В сложившейся обстановке Тарасова было уже не удержать. Селивановскому ничего другого не оставалось, как выделить ему машину и отрядить в помощь Ильина с двумя бойцами из роты охраны Особого отдела. Не мешкая, они выехали в расположение 6-й армии. Трудяга газончик, простужено чихнув двигателем, тронулся в путь. За рулем находился бывалый водитель и, несмотря на кромешную темноту и распутицу, с помощью какого-то шестого чувства находил дорогу. Незадолго до полуночи они въехали во двор Особого отдела 6-й армии. Он располагался в здании бывшего сельсовета. Часовой на входе, узнав Ильина, не стал спрашивать пароль и пропустил его, а с ним и Тарасова, внутрь помещения. Там их встретил дежурный по отделу и по узкому коридору проводил к кабинету начальника. Ильин решительно толкнул дверь.
Яркий свет нескольких керосиновых ламп ослепил Тарасова. И когда глаза освоились, то он увидел перед собой кабинет, который отличали непривычные для фронтовой полосы чистота и порядок; лишнего в нем ничего не было. Видное место занимал портрет Сталина. В углу на разлапистой металлической треноге громоздился пузатый сейф. Рядом с ним на вешалке висели автомат, полевая сумка и плащ-палатка. Встретил их хозяин кабинета – начальник Особого отдела НКВД по 6-ой армии капитан Павел Рязанцев.
В глаза Тарасову бросилась его новенькая, как с иголочки, форма. Она как влитая сидела на ладной фигуре Рязанцева. Свежий подворотничок отливал легкой синевой. Наглаженная на рукавах гимнастерка, казалось, рубцами резала воздух. Курносый нос, русые, слегка вьющиеся волосы и необыкновенной синевы глаза выдавали в нем выходца из северных областей России. Жесткие складки у рта и волевой подбородок свидетельствовали о твердом характере капитана. Ранняя седина на висках говорила о том, что, несмотря на свои тридцать с небольшим, ему пришлось повидать в этой жизни всякого.
– Здравствуй, Павел Андреевич, – поздоровался Ильин и затем представил Тарасова, – Виктор Григорьевич, Центральный аппарат управления Особых отделов.
Рязанцев крепко пожал руку Тарасову и поинтересовался:
– Как добрались, Виктор Григорьевич?
– Удачно, водитель попался ас.
– А как насчет ужина? – и, улыбнувшись, Рязанцев поправился: – Скорее, уже завтрака.
– Спасибо, но сначала я бы хотел встретиться с капитаном и красноармейцем. Как они? – поинтересовался Тарасов.
– Капитан контужен, но находится в сознании и может говорить. С красноармейцем все гораздо хуже, ранение обеих рук. Правая вообще не работает, я не знаю, как он будет писать.
– Но говорить-то он может?
– Да.
– Госпиталь далеко?
– Рядом, идти не больше десяти минут.
– И еще один вопрос, Павел Андреевич.
– Пожалуйста.
– Это действительно те самые лица, которые участвовали в захоронении командующего Кирпоноса?
– Да, и здесь не может быть никаких сомнений! – заверил Рязанцев и в подтверждение своих слов достал из сейфа личные документы и партийный билет генерала.
– В таком случае, не будем терять времени, я отправляюсь в госпиталь! – торопил события Тарасов.
– Хорошо, – согласился Рязанцев, вызвал дежурного и распорядился: – Владимир Семенович, вызови сюда Кулагина, пусть сопроводит товарищей в госпиталь, чтобы снять показания с капитана Рубцова и рядового Попова.
– Есть! – принял к исполнению дежурный и проводил Тарасова с Ильиным в свободный кабинет.
Там к ним присоединился лейтенант Кулагин. Вместе они отправились в госпиталь к Рубцову и Попову. В беседе они устно и письменно подтвердили гибель генерала Кирпоноса. По возвращению в отдел Тарасова ждал завтрак. После него он отправился отдыхать, а потом занялся оформлением данных полученных от Рубцова, Попова и тех, что имелись у Рязанцева. С наступлением сумерек вместе с Ильиным и двумя бойцами из охраны они выехали в Особый отдел фронта. Весь следующий день Тарасов вместе с подчиненными Селивановского занимался обобщением материалов, касающихся обстоятельств гибели Михеева и других генералов из штаба и Особого отдела Юго-Западного фронта. В ночь на 8 октября 1941 года он вылетел в Москву для доклада.
Глава 9
Возвратившись в Москву, Тарасов систематизировал все материалы о гибели генералов Кирпоноса, Туликова и комиссара Михеева, представил их начальнику 4-го отдела Управления. Тот подготовил докладную записку на имя Абакумова. Дальше его кабинета она не пошла. Абакумову, а тем более наркому Берии было уже не до судеб бывшего командования Юго-Западного фронта. Его просто не стало существовать, не существовало и самой линии фронта. Части и соединении группы армий "Юг" вермахта продолжали развивать наступление не только на восточном, но и на южном направлении.
Силами 4-й армии румынских войск и 3-го армейского корпуса вермахта противник нанес мощный удар по правому флангу Южного фронта. Несколько недель шли непрерывные, ожесточенные бои. Гитлеровские и румынские части, не считаясь с потерями, настойчиво рвались к Одессе и в Крым. Имея значительное преимущество в авиации, бронетехнике и личном составе, они сломили сопротивление советских войск и, отрезав Отдельную Приморскую армию от основных сил Южного фронта, развернули наступление на важнейшую военно-морскую базу Черноморского флота и крупнейший промышленно-транспортный узел на юге страны – Одессу.
Началась ее героическая оборона. Несмотря на самоотверженные действия защитников города, он пал. 16 октября в 09:00 последний сторожевой катер охраны водного района Одессы Черноморского флота с последними ее защитниками на борту покинул порт. После полудня передовые разведывательные группы вермахта вошли в охваченный пожарами город.
Еще более сложное положение складывалось на главном направлении – московском. Начавшаяся распутица и упорное сопротивление 5-й и 3-й армий Западного фронта не остановили наступательного порыва группы армий "Центр" вермахта. Несмотря на огромные потери, гитлеровские войска упорно пробивались к вожделенной цели – ненавистной столице большевиков. Передовые части 4-й танковой группы и 4-й армии на отдельных участках уже находились на расстоянии 70–80 км от Москвы.
Для москвичей и всего советского народа наступил момент истины – решалась не только судьба столицы, но и будущее советского государства. Оно зависело от мужества, упорства красноармейцев, а также воли и выбора Сталина. Несмотря на реальную опасность захвата Москвы, он ее не покинул, остался в Кремле и продолжал руководить обороной.
С 16 октября, по решению ЦК ВКП(б) и Верховного Главнокомандующего – Сталина, началась эвакуация государственных учреждений в Куйбышев (Самару), там готовилось место для будущей ставки. В тот же день специальные команды из Особой группы НКВД СССР под командованием майора государственной безопасности Павла Судоплатова приступили к минированию всех двенадцати городских мостов, железнодорожных узлов и других важных объектов города. Спустя сутки остановился метрополитен, и начались работы по подготовке к его уничтожению.
По Москве поползли зловещие слухи: Сталин покинул Москву, немцы ведут бои на окраинах Истры и Нарофоминска. Они порождали панические настроения, и новые потоки беженцев устремились на восток. На вокзалах и дорогах царил хаос, чтобы остановить его, 20 октября в столице было введено осадное положение.
С наступлением темноты Москва превращалась в город-призрак. В кромешную темноту погружались дома, улицы и площади. Звенящую от напряжения тишину нарушал лишь дробный стук каблуков и перекличка ночных патрулей. Время от времени то в одном, то в другом месте возникали короткие и ожесточенные перестрелки. Подвижные отряды НКВД и военной комендатуры уничтожали мародеров, вступали в схватки с гитлеровскими диверсантами.
В ночь на 21 октября надрывный вой воздушных сирен оповестил о начале очередного налета фашистской авиации. Сквозь него прорывался и набирал силу монотонный гул тяжелых бомбардировщиков. Волна за волной эскадрильи "юнкерсов" накатывали на Москву, лучи 620 зенитных прожекторов впивались в небо и выискивали цели. Там, в вышине, над аэростатами, скользили хищными тенями самолеты, а вокруг них разноцветными гирляндами распускались разрывы снарядов. Непрерывный лай зениток перекрывали мощные взрывы. Земля гудела и тяжело вздыхала под ударами полутонных авиационных бомб. Они ложились все ближе к Кремлю, несколько разорвались рядом с Большим театром и в сквере перед университетом на Моховой, а одна бомба угодила в здание ЦК на Старой площади.
Погруженная во мрак громада здания на Лубянской площади мелкой дрожью отзывалась на каждый новый взрыв. Нарком НКВД Лаврентий Берия не решался спуститься в бомбоубежище. Сталин не покидал своего кремлевского кабинета, так как положение на можайском направлении складывалось критическое. Не помогли введенные в бой две дивизии народного ополчения – гитлеровцы за сутки перемололи их в своих танковых жерновах. Механизированные клинья вермахта с невиданным упорством продолжали атаковать и разрывали на части зыбкую оборону советских войск.
Ухнул очередной взрыв. Берия вздрогнул и подумал: "Совсем рядом!"
Жалобно задребезжали оконные стекла, печальным звоном отозвалась массивная бронзовая люстра, тусклые пятна светильников подмигнули и, отразившись призрачным бликами на темных дубовых панелях, погасли. Кабинет погрузился в кромешную тьму. Прошла минута-другая, здание снова тряхнуло, пол ушел из-под ног и руки наркома судорожно ухватились за стол. Липкий страх когтистыми лапами впился в сердце, холодный пот проступил на спине, а голова вжалась в плечи. Стены кабинета вновь угрожающе затрещали, а затем наступила оглушительная тишина.
Берия отпустил крышку стола, и предательская слабость разлилась по телу. Страх ушел вглубь, и оттуда к груди подкатила удушающая волна злобы и ненависти к нему – Сталину. Дрожащие пальцы рванули верхние пуговицы на кителе, и он судорожно вдохнул.
"Почему я должен торчать здесь?! Почему должен умереть?! Я, полный сил и энергии, перед которым заискивали и пресмыкались эти гороховые шуты – "маршалы революции" – Ворошилов и Буденный, пропахшие нафталином истории – "цвет партии" – Молотов и Калинин! Я, в ногах которого ползали на коленях и рыдали увешанные орденами флагманы и генералы, должен так глупо и бесцельно умереть. Ради чего? – задавался вопросами Берия. – Чтобы в очередной раз доказать ему – Сталину – свою преданность?"
Приступ бешеного гнева охватил Берию. Кулаки яростно замолотили по крышке стола и письменному прибору, но руки не ощущали боли. Услужливая память воскрешала картины прошлых унижений и мучительного страха перед ним – Сталиным…
"Где? С чего и с кого это началось? На Холодной речке? С Нестора Лакобы? Проклятый абхазец! А может, дело не в Лакобе, а в Абхазии? Она приносила Сталину удачу".
В далеком 1906 году, 20 сентября, мало кому известный Коба с группой боевиков совершил налет на пароход "Цесаревич Георгий" близ Сухума и взял золотом 16 тысяч рублей. Полиция и жандармерия сбились с ног в поисках налетчиков и денег, но они канули, как в воду. Абхазские крестьяне спрятали их в горах и не поддались на щедрые посулы властей.
Затем был январь 1924 года. Вождь – Ленин – еще был жив, а его ближайшие соратники уже сошлись в непримиримой схватке за власть. Главный претендент на нее, председатель Реввоенсовета СССР, наркомвоенмор Лев Троцкий незадолго до этого внезапно заболел странной болезнью. К вечеру его охватывал сильный жар, а по утрам мучила слабость, лучшие врачи и лучшие лекарства не могли побороть загадочный недуг. 14 января, несмотря на сложное положение в партии, Сталин смог продавить через политбюро решение "О направлении т. Троцкого для лечения на юг".
16 января Троцкий вместе с женой выехал из Москвы в Сухум. Вслед за ним на имя председателя Совнаркома Абхазии Нестора Лакобы ближайшие соратники Сталина Дзержинский – из Москвы, а Орджоникидзе – из Тифлиса отправили строго конфиденциальные письма.
Орджоникидзе настойчиво рекомендовал:
"Дорогой Нестор!
Тебе на лечение едет тов. Троцкий. Ты, конечно, великолепно понимаешь, какая ответственность возлагается на Тебя и всех нас за его пребывание у Тебя. Надо его так обставить, чтобы абсолютно была исключена какая-нибудь пакость. Мы все уверены, что Ты сделаешь все, что необходимо.
Так дела здесь идут замечательно хорошо… Целую Тебя, твой Серго".
Орджоникидзе, видимо, знал, что писать. Через три дня скончался Ленин – святая икона для большевиков, но не для кучки его соратников.
Неожиданное известие о смерти Ленина потрясло Троцкого. Болезнь его не остановила, он твердо решил возвратиться в Москву и присутствовать на похоронах. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не приберег очередной коварный ход, чтобы не допустить в Москву самого опасного конкурента в борьбе за власть над партией и страной. Срочной шифрограммой он оповестил Троцкого:
"Передать тов. Троцкому. 21 января в 6 час. 50 мин (18:50) скоропостижно скончался тов. Ленин. Смерть наступила от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января. Сталин".
Тот в ответной телеграмме сообщил:
"Считаю нужным вернуться в Москву".
Через час пришел ответ:
"Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо быть в Сухуми. Сталин".
К субботе Троцкий не успевал на похороны, и Сталин, убедившись, что соперник остался на месте, перенес их на воскресенье. Одураченный Лев пробыл в солнечной Абхазии до середины апреля и, покоренный ею и гостеприимством Нестора, при расставании тепло благодарил и предложил: "Абхазию следовало бы переименовать в Лакобистан".
В Москве тем временем Сталин спешил закрепить свой успех. Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина произвело тягостное впечатление на его сторонников, они проигрывали одну схватку за другой, и власть над партией, а затем и страной, ускользнула из его рук. Потом он, изгнанный из страны, с горечью признавал:
"Заговорщики обманули меня. Они правильно все рассчитали, что мне и в голову не придет проверять их, что похороны Ленина состоятся не в субботу 26 января, как телеграфировал мне в Сухум Сталин, а 27 января. Я не успевал приехать в Москву в субботу и решил остаться. Они выиграли темп".
Вероятно, эта важная услуга, оказанная Лакобой Сталину, и вывела его в число любимцев. Проходили годы, их отношения становились все теплее, а однажды брошенная на даче под Новым Афоном с непривычной для Сталина теплотой шутливая фраза: "Я – Коба, а ты – Лакоба", – раз и навсегда выделила Нестора из числа соратников Вождя. И это была не просто симпатия к земляку. Орджоникидзе за все годы так и не стал его другом. Взаимоотношения Сталина с Лакобой напоминали, скорее, отношение старшего брата к младшему, беспокойному, но любимому.
Тогда и потом, когда Нестора не стало, несмотря на все старания, Берии так и не удалось занять его место рядом со Сталиным. Тот держал его на расстоянии и время от времени вытаскивал на свет тень маленького абхазца и поддразнивал.
Шел октябрь 1935 года. Лицо Берии искривила болезненная гримаса при одном воспоминании о той унизительной сцене смертельного оскорбления, нанесенного ему Сталин перед красавицей Сарией – женой Лакобы.
В тот год награды сыпались на Нестора, как из рога изобилия. 15 марта 1935 года Абхазская АССР была награждена орденом Ленина. Орден Ленина получил и Лакоба. Незадолго перед этим вышла книга "Сталин и Хашим" с предисловием Нестора, в ней рассказывалось о революционной работе Сталина в Батуме. Книга Вождю понравилась, а тут подошло время отпуска, и он, не раздумывая, отправился в места, где прошла лихая молодость – в Абхазию, на госдачу в Новый Афон.
На дворе стояла золотая осень. Теплые, погожие дни сменяли бархатные ночи. По вечерам в бильярдной собиралась веселая компания: маршалы Егоров, Тухачевский, Ворошилов и с ними Сталин. К ней присоединялись Нестор с красавицей женой и артистами местного театра. Вместе с ними под своды дачи, казалось, входила сама солнечная и звонкоголосая Абхазия. Сталин был доволен и бросал плотоядные взгляды на Сарию.
Она в тот вечер была как никогда хороша. Ее лицо светилось особенным светом, а большущие черные глаза таили в себе загадку. Точеный бюст, округлые бедра волновали и возбуждали кровь. И не только ему одному. От Сталина не укрылись взгляды, которые украдкой бросал из дальнего угла Берия. Он хмыкнул и ехидно заметил: "Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше".
Лакоба пропустил шутку мимо ушей и продолжил во всю "чесать" маршалов за бильярдным столом. Тухачевский побагровел от досады, его красивое и надменное лицо выглядело, как у обиженного ребенка, лишенного любимой игрушки. Ворошилов горячился, хлопал себя по бедрам, приседал и следил за ногами Лакобы, стараясь поймать того на нарушении правил. Нестор же хитровато улыбался и продолжал шустро орудовать кием. Несмотря на маленький рост, он умудрялся дотягиваться до самых дальних шаров, и с треском загонял в лузы. Хозяин поглядывал на военных и посмеивался: "Играет лучше вас и стреляет лучше".
Ворошилов поджал губы и швырнул кий на стол. Сталин сам встал к столу, но игра шла не в его пользу. Он опустил кий, похлопал Лакобу по плечу и сказал: "За то прощаю, что маленький такой".
Командармы сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул им и, глянув на обиженно примолкшего Берию, с ехидцей спросил: "А ты, Лаврентий, чего не играешь и за шары держишься? Глухого боишься?"
Стены вздрогнули от громового хохота. Ворошилов сложился вдвое, его плотная спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, крупные, как горошины, слезы выступили на глазах. Сария рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу.
Ее взгляд Берия запомнил навсегда. Спустя столько лет в нем еще продолжала жить ненависть к ней и Нестору…
Удаляющийся гул гитлеровских бомбардировщиков вернул Берию к действительности. Скрипнувшая дверь заставила его встрепенуться. Он с недоумением посмотрел на дежурного офицера. Тот заученным движением положил на стол темно-красную папку и тихо вышел.
Берия нацепил на хищный нос пенсне, включил настольную лампу и принялся за изучение документов. Бегло просмотрел материалы лондонской и нью-йоркской резидентур. В последнее время оттуда приходила лишь тактическая информация, существенно не влиявшая на положение на фронтах, и задержал внимание на разведсообщениях из Нидерландов.
Сухие и лаконичные строчки радиограмм "Каро" говорили о том, что, несмотря на колоссальные потери, Гитлер не отказался от планов захвата Москвы. В сражение были брошены стратегические резервы.
"Каро" радировал:
"Директору".
Источник "Мария".
"Тяжелая артиллерия из Кенигсберга движется к Москве. Орудия береговых батарей погружены на суда в Пиллау. Место назначение то же".
Источник "Густав".
"Потери бронетанковых подразделений достигают размеров оснащения одиннадцати дивизий".
Источник "Мориц".