатиной Нивы. Вскоре князь Всеволод "седе Киеве на столе отца своего и брата своего, переем всю власть Рускую и посади сына своего Володимера в Чернигове". Но положение Владимира в Чернигове было непрочным. Наняв себе в союзники половцев, всегда готовых поживиться на Руси, Олег пришел к Чернигову. Владимир "затворился в граде", но долго там не высидел. Он заключил мир с Олегом и пошел "на стол отень Переяславлю". Удивление вызывает то, что Владимир - прирожденный воин так быстро сдался. Интересную информацию предоставляет нам знаменитое "Поучение" Мономаха. Мономах вспоминал: "Олег на мя приде с Половечьскою землею к Чернигову и бишася дружина моя с ним". Вот она разгадка слабости Владимира - с половцами сражалась лишь его дружина. Это тем более странно, что в земле сложилась сильная военная организация. Тот же Мономах не раз упоминает "черниговцев", с которыми воевал против Полоцкой волости. Вывод напрашивается один: "черниговци" не хотели воевать против Олега. Это был "свой" князь, к которому земля была привязана, а Владимир не имел корней в Чернигове. Этим, а отнюдь не сожалением о христианских душах объясняется его уход из Чернигова. Значит, князья были лишь орудием в руках общин. Не случайно Святополк и Владимир зовут Олега в Киев стать "пред епископы и игумены, пред боярами и горожанами". Именно киевские горожане должны были образумить непокорного черниговского князя. Но Олег отверг эти притязания. Ответ его полон презрения к враждебному городу: "Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом". В. В. Мавродин правильно, на наш взгляд, писал, что "ответ Олега не является лишь проявлением его личного характера… За ним стояли определенные социальные силы, которые и продиктовали ответ, видно, от всей души сорвавшийся с его уст". Не можем лишь согласиться с тем, что этой силой было черниговское боярство. Бояре, безусловно, были лидерами общества, но за ними стояло население всей черниговской волости. "Думать, что народ в этих распрях не принимал участия, было бы больше чем поверхностно", - отмечал П. В. Голубовский.
В рассматриваемое время получаем возможность изучать Черниговскую волость и в территориальном аспекте. Только что выделившийся центр нес еще на себе следы могущества былой "Русской земли". В статьях, предшествующих Комиссионному списку Новгородской I летописи указывается, что Святослав получил "Чернигов и всю страну въсточную и до Мурома". Такой широкий территориальный размах сохраняется еще какое-то время. В 1095 г. в Муроме был "ят" посадник Олега Святославича. О том же свидетельствуют и действия Олега в Муромской земле. Набрав воев в Смоленске, черниговский князь пришел к Мурому и заявил сидевшему там Изяславу Владимировичу: "Иди в волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего". Летописец замечает, что на его стороне была правда. Но это была лишь правда межкняжеских делений "хлеба", а ход исторических событий действовал против Олега. Формировалась, собственно, Черниговская волость, а в "восточной стране" зарождались Муромский и Рязанский города-государства.
Впервые с Черниговской волостью мы встречаемся в летописном сообщении под 1068 г. Тогда "половцем воюющим около Чернигова, Святослав же собрав дружины нелико изиде на нь ко Сновьску". Сновск в данном летописном сообщении предстает перед нами как пригород Чернигова. Другой пригород - Стародуб. В нем "затворился" Олег, после того, как Святополк и Владимир выбили его из Чернигова. Киевские князья "оступиста и в граде и бьяхутся из города крепко, а сим приступаху к граду и язвени бываху мнози от обоих и бысть межи ими брань люта". Только когда люди стали изнемогать от многодневной осады, Олег "вылезе из града". Значит, пригород в это время живет в унисон с главным городом. Он поддерживает того же князя, что и главный город земли.
