Концерн стал держателем контрольного пакета акций или единоличным владельцем следующих предприятий: американских "Уинтроп Кемикал К, Инк.", "Дженерал Анилин Воркс, Инк." и "АГФА-Анско К"; норвежской "Гидро-Электрик Квелстоф Актизельскаб", швейцарской "ИГ Хеми Базель" и американской "ИГ Кемикал Корпорейшен оф Нью-Йорк". Он получал огромные доходы от лицензий, которые выдавал компании "Стандарт Ойл Девелопмент" на производство различных синтетических продуктов из угля, смол и нефти на основе процессов, разработанных "ИГ Фарбен". Концерн вошел в картельное соглашение со швейцарскими и французскими промышленными объединениями, в результате чего каждый участник картеля продавал свою продукцию в определенных соглашением странах, не подвергаясь конкуренции со стороны остальных двух ее участников. Позднее в этот картель вступила лондонская компания "Империал Кемикал Индастриз, Лтд.". Велись переговоры о заключении взаимно выгодных контрактов с химическими производителями в Италии, Польше и Чехословакии.
И если какой-либо концерн в Германии можно было назвать интернациональным по охвату и перспективам, то это был именно "ИГ Фарбен". В случае начала войны это сразу привело бы к захвату заграничных холдингов в странах, воюющих с Германией, прекращению поступления доходов от лицензий и резкому сокращению экспорта в эти страны.
2. Германские производители стали объединились со сталелитейными заводами Европы, особенно Франции, Великобритании, Австрии, Чехословакии, Люксембурга, Бельгии и земли Саар в Континентальный стальной картель с целью определения квот производства для всех групп – членов картеля и устранения губительной конкуренции.
Этот международный картель поддерживал деловые отношения с производителями стали в Соединенных Штатах. Американские наблюдатели присутствовали на европейских совещаниях в конце 30-х годов как почетные и желанные гости.
Со времени основания картеля в 1926 году и до его последнего совещания в Льеже Бельгия, как и упомянутые страны, не выражала опасений, что германские члены картеля могут быть заинтересованы в войне. Напротив, после встречи Гитлера и Чемберлена в Бад-
Годесберге, а затем прошедшей в Мюнхене встречи Чемберлена, Гитлера, Муссолини и Даладье германская, британская и французская группы картеля обменялись телеграммами, поздравляя друг друга с тем, что снова удалось предотвратить войну. А еще через несколько дней в особняке Карла Боша собрались 12 ведущих немецких промышленников, и все присутствующие единодушно праздновали ликвидацию угрозы войны.
3. Лидеры германской тяжелой промышленности лучше других соотечественников могли оценить шансы на победу или поражение с точки зрения производства стали для орудий. Руководствуясь этими соображениями, Эрнст Пёнсген, генеральный директор "Стального треста", воспользовался первой же возможностью, предоставленной промышленникам в январе 1940 года для выражения своей точки зрения, выступил перед группой правительственных экспертов во главе с министром экономики Вальтером Ландфредом. Не вина Пёнсгена, что эта возможность представилась ему лишь через пять месяцев после того, как Гитлер начал Вторую мировую войну; составляя свои планы агрессии, Гитлер полностью игнорировал мнение индустрии.
Пёнсген заявил, что, по его мнению, рано или поздно в военный конфликт непременно вступят Соединенные Штаты. Следовательно, при оценке вооружения необходимо иметь это в виду. Америка ежегодно производила 80 млн тонн стали, и по сравнению с этим объемом производство Германией всего 21,5 млн тонн выглядело смехотворным. Он указал и на нехватку магния, вольфрама, хрома и других металлов, необходимых Германии для производства высококачественной стали. Его слушателям пришлось сделать единственный вывод: Германия не сможет победить в начатой ею войне.
Его предостережением пренебрегли. Большинство коллег Пёнсгена поддерживали его мнение, из правительства же его сторонником был лишь генерал Георг Томас, глава экономического отдела высшего командования вермахта.
4. Лидеры германской промышленности лучше других понимали, что для успешного ведения войны необходимы запасы стратегического сырья. Но Гитлера, не разбиравшегося в экономике, эта проблема не волновала. Он был уверен, что блицкриг закончится блиц-зигом (то есть за молниеносным ударом последует молниеносная победа).
