Путь, который проходят многие заимствования от первого упоминания в прессе до лексикографической фиксации, нередко происходит на наших глазах. Показательна недолгая история слова папарацци в русском языке. В августе 1997 г. появилась журнальная публикация, посвященная особого рода деятельности профессиональных фотокорреспондентов под заголовком "Папарацци: злые комары с фотоаппаратами":
Сеньор Папараццо – так назвал Федерико Феллини одного из персонажей "Сладкой жизни", назойливого фотографа, охотившегося на римской Виа Венето за знаменитостями. Paparazzo в переводе с итальянского означает "комар", а также "вспышка". Это емкое слово, с легкой руки маэстро, стало именем нарицательным. Папарацци – это особый подвид фотокорреспондентов, не утруждающих себя ни процедурами аккредитации, ни испрашиванием разрешения на съемку (Кино-парк. 1997. № 3).
Примечательно, что это слово-экзотизм после трагической гибели принцессы Дианы в августе 1997 г. (через неделю после появления цитируемой заметки) приобрело достаточно широкое распространение. Уже в 1998 г. оно попало в "Толковый словарь иноязычных слов" Л.П. Крысина: "ПАПАРА’ЦЦИ, нескл., м., одуш. [ит. paparazzi – от собств. имени ит. фотографа-репортера]. Назойливый журналист-фотограф, который стремится проникнуть в частную жизнь знаменитостей с целью сделать сенсационные снимки". Процесс активизации заимствований (Крысин 1996: 72) с особой интенсивностью осуществляется в газетном дискурсе, что свидетельствует не только об объективной возросшей потребности в наименовании новых реалий или уточнении уже бытующих понятий, но и об особой психологической, мировоззренческой установке на восприятие иноязычных слов как более социально значимых.
В выборе лексических средств, в том числе в предпочтении иноязычного слова русскому, отражаются ценностные ориентации языковой личности. Иноязычное слово воспринимается как более престижное, связанное с книжной культурой. Этим объясняется активное и часто семантически неоправданное использование слов эксклюзивный, презентация, консалтинг, репрезентативный, менталитет, геноцид, эпицентр и др. "Один из источников привлекательности иностранного слова – экзотичность формы. Культурно отдаленное, "чужое" для модного объекта всегда позитивно окрашено. Эта удаленность как бы компенсирует временную близость. Поэтому в корпусе модных слов представлены преимущественно новые заимствованные слова, которые в соединении с субъективным ощущением новизны придают слову эстетическую модальность необычности слова" (Вепрева 2006:116–117).
Большая социальная престижность заимствованного слова вызывает его "повышение в ранге" (Крысин 2004: 196). Так, слово бутик, обозначающее во французском языке маленький магазин, лавочку, в русском получает значение "дорогой магазин модной одежды". Многие факты употребления заимствований являются "одноразовыми", они не получают закрепления в языке, поскольку их используют не для обозначения нового предмета или явления, а для демонстрации принадлежности к определенному социуму, следования речевой моде. Отсутствие объективной необходимости в употреблении англицизма подтверждается тем, что в текст нередко наряду с иноязычным вкраплением автор вводит русский эквивалент:
На Западе кражи в супермаркетах даже получили свое особое название – шоплифтинг. Воруют там по большей части не ради денег, а из спортивного интереса. Мелкая кража добавляет адреналина, будоражит кровь. Страстью к шоплифтингу почему-то особенно отличаются англичане, греки и французы. В России статистика по магазинным кражам не ведется (АиФ. 2003. № 1–2.).
Особая функция заимствованных слов определяет возможность их использования в качестве эвфемизма – слова, заменяющего нежелательную по той или иной причине номинацию. Приведем выразительный пример использования иноязычных слов в качестве эвфемизмов сатириком М. Задорновым:
В супермаркете "Домино" объявление: магазину требуется эколог (уборщица), а ресторану нужны дилеры по раздаче блюд и менеджеры по их приготовлению (официанты и повара) (АиФ. 2004. № 9).
Иноязычное слово, позволяя менять речевые одежды, в современной речи часто является средством языковой игры, карнавализации, дает возможность сопоставлять черты речевого портрета (или речевого имиджа) участников коммуникации. "Модное слово становится маркером быстрой и адекватной оценки субъектов общения благодаря своей демонстративности" (Вепрева 2006:118).
Результатом злоупотребления заимствованной лексикой является нередко "информационная "опустошенность" материала и, как следствие, полная его бесполезность, ибо для основного круга читателей значения большинства заимствований, особенно новых, не отраженных еще в специальных словарях и справочниках, остаются нераскрытыми" (Граудина и др. 1995: 80). Это необходимо учитывать для достижения успешной коммуникации, в частности в сфере образования. То, что активно используемые в разных речевых сферах заимствования оказываются непонятными или полупонятными для многих носителей языка, делает исследование их места в лексиконе проблемой не только лингвистической и психолингвистической, но и общепедагогической и даже социальной.
Особое внимание должно уделяться способам введения иноязычного слова в текст. Типичными контекстами для малоосвоенных заимствований являются так называемые предложения таксонимической идентификации, которые определяют слово и сообщают высказыванию все его ориентиры. Обилие в тексте предложений идентификации указывает на желание автора сделать ясным какое-либо понятие, снять неопределенность (Лазуткина 1994: 59). Многочисленные контексты, свидетельствующие о различных по своим речевым стратегиям и результатам попытках объяснить вводимое слово, позволяют говорить о "стихийной лексикографии", безусловно способствующей адаптации заимствованных слов. Приведем примеры стихийной лексикографии в современной газетной речи:
Слово бестселлер на русской почве постигла судьба многих иностранных заимствований, которые переживают здесь второе рождение с бесследной потерей первоначального смысла. Из английского bestseller – "хорошо продающаяся", просто "ходкая" книга – бестселлер стал в нашем языке синонимом занимательности и даже гениальности книги, символом писательского таланта, метафорой успеха, гарантией качества. Иначе говоря, в повседневном употреблении это слово утеряло помету "экон." (экономика), приобрело другую стилистическую окраску и, произнося его, наш соотечественник меньше всего думает о книжном бизнесе, рынке и рекламе (Иностранная литература. 1994. № 7). Основная статья доходов частных отечественных детективов – консалтинг. Слово вовсе не страшное и по своему корню всем нам хорошо знакомое. Консалтинг – это когда раздают советы. Мы ведь с давних пор любим и умеем это делать (Огонек. 1998. № 48).
Для семантизации нового заимствования используются этимологические справки (буквальный перевод слова в языке-источнике), подбираются русские синонимы или синонимоподобные слова и словосочетания, дается упрощенное, "бытовое" толкование значения. Обычными метаязыковыми операторами, указывающими на "чужое слово", являются кавычки, различные графические выделения (курсив, разрядка и пр.). В период вхождения нового заимствования в речевой оборот нередки проявления языковой рефлексии - комментарии пишущего (говорящего) по поводу употребительности слова, его статуса и форм бытования в русском языке.
Современная массовая литература, нередко точно отражающая актуальные языковые процессы, представляет и текстовую экспликацию рефлексивной деятельности носителей языка. Приведем выразительный фрагмент текста, в котором показана семантическая неопределенность иноязычного слова харизма, весьма активно используемого в СМИ, и типичная в таких случаях попытка наивной его этимологизации:
– Чем же я лучше? – кокетливо спрашивал он. – У тебя есть харизма, – отвечала она с важным видом. Это словечко только начало входить в моду, почти никто не знал его реального смысла, и в широких слоях населения возникала ассоциация со старым русским словом "харя", бабки в деревнях так и говорили: за этого не будем голосовать, у него харизма толстая и противная.
– Ты хотя бы понимаешь, что это такое? Объясни, потому что я не понимаю, – говорил он, продолжая кокетничать. – В переводе с греческого это богоизбранность, дар Божий. В переводе с современного русского – обаяние политического лидера, его лицо, его имидж. Получается не совсем адекватно, зато красиво (П. Дашкова. Чувство реальности).
И.Т. Вепрева справедливо отмечает, что способность к языковой рефлексии – один из наиболее важных параметров языковой личности, "стремящейся с помощью интроспекции разобраться в активном обновлении концептосферы. В фокусе внимания языковой личности находятся смысловые доминанты современной эпохи, связанные с мировоззренческими установками и ценностными ориентациями" (Вепрева 2004: 113). Следует подчеркнуть, что чем выше уровень владения языком, тем более внимателен и критичен говорящий при отборе языковых средств для выражения своих мыслей, тем чаще он задумывается над выбором той или иной номинации.