К исходу XI в. складывание городских волостей (городов-государств) на Руси, происходившее на основе консолидации местных сил, приняло рельефные формы. Об этом можно судить по такому заметному политическому событию, каким был княжеский съезд 1097 г. в Любече. Летописец рассказывает: "Придоша Святополк и Володимер, и Давыд Игоревичь, и Василко Ростиславич, и Давыд Святославичь, и брат его Олег, и сняшася Любячи на устроенье мира, и глаголаша к собе, рекуще: "Почто губим Руськую землю, сами на ся котору деюще? А половци землю нашю несуть розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся въ едино сердце, и блюдем Рускые земли; каждо да держить отчину свою: Святополк Кыев Изяславлю, Володимерь Всеволожю, Давыд и Олег и Ярослав Святославлю, а им же роздал Всеволод городы: Давыду Володимерь, Ростиславичема Перемышль Володареви, Теребовль Василкови". И на том целоваша крест".
Съезд в Любече рассматривается современными историками в связи с проблемой феодальной раздробленности на Руси… Так, Б. Д. Греков считал, что на Любечском съезде "совершенно четко было констатировано наличие нового политического строя. Было официально произнесено и признано съездом: "кождо да держать отчину свою". Съезд признал этот факт основой дальнейших политических междукняжеских отношений".По Д. С. Лихачеву, поддержавшему Б. Д. Грекова, "в отличие от завещания Ярослава (1054 г.) в постановлениях Любечского съезда не упоминается о старейшинстве. Права обижаемого защищает не старший князь, а все князья. вместе. Однако ни "завещанию" Ярослава, ни Любечскому съезду не удалось приостановить раздела Руси и восстановить ее единство". Согласно В. В. Мавродину, на Любечском съезде восторжествовал принцип "феодального расчленения земли Русской". С точки зрения В. Т. Пашуто, съезд князей в Любече "решал вопрос о разделе страны на отчины и, видимо, о разделе коренного домена - собственно "Русской земли" (Киев, Чернигов, Переяславль) - с обязательством получающих части в ней блюсти ее всем "за один". Этот съезд принял решения, определившие судьбы Киева на несколько столетий". По мысли Б. А. Рыбакова, "на Любечском съезде был провозглашен принцип династического разделения Русской земли между различными княжескими ветвями при соблюдении ее единства перед лицом внешней опасности… Но все это было основано не на реальных интересах отдельных земель, не на действительном соотношении сил. Князья, глядя на Русь как бы с птичьего полета, делили ее на куски, сообразуясь со случайными границами владений сыновей Ярослава". Н. Ф. Котляр полагает, что в Любече "был провозглашен лозунг отстаивания единства Древнерусского государства" перед лицом половецкой угрозы. Вместе с тем Любечский съезд узаконил "принцип наследственного владения землями".
Анализ летописного текста привел нас к несколько иным выводам. Прежде всего надо подчеркнуть, что исследователи неоправданно рассуждают о Древнерусском государстве в целом (о Руси или всей стране). Внимание летописца и князей, собравшихся в Любече, сосредоточено на "Русской земле". Что разумел летописец под "Русской землей", видно из перечисленных им княжеских держаний. Это - Киев, Чернигов, Переяславль, т. е. волости, возглавляемые названными городами. Несколько странное впечатление производит упоминание в летописи Владимира, Перемышля и Теребовля в связи с "Русской землей". Впрочем, тому есть свое объяснение, о чем речь ниже.
Итак, помыслы князей, съехавшихся на сейм в Любече, были обращены не ко всей Руси, а лишь к "Русской земле" и городам Юго-Запада. Какую цель преследовали участники съезда? Летописец ясно говорит, что князья "сняшася Любячи на устроенье мира", необходимого в условиях половецких вторжений. Стало быть, ради прекращения вражды и усобиц собрались князья, а не для мнимого "раздела страны". Примирение, провозглашенное в Любече, касалось определенных лиц и потому устанавливалось на какое-то близко обозримое время, т. е. время их деятельности. Вот почему решения Любечского съезда нельзя распространять на последующие времена, как узаконившие новый политический порядок и принципы владения волостями, а тем более видеть в них решения, "определившие судьбы Киева на несколько столетий". Поступая так, исследователи придают княжескому съезду несвойственное ему эпохальное значение. Вызывает возражение и стремление отдельных ученых истолковать соглашение 1097 г. в Любече как попытку задержать раздел Руси, восстановить и отстоять ее единство. Князья договаривались о единстве между собой. Но достичь его они могли только путем распределения княжений по отчинному принципу, привычному для людей Древней Руси. Мы ошибемся, если вообразим, что распределение княжений означало раздел земель. Делились не земли, а власть над ними. "Кождо да держить отчину свою", - заявили князья. Они, следовательно, сошлись на том, что каждый из присутствующих на съезде должен править там, где правил его отец. Разумеется, раздел власти над землями немыслим без существования самих земель как политических единиц. Отсюда вывод: договоренность князей в Любече регистрировала то, что стало фактом исторической действительности - распад "Русской земли" на Киевскую, Черниговскую и Переяславскую городские волости. Летописец и его герои-князья, сетуя на плачевную участь "Русской земли", пользовались устаревшей терминологией, поскольку "Русская земля", какой она была в IX–X вв., отошла в прошлое, уступив место трем государственным образованиям. К исходу XI в. на политической карте Восточной Европы "Русская земля" уже не столько политическое, сколько географическое понятие.
