Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. С. 131–132.
Если Черняев изображает апрельский Пленум ЦК в виде фарса, то Горбачев подает его как драму, вероятно, с той целью, чтобы выглядеть героически. Он говорит:
"Консервативные силы в КПСС решили превратить апрельский Пленум ЦК в своего рода разбор персонального дела Горбачева, намеревались открыто предъявить мне политические обвинения и ультимативные требования. Был даже подготовлен проект постановления по главному вопросу повестки дня - положению в стране и путях вывода экономики из кризиса. В нем, по сути дела, выносился "смертный приговор" всему курсу на реформы и отвергалась антикризисная программа правительства, уже принятая, хотя и в итоге острой дискуссии, Верховным Советом СССР"
Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 356
Что помешало "консервативным силам" осуществить задуманное? Оказывается, в первую очередь, молниеносная решительность генсека:
"Зная обо всем этом", я решил "взять быка за рога" и сразу дать понять своим оппонентам, что капитуляции они от меня не дождутся, а вот сами могут остаться на обочине политической жизни. Готов был к худшему, мысленно смирился уже с возможным расколом партии, но считал своим долгом побороться за нее с ретроградами, тащившими КПСС в пропасть"
Там же
(Поражает лицемерие "прораба перестройки", обвиняющего "ретроградов" в том, что они "тащили КПСС в пропасть". Не кто иной, как он сам столкнул КПСС в пропасть, и она в падении своем судорожно старалась хоть за что - нибудь уцепиться)
Кроме того, "бык" будто смертельно испугался заявления генсека об отставке и был ошеломлен публикацией "Ново - огаревского заявления" (Там же. С. 538, 539). Но все это, как сказал бы наш венценосный предок, - "детские страшилы", которыми "консервативные силы" ЦК едва ли можно было "устрашити". Причина непоследовательности и метаний "консерваторов" в другом - в сознании своего бессилия, обусловленного отсутствием у ЦК рычагов государственной власти. Чтобы выступить не мнимой, а действительной силой, способной остановить уничтожение страны, ЦК в конкретных исторических условиях весны 1991 года нужен был носитель реальной власти, каким являлся Горбачев, к тому же и генсек, т. е. лидер партии. Поэтому члены ЦК и приступали к нему с требованием ввести чрезвычайное положение. Вместе с Горбачевым КПСС имела возможность переломить ход событий, а без него - нет. Разойдясь с ним, она (опять - таки в конкретных исторических условиях весны 1991 года) становилась обреченной партией, ибо время для ее "развода" с генсеком, чтобы найти нового главу и начать другую жизнь, безвозвратно ушло. Горбачёв это понимал, когда по поводу своих оппонентов на апрельском Пленуме ЦК говорил:
"Будучи прагматиками, они сознавали, что партия в таком случае (т. е. его отставки. - И. Ф.) останется вовсе без влияния на политику, а её руководству останется тешить себя воспоминаниями о прежнем величии"
Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 540
Однако следует сказать, что и Горбачеву партия могла еще пригодиться, будь он никем не повязан и прояви способность трезво оценить сложившуюся ситуацию: с помощью КПСС ему, на наш взгляд, удалось бы удержать власть и урезонить радикал - демократов. Увы, у него были иные планы. Но кто знает, как повел бы он себя, если бы вдруг прозрел свое близкое политическое крушение. А пока Президенту казалось, что он выедет на ново - огаревском коньке. Однако этот конек с самого начала стал "плясать" и "взбрыкивать".