Если бы немецкие магнаты промышленности, как принято думать, стремились к войне, разумеется, они бы сами позаботились запасти сырье, постарались бы убедить Гитлера, что он должен обратить особое внимание на этот аспект и с готовностью отозвались бы на требования генерала Томаса увеличить производство военной продукции.
Однако дело обстояло совершенно иначе.
В лекции, прочитанной 15 октября 1937 года в Академии вооруженных сил в берлинском районе Кладов, генерал Томас пожаловался своим товарищам офицерам, что до 1933 года ему стоило огромного труда вызвать у германских промышленников какой-либо интерес к подготовке к обороне. Они отлично знали, что это потребует огромных издержек.
Затем он нарисовал мрачную картину готовности Германии к войне. Никаких запасов золота и иностранной валюты, заявил он, поскольку Гитлер утверждал, что важна только работа, а деньги – это фикция. Планы обрести независимость снабжения населения пищевыми продуктами от иностранных поставщиков – одна из любимых идей Гитлера – обречены на провал, так как Германия никогда не сможет прокормить себя сама. Вместо 760 тыс. тонн стали, ежегодно требуемых вермахтом для нужд обороны, имеется только 300 тыс. тонн; зато не прекращается строительство монументальных зданий, прославляющих величие Третьего рейха. В стране чинятся препятствия свободному предпринимательству и независимым исследованиям, хотя и то и другое совершенно необходимо в интересах обороны. Не составляются планы размещения производственных мощностей на случай войны. В заключение он убедительно просил тщательно изучить состояние экономики потенциальных противников и дал высокую оценку отлично поставленной системе экономического шпионажа Великобритании.
Все это свидетельствует против того, что германские промышленники готовились к грядущей войне.
Из заявления Томаса в 1945 году мы также узнаем, что после Мюнхенского соглашения 30 сентября 1938 года генерал встречался со всеми лидерами промышленного и делового мира и убедился, что был прав в своих пессимистических взглядах на войну.
"В те дни я сталкивался только с единодушной поддержкой моих взглядов, – писал он и продолжал обвинять: – К сожалению, сегодня я вынужден заявить, что, когда Гитлер начал благоволить к доктору Тодту и господину Шпееру, многие известные промышленники и банкиры полностью изменили свою позицию, поддались этим новым партийным заправилам и с энтузиазмом отозвались на их военную пропаганду и истерические призывы держаться до конца. И если сейчас германский народ требует правдивого отчета от военных руководителей, то это касается и многих лидеров промышленности, которым не хватило мужества, зная, что я прав, поддержать меня и открыто сказать, что они считают эту войну бессмысленной и безнадежной для Германии".
Обвинение очень серьезное, и мы оценим его позднее, когда будем рассматривать обвинение немцев в непротивлении нацизму. А сейчас заметим, что нравственное разложение этих промышленников произошло в середине войны, а не в начале нацистского режима, когда Гитлер еще не открыл свое истинное лицо и оппозиция могла действовать более решительно и энергично. А вот в 1942–1943 годах бизнесменам и рабочим ничего не оставалось, как только поступать по поговорке "С волками жить – по-волчьи выть", приспосабливаясь к обстоятельствам, на которые они уже никак не могли повлиять.
Обратимся к другому вопросу, а именно: хотели ли германские промышленники войны, и приложили ли они руку к ее развязыванию?
Томас снимает с них это обвинение. В книге "По вопросу о вине германской экономики" (1946) он писал:
"Германская промышленность понимала, что только мир и согласие с Западом может обеспечить процветание… У них не было ни малейшего желания войны. У представителей индустрии не было захватнических планов. Они никогда не желали столкновения.
Геринг и Гитлер были настроены против лидеров промышленности. Они считали, что те не умеют хранить секреты. Но поскольку промышленники обладали основной продукцией и капиталом, Гитлер изменил свое отношение.
В 1937 году Гитлер уверял, что Германия ведет только подготовку к обороне. У них [промышленников] были основания верить ему….
Германия вступила в войну, будучи весьма слабо подготовленной, и капитулировала бы еще раньше, если бы не ресурсы захваченных ею стран".
Телфорд Тейлор косвенно подтверждал, что германские промышленники не вели накопления стратегических запасов на случай войны: "Удивительно, но, как показывают воспоминания генерала Томаса и многие источники, в течение четырех лет велась лишь частичная мобилизация экономики, то есть ее перевод на военные рельсы, а всеобщая мобилизация началась лишь в 1943 году, когда рейхсминистром вооружения стал Альберт Шпеер".