Княжеский съезд в Любече, таким образом, констатировал свершившееся отделение от Киева ранее подчиненных ему Чернигова и Переяславля. Власть киевской общины в пределах "Русской земли" резко сократилась. Обособление Чернигова и Переяславля от Киева - показатель значительной сплоченности местных социальных сил, на почве которой и сложились упомянутые городские волости. Договор князей, заключенный в Любече, являлся по сути признанием самостоятельности Чернигова и отчасти Переяславля. В меньшей мере это можно сказать относительно Владимира, Перемышля и Теребовля, статус которых, если следовать летописным записям, несколько отличался от статуса Чернигова и Переяславля. Различие проявлялось в обосновании прав участников съезда 1097 г. на то или иное княжение: Святополк Изяславич, Владимир Всеволодович, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи закрепили за собой Киев, Переяславль и Чернигов потому, что там правили их отцы, а Давыд Игоревич, Володарь и Василько Ростиславичи остались во Владимире, Перемышле и Теребовле на том основании, что в свое время их "роздаял" князьям Всеволод, сидевший в Киеве. Но коль это так, то принцип "кождо да держить отчину свою" не подходил к Давыду Игоревичу и Ростиславичам. Он составил привилегию лишь Святополка, Владимира Мономаха, Давыда, Олега и Ярослава Святославичей. Что касается упоминания юго-западных городов в связи с "Русской землей", то в этом следует видеть проявление их зависимости от "матери градов русских" - Киева.
Волостной быт в Черниговской земле достигает в начале XII в. высокого уровня развития. Свидетельство тому - начало процесса волостного дробления. После Любечского съезда появляется самостоятельное Новгород-Северское княжение. Князем здесь становится беспокойный Олег Святославич, в то время как в Чернигове вокняжился его брат Давыд.
В последующее время самостоятельность и суверенность Черниговской земли продолжали возрастать. И нас не обманет участие князя Давыда в мероприятиях киевских князей. Речь здесь уже должна идти о военных временных союзах, конечно, при учете того, что Киев не утратил еще своих "великодержавных" амбиций.
Ярко противостояние Киеву проявляется при Всеволоде Ольговиче. Он утвердился на столе в Чернигове в 1128 г. Всеволод "я стрыя своего Ярослава Чернигове, изъехав и, а дружину его исече и разъграби". Дореволюционные историки предположили, что "такая удача Всеволода объясняется сочувствием к нему граждан, которые может быть тяготились княжением невоинственного Ярослава". Это предположение выглядит достаточно убедительно. Правда, невоинственность Ярослава тут не при чем. "Не имея поддержки в самом Чернигове, Ярослав Святославич заключил договор с Мстиславом Владимировичем - великим князем киевским". Поэтому он, конечно же, не мог возглавлять борьбу черниговцев с враждебной киевской общиной, а следовательно, и противостоять Всеволоду. Знаменательно, что киевский князь, попытавшийся было вступиться за изгнанного Ярослава, ничего не добился. Всеволод "умолил" Мстислава оставить его на столе в Чернигове. Летописец сообщает еще и о вмешательстве церковников в эту историю. Игумен Григорий тоже со своей стороны повлиял на Мстислава. Но дело, видимо, в другом - черниговская волость достигла такой силы, что могла противиться Киеву.