А. И. Лукьянов, принимавший непосредственное участие в ново - огаревских "сидениях", пишет:
"Перелистывая сегодня записи ново - огаревских встреч, в которых мне пришлось участвовать, вспоминаю, как трудно они проходили. И не случайно. Позиции участников во многом были противоположны. Если, скажем, предложения Белоруссии и Казахстана были близки к сохранению обновленной советской федерации, то представители Украины, Киргизии и некоторых других республик отстаивали идеи "Содружества" типа Европейского сообщества. Руководство РСФСР не соглашалось с предложением о сохранении единого союзного гражданства, со многими аспектами разграничения полномочий Союза и республик. Серьезные расхождения были между Азербайджаном и Арменией, республиками Средней Азии. Особые позиции занимали представители автономных республик, требуя для себя статуса учредителей нового Союза. Руководивший ново - огаревскими встречами Горбачёв избрал довольно своеобразную тактику. Предоставив мне возможность защищать идею и интересы Союза, сам он старался играть роль беспристрастного арбитра, то присоединяясь к доводам союзного парламента и итогам референдума, то идя навстречу республикам. Скажу прямо, защищать в такой обстановке единство нашего федеративного государства было далеко не просто. В нескольких случаях я вынужден был прибегать к записи своего особого мнения. Так, в частности, особое мнение пришлось написать прямо на тексте проекта Договора в связи с поддержанным Горбачевым предложением именовать нашу страну "Союзом суверенных государств". Ведь и тогда уже было ясно, что "Союз государств" и "Союзное государство" - понятия совершенно разные. Если первое означало слабую и зыбкую конфедеративную структуру, то второе было синонимом федерации, обладающей, как и ее составные части, собственным суверенитетом"
Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящий. С. 52-53
Из свидетельства А. И. Лукьянова напрашивается вывод: поведение Горбачева на ново - огаревских встречах нельзя характеризовать иначе как двурушничество. Проявляя на словах приверженность воле народа, заявленной в ходе референдума 17 марта, на деле он нарушал её, подыгрывая сепаратистским устремлениям республиканских лидеров. Причем петлял, как заяц: сначала ратовал
"за восстановление ленинского понимания федеративности, потом - за обновленный федерализм, потом - за реальную федерацию, потом - за конфедерацию, потом - за союз суверенных республик. Наконец - за союз государств"
Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. С. 40
По мере разработки союзного договора из него исключались социалистические, советские и федеративные начала. Ради этого Горбачеву приходилось хитрить, изворачиваться, делать в своем политическом "танце" забавные "па". Вот одно из них, описанное Черняевым, который рассказывает, как 15 июня 1991 года
"М. С. давал большое интервью Кравченко (начальник ТВ)… был в ударе. Логичен, ясен… Увильнул… от вопроса: как же, мол, так - согласно референдуму государство вроде "социалистический Союз", а в проекте Союзного договора слово "социалистический" выпало?.. Признал, что народ голосовал за единое государство, а не "социалистический выбор"!!"
Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника… С. 153
Таким образом, в Ново - Огареве
"шаг за шагом шло отступление от тех принципов, которые были сформулированы на IV съезде народных депутатов СССР и однозначно поддержаны народом на всесоюзном референдуме"
Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящий. С. 54
В результате был подготовлен проект Договора, в котором не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало обновленный Союз Советских Социалистических Республик.
А. И. Лукьянов приводит заключения по ново - огаревскому проекту договора трех больших групп независимых экспертов - юристов. Их мнения в принципе совпали. Первая группа экспертов заключила:
"Анализ текста договора приводит к тому, что Союз не будет обладать суверенитетом в той степени, которая необходима для нормального функционирования государства и в силу этого не является федеративным государством. Нормы практически всего текста договора свидетельствуют о конфедерации, которую авторы проекта, не желая противоречить открыто результатам референдума, стремятся выдать за федерацию"
Там же. С. 54
По заключению второй группы экспертов,
"проект договора создает условия для стимулирования центробежных тенденций в Союзе, действие которых может выйти из - под контроля тех, кто возьмет на себя обязательства по договору. Весь текст проекта позволяет усомниться в искренности желания авторов способствовать сохранению и обновлению Союза. Проект договора свидетельствует о конфедеративном характере будущего Союза, тогда как 17 марта 1991 г. большинство народа высказались за сохранение и обновление Союза Советских Социалистических Республик как федерации равноправных суверенных республик"
Там же. С. 54-55
Наконец, третья группа экспертов заявила:
"Признав федерацию, договор на деле создает не конфедерацию, а просто клуб государств. Он прямым путем ведет к уничтожению СССР. В нем заложены все основы завтрашних валют, армий, таможен и пр. Проводя эту линию тайно, неявно, он - вдвойне опасен, поскольку размывает все понятия в такой мере, что возникает государственный монстр"
Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящий. С. 55
Третья группа экспертов, на наш взгляд, наиболее ясно обозначила заложенную в проекте договора перспективу развала страны. В рамках именно этой перспективы Горбачев стремился создать Союз суверенных государств, где можно было иметь
"федеративные связи по одним вопросам, конфедеративные - по другим, ассоциативные - по третьим"
Горбачёв М. С. Августовский путч. Причины и следствия. М., 1991. С. 44
Перед нами уже не "государственный монстр", а государственный мутант. Но Горбачев, лавируя как всегда, говорит в другой раз о том, что непозволительно превращать Союз
"в нечто аморфное, нежизнеспособное",
поскольку нужна
"реальная федерация, а не какое - то сообщество, не какая - то ассоциация"
Там же. С.79
Не следует, однако, обольщаться подобными заявлениями, поскольку они, как нам кажется, не отражали подлинные замыслы "реформатора". Достаточно напомнить, что он, создавая Союз суверенных государств, готов был отказаться даже от единой конституции, заменив её, по подсказке акад. В. Н. Кудрявцева, развернутым Договором об образовании государства и Декларацией прав человека (Грачев А. Дальше без меня… Уход Президента. М., 1994. С. 147). Уже этот, отдельно взятый факт свидетельствует о том, что политика Горбачева - являлась политикой разрушения, а не созидания.