Летом 1938 года, за год до развязывания Гитлером Второй мировой войны, Инспекция по надзору за металлургией и сталелитейной промышленностью, тайная организация, работающая на министерство экономики, своего рода экономическое гестапо, представила два отчета, до сих пор не опубликованные. В первом, от 25 июля 1938 года, речь шла о возможности производства чугуна в плашках и стали в слитках на случай, если уменьшится импорт руды из других стран; во втором, от 31 августа, говорилось о мобилизации запасов железа.
Эти два отчета свидетельствуют о том, что тяжелая промышленность Германии не делала никаких запасов в подготовке к войне.
В докладе от 25 июля говорилось: "В случае прекращения поставок сырья из-за границы производство чугуна в плашках, которого сейчас производится ежемесячно в среднем 1,5 млн тонн, и стали в слитках, которой производится в среднем 1,85 млн тонн, может упасть на 300 тыс. тонн в месяц и продолжаться лишь около четырех месяцев. По истечении этого срока будут полностью исчерпаны все запасы руды и шлака, находящиеся на территории всего рейха у различных сталеплавильных заводов… Поэтому после четвертого месяца можно будет рассчитывать только на 324 тыс. тонн чугуна в плашках. А стали в слитках будет производиться только 550–600 тыс. тонн".
В другом отчете, где ставился вопрос о резервах самородных руд, которые можно будет мобилизовать в том случае, если Германия будет лишена возможности импортировать их, отмечено: ".включая все наличные резервы, в случае войны необходимые 1,3 млн тонн могут быть использованы в течение 6,5 месяца. По истечении этого срока германские резервы могут обеспечить только половину этого количества".
Однако, подчеркивается в отчете, это только в лучшем случае, то есть если военные действия противника не помешают их добыче.
Оба отчета определенно указывают на сильнейшую зависимость Германии от иностранных держав в поставках сырья для производства стали и чугуна. Как свидетельствовал на Нюрнбергском процессе Якоб В. Райхерт, исполнительный директор Объединения металлургической промышленности: "Если индустрия, чьи потребности в железе и магнии на 80 % обеспечиваются поставками из других стран, ставит своей целью войну, она совершает самоубийство".
5. Сам Гитлер старался держать лидеров промышленности в неведении относительно своих агрессивных планов. Первый намек о намерении начать войну он сделал на секретном совещании 15 ноября 1937 года, содержание которого стало известно благодаря появлению в печати Протокола Госсбаха. Фридриху Госсбаху, в то время майору, было поручено вести протокол этого совещания, куда Гитлер пригласил только министра иностранных дел фон Нойрата, министра обороны генерала фон Бломберга, а также глав армии, флота и военно-воздушных сил генерала фон Фрича, адмирала Эриха Редера и генерала Геринга.
Примечательно, что ни один представитель делового мира приглашен не был. Помимо Гитлера, только шесть человек, пять из которых были военными, услышали из уст фюрера, что все его заявления о мире были ложью.
Следующий инцидент показывает, насколько тщательно Гитлер скрывал свои агрессивные намерения.
Фердинанд Порше, сконструировавший компактный автомобиль "фольксваген", народный автомобиль, на приобретение которого копили деньги сотни тысяч немцев, явился к Гитлеру в октябре 1937 года, до сооружения огромного завода в Вольфбурге рядом с Брунсвиком по приказу нацистского режима. Порше знал, что Германия усиленно готовится к войне.
Он задал Гитлеру прямой вопрос: есть ли вероятность, что завод "Фольксваген" будет переведен на военное производство? Затем объяснил причину своего вопроса. Во-первых, он планирует соорудить дороги для испытания автомобилей из деревянных брусьев, а не из бетона или асфальта. Если завод будет переведен на производство оборонной продукции, он станет завидной целью для авиации противника, которая наверняка будет сбрасывать на деревянные дороги зажигательные бомбы. Однако, если Гитлер заверит его, что на заводе не будет производиться ничего, кроме дешевых автомашин для населения, и что он не ожидает войны, то он, Порше, приступит к выполнению своего плана, то есть строительству дорог для испытаний с деревянным покрытием.
Во-вторых, сказал он, на заводе мирного назначения окна устанавливаются перпендикулярно земле. А на оборонных заводах их следует устанавливать под углом, чтобы шпионы, летающие на вражеских самолетах, не видели, какими механизмами и оборудованием оснащено данное предприятие.