Многие исследования, наблюдения педагогов и психологов убедительно показывают, что уровень освоенности заимствований, большинство из которых достаточно часто используется не только в публицистике и научном стиле, но и в обиходной речи, невысок. Часто наблюдается приблизительное знание значения слова, при котором усвоены лишь некоторые компоненты значения или только часть семантической структуры многозначного слова. Когда чрезмерное употребление иноязычной лексики начинает приобретать массовый характер, семантическая закрытость многих новых заимствований нарушает качества речи и во многом влияет на уровень эффективности общения. Приведем примеры немотивированного использования заимствованных слов в СМИ и последующей коррекции возникшей коммуникативной неудачи в диалоге:
– Меня всегда интересует в человеке персоналите.
– Простите, а по-русски можно?
– Индивидуальность (Передача "Поехали". ОРТ. 11.01.1997. Интервью с В. Гнеушевым, главным режиссером цирка).
– Не держите деньги в авуарах. – Что такое авуары? – Я имею в виду матрасы, чулки (Радио "Эхо Москвы". 7.01.04. Беседа с президентом Ассоциации российских банков).
"Макароническая манера речи, т. е. введение без нужды в непринужденно-бытовой текст иноязычных слов, не ставших усвоенными языком заимствованиями и имеющих вполне определенные русские эквиваленты" (Земская 1992: 213), может служить причиной коммуникативных помех.
Итак, интенсивный рост заимствований в последнее десятилетие в значительной степени определяет речевой портрет молодого россиянина конца XX – начала XXI в. С одной стороны, это проявляется в закономерной интернационализации осваиваемого терминологического аппарата современной науки, в приобщении к современным технологиям (особенно показательно бурное обогащение той части лексикона, которая связана с компьютерной техникой), с другой – в ничем не оправданной американизации обыденной речи. Воздействие процесса заимствования на современную образовательную среду многообразно. Для органичного существования в среде, наполненной заимствованиями, человек должен свободно ориентироваться в широком потоке новых слов. Для этой ориентации необходимы и хороший языковой вкус, и языковая компетентность (в частности, знание иностранных языков и умение использовать это знание для коммуникативной деятельности на родном языке), и личностные установки (с одной стороны, уважение к родному языку, осознание языка как важнейшего фактора национальной культуры, с другой – понимание того, что заимствования – это средство культурного взаимодействия, средство приобщения к чужой культуре).
Вопросы и задания
1. Проанализируйте высказывания, в которых дается оценка современным заимствованиям:
Можно говорить о своего рода непрозрачности заимствованных слов: они не встроены в систему русского языка, как правило, не имеют связей с другими словами и потому непонятны. Конечно, прожив долгую жизнь в русском языке, слово становится для нас родным. И едва ли кто сейчас захочет изгнать из русского языка
юристов, биологов, физиков или агрономов. Но у сегодняшней ситуации есть принципиальные особенности. Во-первых, заимствований этих настолько много, что языку их сразу переварить трудно, – и отсюда возникает ощущение погружения в чужой язык. Во-вторых, многие из этих названий не стали общеупотребительными. Обычному человеку не так уж важна разница между акаунтменеджером и сейлзменеджером. В результате для случайного человека большинство объявлений о работе оказываются филькиной грамотой, написанной на иностранном языке (Кронгауз 2007: 50–51).
Не только английская лексика (или дубовая техническая латынь, процеженная сквозь английское сито) вдруг поманила нашу прессу своим западным звучанием, но и английский синтаксис, как василиск, заворожил и сковал мягкие мозги бывших комсомольцев, а ныне биржевых деятелей (Толстая 1992).
Улучшайзинг – смешное слово, этакое слово-пародия на то, что происходит в русском языке. В нем не только английский суффикс "г/нг", который пока к русским глаголам все-таки не присоединяется, но и абсолютно бессмысленное "айз", своего рода мимикрия под английский глагол. Увидев его, я сначала просто смеялся, а потом еще громко и долго смеялся, когда узнал, что это слово вполне употребительно (в Интернете около двух тысяч упоминаний). Впрочем, суффикс "г/нг" становится настолько привычным, что скоро шутки по его поводу перестанут смешить (Кронгауз 2007: 73).
2. В интервью журналу "Итоги" известный лингвист В. Живов назвал заимствования "символическим языковым капиталом человека", указывающим на его принадлежность к определенной языковой прослойке (Итоги. 2006. № 32). Согласны ли вы с этой точкой зрения? Какие аргументы, подтверждающие ее, можно привести?
3. Прочитайте текст В. Ступишина "New сладостный stil. На каком языке мы говорим и пишем?". Какие типичные ошибки в современной речи волнуют автора? По материалам текста составьте словарик типичных ошибок, дополнив его собственными наблюдениями.
Языковые нелепости, которыми полны речи политиков и выступления некоторых журналистов, можно перечислять без конца. Вот несколько примеров.
"Суть да дело" вместо "суд да дело" и "тороватые людишки" вместо "вороватые" "рыщут для нее новых читателей"; "потраченные почем зря деньги"; "дополнительный препон". Из уст маститых комментаторов телевидения и радио можно чуть ли не каждый день слышать "как говорилось выше", хотя это формула чисто письменная. Очень часто говорят "опека". Или "отнюдь" без "нет", повторяя эту ошибку вслед за Гайдаром. Такого рода неграмотным речениям несть числа, а совсем не "не будет счесть числа", как думает О. Павлов.
Еще хуже обстоит дело с иностранными словами, которые обожают наши образованны, вставляя их к месту и не к месту. И при этом могут сказать "геральдика" вместо "генеалогия", примут шутку о "бакстах" и "баксах" за силлогизм, хотя тут больше пахнет каламбуром. Они же могут выстрелить в читателя или слушателя такими страшилками, как "экзоты и тератологические атрибуты" и "состояние ксении", "грозные инъективы", "цитация" и "кало-кагатия", "пиИтет" и "электрОфикация", "полный аншлаг". Широкое распространение получили: афЁра, инциНдент, прецеНдент, конкурентНоспособный, воеНОначальник, дивиденТы, компо-нентА, метастазА, коррективА, сосредотАчивать. Сплошь да рядом у нас "апробируют" вместо того, чтобы опробовать, испытать, не зная, видимо, что апробация – это официальное одобрение, разрешение.
С легкой руки неграмотных репортеров, военных и политиков буквально все начали злоупотреблять суффиксом "ов" в названиях населенных пунктов, доведя дело до абсурда. Уж если "назрановскии", то можно и "казановский" вместо "казанский", а если "хасавюртовский", то вполне годится "ташкентовский", все одно. Не пора ли специалистам в области русского языка сказать тут свое веское слово? А еще у нас лепят к месту и не к месту окончание "чане": хабаровчане, вологодчане и даже калининградчане (!).
Об ударениях и говорить не приходится. У Кулешова в "Своей игре" вы обязательно услышите "тОлику" и "меблИрованный", а счастливчик Дибров недавно порадовал нас такими перлами, как "скАбрезный" и "вершА". Ну а "дыгварнОй" и "обеспечЕние" говорит каждый второй. Это все равно как "нАчать" и "углУбить".
Удивительное дело, но столь же изящно нередко изъясняются представители писательского сословия. Особой любовью к варваризмам отличаются литераторы, которые подолгу вращались в эмигрантской среде, нахватались там иностранных словечек и с каким-то садизмом обрушивают их на российского читателя без перевода и объяснений, да еще, как правило, и в искаженной транскрипции, а то и вообще так изобразят латинскими буквами, что трудно узнать, из какого языка они заимствованы.
Я всегда с большим уважением относился к Василию Аксенову начиная с первых его публикаций в "Юности" и стараюсь пополнять свою домашнюю библиотеку его новыми произведениями. Но вот "Новый сладостный стиль" меня несказанно удивил. Там вы найдете все выше отмеченные вывихи эмигрантской литературы в полном ассортименте. Вот только несколько смешных примеров. Ну зачем же писать, да к тому же неправильно, "карфюр" вместо "перекресток", "бонанза" вместо "золотое дно", "депозирование" вместо "депонирование"? А что такое "мешпуха", "мазерфакер" и какие-то "креплахи, кнубли, кнадели, цибель"? Аксенов умудрился даже на обложку вынести свое не очень хорошее знание иностранных языков, переведя название книги вроде бы на итальянский, но из какого языка взял он слово stil, непонятно, во всяком случае, не из итальянского и даже не из французского или английского. И в тексте романа полно таких же безграмотностей в латинской транскрипции, что изрядно подпортило в целом вполне литературный русский текст небезынтересного романа. И это новый сладостный стиль?