Главы республик, общаясь с Горбачевым и наблюдая за его поведением, могли подумать, что он в глубине души вообще против любого жизнеспособного Союза. И здесь припоминается такой довольно красноречивый эпизод, рассказанный помощнику А. Черняеву и пресс - секретарю А. Грачеву самим М. Горбачевым после очередных дебатов с республиканскими лидерами о судьбе Союза:
"Я был совершенно спокоен. Я не боялся ничего потерять и потому чувствовал себя свободным от любого давления. Я следовал только своей убежденности и сказал им это. Сказал, что они не свободны, раз оглядываются на чужие мнения, на чьи - то настроения и амбиции… Я согласен строить любой Союз - федеративный, конфедеративный, какой хотите, но строить, а не разваливать. И когда они поняли, что я говорю всерьез, то растерялись и сразу потребовали перерыва"
Грачёв А. Дальше без меня… С. 152.
Заявление весьма красноречивое.
Возникает вопрос, что скрывается за словами Президента СССР о несвободе глав республик в своих действиях, об их зависимости от чужих мнений и настроений. Не заключен ли здесь намек на влияние Запада, откуда исходили эти чужие мнения и настроения, которые регламентировали поведение республиканских лидеров. Тут есть о чем поразмыслить.
Что касается растерянности глав республик, вызванной намерением Горбачева строить Союз, а не разваливать его, то она, по всей видимости, объясняется внутренней уверенностью "националов" в том, что Горбачев, несмотря на публичные разговоры о Союзе, ведет дело к его развалу.
Необходимо далее заметить, что Горбачеву народ не поручал "строить любой Союз". В соответствии с итогами референдума 17 марта 1991 года он обязан был строить Союз Советских Социалистических республик в качестве обновленной федерации равноправных суверенных республик, а отнюдь не конфедерацию и тем более союз суверенных государств. Президент пренебрег волей своего народа, совершив, если говорить начистоту, преступление перед нацией. И не ему теперь осуждать тех, кто завершил начатое им разрушение страны, ибо он и они - "из одной стаи". Непомерным ханжеством отдает от его слов:
"Никто из этих людей (демократов. - К Ф.) не оглянется, не вспомнит о том, как беспардонно была проигнорирована суверенная воля советского народа, выраженная голосованием 17 марта. А ведь 76 процентов населения страны, 71,34 процента населения России сказали "да" Союзу. Столь же впечатляющи были результаты референдума на Украине и в Белоруссии. Но это не остановило Ельцина, Кравчука и Шушкевича, когда они собрались в Беловежской пуще. Не дрогнула у них рука подписывать документ, идущий вразрез с волеизъявлением русских, украинцев, белорусов, смею сказать, и всех других населяющих нашу страну народов"
Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 528
Пример наплевательского отношения к "волеизъявлению русских, украинцев, белорусов и других населяющих нашу страну народов" подал Ельцину, Кравчуку и Шушкевичу сам Горбачев. Следовательно, "беловежцы" шли путем, указанным прорабом "перестройки", но только зашли дальше, чем мог в тот момент Горбачев, для которого ликвидация СССР означала самоликвидацию как Президента СССР. Было бы большой несправедливостью упрекать его в том, что он не сделал сам этот последний "самоубийственный" шаг: нельзя от человека, особенно такого как Горбачев, требовать невозможного. Но говорить о том, что он оказался у данного рокового рубежа в результате полной исчерпанности своей, так сказать, исторической миссии, надо. И тут привлекает к себе внимание рассказ Президента, как в полемике с главами республик он был "совершенно спокоен, не боялся ничего потерять (курсив мой. - И. Ф.) и потому чувствовал себя свободным от любого давления". Как это понимать?