Вскоре начинается открытая борьба. Летописца завораживали колоритные фигуры князей. Но из летописного контекста мы сразу узнаем, что это была борьба земель, а не князей с их дружинами. Не случайно стремление опустошить волость противника. Ярополк, Андрей и Юрий "поимаша около города Чернигова села". В ответ Ольговичи с Изяславом и Святополком Мьстиславичами "поидоша воююче села и городы Переяславьскои власти". Наиболее четко это отразил новгородский летописец, который уловил сущность и накал борьбы двух волостей: "Ходи Мирослав посадник из Новагорода мирить кыян с церниговьци, и приде, не успев ницто же: сильно бо възмялася вся земля Русская; Яропълк к собе зваше новъгородьце, а церниговьскыи князь к собе; и бишася, и поможе бог Олговицю с церниговчи, и многы кыяны исеце, а другыя изма руками". Впрочем, вскоре и южный летописец показал нам, кто вел борьбу с Киевом. Ярополк создал огромную коалицию, в которую вошли суздальцы, ростовцы, полочане, смольняне; прислал помощь даже венгерский король. Против такой силы устоять было трудно, и "людие Черниговци въспиша к Всеволоду: ты надеешися бежати в Половце, а волость свою погубиши, то к чему ся опять воротишь". Это летописное сообщение весьма знаменательно. Городская община Чернигова организованно (возможно, на вече) диктует условия князю. В словах черниговцев отчетливо звучит тревога за судьбы волости. Это и понятно. Главный город земли был заинтересован в сохранении территориальной целостности и материального благосостояния последней.
Ярополк пошел на заключение мира с черниговцами. Мир был заключен у "Моровеиска" - еще одного пригорода Чернигова. Летописец объясняет покладистость Ярополка тем, что он "имел страх божий, как и отец его". Но дело скорее всего в силе черниговских полков. Сила эта проявилась сразу же после смерти Ярополка. "Поиде Всеволод Олговичь из Вышегорода к Кыеву, изрядив полкы". К этому факту необходимо отнестись с должным вниманием. Посажение Всеволода на киевский стол черниговскими полками может означать только одно: черниговский город-государство достиг такого могущества, что стал навязывать князей Киеву. Князья же были привязаны к местной среде, срастались с местной почвой, а если отрывались от нее, община переставала поддерживать их. У нее появляются новые лидеры. Так произошло и со Всеволодом. Он нашел общий язык с киевлянами, но потерял связь с черниговским земством.
В этой ситуации выразителем всевозраставшей самостоятельности северских земель становятся братья Всеволода и Давыдовичи. Всеволод предлагает им кормления непосредственно в Киевской земле. Но Ольговичи и Давыдовичи целовали крест на том, чтобы требовать Черниговскую и Новгород-Северскую волости. Очевидно, что они опирались на поддержку местных сил. Договориться со своими ближайшими родственниками Всеволоду не удалось. Завязалась борьба. Наблюдая за перепитиями этой борьбы, поневоле обращаешь внимание на один примечательный факт: противники стремятся опустошить волости друг друга, нанести удар по земле неприятеля. Это ли не подтверждение того, что именно земля подвигнула отпрысков Святослава Ярославича на борьбу с Киевом и была для них опорой. Но сила Киева по-прежнему была еще очень велика, и Ольговичам с Давыдовичами пришлось согласиться на условия Всеволода.
Всеволод планировал оставить после своей смерти на киевском столе брата Игоря, но киевская община, как известно, решила по-другому. Видимо, для киевлян Ольговичи по-прежнему были воплощением соседней враждебной земли. Вот почему они потерпели поражение. Завязнувший в болоте Игорь был взят в плен. Святослав, сын Всеволода Ольговича, укрылся в Ирининском монастыре, где и был схвачен. Однако дело Ольговичей проиграно не было, ведь за их спинами стояли сильные северские земли. Правда, сила их была значительно ослаблена окончательным распадом на самостоятельные города-государства. События, последовавшие за пленением Игоря Ольговича, позволяют нам определить степень этого распада.