Адольф Гитлер решительно отрицал опасность какой-либо войны; он и не думает ее начинать, так что Порше может спокойно приступить к осуществлению своих планов.
Но когда в сентябре 1939 года началась война, Герман Геринг сразу реквизировал "Фольксваген" для нужд люфтваффе. Тысячи простых людей, копивших деньги на "фольксваген", так и не получили своих машин, а деньги, депонированные на специальном банковском счете, были переведены в военный заем. Вместо "фольксвагена" был разработан и построен немецкий вездеход, аналог американского джипа.
6. Тот факт, что производство оборонной промышленности стало расти после того, как в 1935 году Гитлер начал перевооружение, промышленники рассматривали не как подготовку к войне, а как естественный результат безнаказанного нарушения Гитлером условий Версальского договора и восстановления полной независимости Германии.
Генерал Томас утверждал: "Было бы несправедливо не согласиться с лидерами германской индустрии в том, что у них были все основания верить обещаниям Гитлера, что они понимали перевооружение только как меры для защиты отечества и считали своим патриотическим долгом помогать этой цели".
Эрнст Пёнсген в заявлении от августа 1945 года так объяснял отношение "Стального треста" к увеличению оборонных заказов:
"По условиям Версальского договора "Стальному тресту" разрешалось производство оружия в Бохуме. Представлялось естественным увеличить производство в связи с увеличением армии со 100 до 400 тыс. человек. Во исполнение решения соорудить напротив линии Мажино Западный вал, известный в Соединенных Штатах как линия Зигфрида, наш завод "Хёрде" развернул производство бронированных покрытий без никеля, которые, ко всеобщему удивлению, оказались намного надежнее сплава с никелем. Затем исполнительный директор Вальтер Борбет получил указание приступить к производству орудий. Поскольку местоположение завода "Хёрде" и его оборудование не соответствовали этим задачам, он приобрел локомотивный завод "Ганомаг" в Ганновере, который практически бездействовал, за исключением небольшого цеха, где собирались автомобили. Насколько я помню, до начала войны там производились только зенитки и, может быть, несколько полевых пушек по чертежам, полученным от Круппа…
Не думаю, что перед войной там изготовлялись бомбы. Завод для производства бомб в Лангендрере, который не был оккупирован, начал действовать только во время Второй мировой войны и выпускал бомбы массой сто фунтов; более тяжелые бомбы стали делать позднее где-то в другом месте. К сооружению танков приступили в Хёрде в 1941 году, как и мин в Дюссельдорфе. Все остальное, например броня для танков, оборудование для субмарин, увеличенное производство снарядов, началось еще позднее, для чего во время войны частично на средства вермахта были сооружены необходимые военные предприятия.
Повторяю, до начала войны я считал, что увеличение производства вооружения осуществляется лишь с целью обороны. Кроме того, я полагал, что Гитлер и Риббентроп только блефуют с этим перевооружением и надеются достичь политического успеха без кровопролития – что им вполне удалось в Мюнхене и Годесберге".
7. После окончания Второй мировой войны ученые мужи союзников всеми силами стремились доказать, что ведущие немецкие промышленники финансировали подготовку, планирование и ведение агрессивной войны и с этой целью вступили в сговор с Гитлером.
Первая попытка доказать это была предпринята в начале суда над Герингом, Гессом, Риббентропом и прочими, среди которых должен был присутствовать и Густав Крупп фон Болен как представитель индустрии. Однако тяжелое состояние здоровья не позволило ему явиться в суд.
Затем последовали суды над Фликом, "ИГ Фарбен" и Круппом и во всех случаях фигурировало обвинение в заговоре о развязывании войны.
В списке прокуроров, помощников и следователей, которые старались доказать наличие у промышленников стремления к войне, были такие авторитетные люди, как судья Верховного суда Соединенных Штатов Х. Джексон, бригадный генерал Телфорд Тейлор, Джосия Дюбуа, Джозеф Кауман, Рассел Тейер, Дрексел Шпрехер, Томас Эрвин и Чарльз Лайонс.
На всех судах обвинение немецких промышленников в подстрекательстве к войне подавалось как доказанное.
Эта глава была бы неполной, если бы я не сказал об особой роли концерна Круппа в период между двумя мировыми войнами.