Едва ли мы ошибемся, если скажем, что Горбачев сохранял спокойствие прежде всего потому, что не боялся потерять власть. Драматические коллизии последних полутора лет настолько внутренне истощили его, что он, как говорится, "перегорел" и без мучительных переживаний мог уже передать власть другому. Наше предположение приобретает убедительность на фоне описанного Черняевым случая, произошедшего вечером 2 декабря 1991 года, когда Горбачёв говорил по телефону с Ельциным.
"Тот куда - то ехал в машине. Был уже пьян. М. С. уговаривал его встретиться вдвоем, втроем + Кравчук, вчетвером + Назарбаев. Тот пьяно не соглашался: "Все равно ничего не выйдет. Украина независимая". "А ты, Россия?!" - возражал М. С. "Я что! Я - Россия. Обойдемся, ничего не выйдет с Союзом… Вот если вернуться к идее четверного Союза: Россия + Украина + Белоруссия + Казахстан?" "А мне где там место? Если так, я ухожу. Не буду болтаться, как говно в проруби. Я - не за себя. Но пойми: без Союза все провалитесь и погубите все реформы. Ты определись. От нас двоих зависит все в решающей степени". "Да как же без вас, Михаил Сергеевич!" - пьяно "уговаривал" Ельцин. "Ну а что же я, где… если нет Союза?.." "Ничего… Вы оставайтесь", - милостиво соглашался Ельцин. Мы с Яковлевым переглянулись: сколько терпения у М. С! Но и явная готовность уйти… Без сожаления… Без драмы… Спокойно! (курсив мой. - И. Ф.)"
Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. С. 284-285
Такое душевное состояние возникло у "М. С." не в одночасье. Он шел к нему как минимум год.
В черняевском дневнике находим следующую запись, датированную 1 января 1990 года:
"Примерно месяца полтора назад, после очередной встречи с видным иностранцем М. С. сказал мне, потом Шахназарову, потом Яковлеву: "Я свое дело сделал!"
Там же. С. 25
Автор Дневника сопроводил слова Горбачева таким комментарием:
"Воистину так, но не думаю, что он захочет уйти. Скорее всего ему придется стать президентом"
Там же
Но мысль об уходе снова и снова посещала "М. С". 25 февраля 1990 года Черняев писал:
"Из реплик в узком кругу, из звонка ко мне Раисы Максимовны я почувствовал, что Горбачев готов уйти. Великое дело он уже сделал, а теперь, мол, сам народ, которому он дал свободу, пусть решает свою судьбу, как хочет и как может. Впрочем, держит его чувство ответственности и надежда, что все - таки еще можно "упорядочить процесс""
Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. С. 28
Горбачева, стало быть, угнетала неупорядоченность процесса, а проще сказать - хаос, порожденный "перестройкой" в стране. Однако с упорядочением никак не ладилось, и "реформатор" погружался, по выражению наших предков, в "меланхолию, сиречь кручину". Однажды во время отдыха в Крыму в августе 1990 года Горбачев поведал Черняеву:
"Работать не хочется. Ничего не хочется делать"
Там же. С. 43
Перед нами опустошенный политик, для которого бремя власти становится непосильным.
Подобные настроения овладевали и людьми из ближайшего окружения Горбачева. Один из них, Черняев, впадал периодически в тоску, уныло наблюдая, как
"хорохорится М. С, но пороху в нем уже (запись от 24 ноября года. - И. Ф.) нет. Он повторяется не только в словах и манере поведения. Он повторяется как политик, идет по кругу. Он остался почти один"
Там же С. 58
По ощущению Черняева,
"характер событий и действий Горбачева в последние месяцы 1990 года и в последний год его президентства однотипны. Во всем было что - то "последнее", "обреченное""
Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым: По дневниковым записям. С. 392
А вот другое признание, сделанное 7 января года:
"Просидел весь день на службе. Скукота. Ощущение бессилия и бессмысленности. Даже внешние дела, которые при Шеварднадзе шли благодаря нам, теперь начинают нас "обходить". Мы все больше оказываемся на обочине, в офсайде, в мифологии великой державы. М. С. уже ни во что не вдумывается по внешней политике. Занят "структурами" и "мелкими поделками" - беседами то с одним, то с другим, кого навяжут: то Бронфмана примет, то японских парламентариев, то еще кого - нибудь. Не готовится ни к чему, говорит в десятый раз одно и то же"
Черняев А. С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. С. 67
Чем дальше, тем хуже. 14 января в Верховном Совете СССР выступил с речью Горбачев: