Для того, чтобы ребенок начал писать спонтанно, нужно, чтобы он овладел механизмом этого письма, то же нужно и для рисования. "Подготовка сенсорная и подготовка руки в рисовании есть не что иное, как азбука, но без нее ребенок безграмотен и не может выражаться. И как невозможно изучать письмо неграмотного, так невозможно никакое психологическое изучение рисунков детей, предоставленных своему внутреннему хаосу и мускульному беспорядку. Все психические выражения приобретают ценность тогда, когда приобретает ценность внутренняя личность с развертыванием образующих процессов. До тех пор, пока этот основной принцип не утвердится абсолютно, мы не будем иметь в психологии ребенка идеи о его творческих возможностях", – говорит Монтессори.
Таким образом, по мнению Монтессори, к которому я и мои сотрудники, принимающие систему Монтессори, всецело присоединяемся, никакое психологическое изучение так называемых свободных рисунков маленьких детей невозможно, пока они не овладевают в достаточной степени способами выражения своего внутреннего мира.
Я знаю два случая из моей практики, когда двое детей, семи и восьми лет, очень много предававшихся "свободному рисованию" в четыре, пять лет и поражавшие своих родителей и воспитателей своим необыкновенно "развитым воображением", в шесть лет бросившие окончательно всякое рисование и огорчавшие этим своих близких. Они попали ко мне в школу (опытный класс Монтессори в 1917 году) и с первых же дней пребывания в ней с жадностью набросились на рисование по железным вкладкам и раскрашиванию готовых контуров. Дети занимались этим рисованием весь год; к концу года, один раньше, другой позже, принялись опять за свободное рисование с гораздо большим успехом и не бросали его в дальнейшем, в школе, в восемь и девять лет, именно в том возрасте, в котором, по словам Дьюи, ребенок отказывается от рисования. Один из этих детей обладал несомненными способностями и десяти лет поступил в рисовальную школу, где выделялся среди других учеников.
Существует мнение, что дети, не рисующие ничего для себя, не обладают развитым воображением. Не будем разбирать теперь, что такое детское воображение. Это вопрос большой, сложный и спорный, относящийся к области психологии и, собственно говоря, совершенно еще невыясненный. Замечу только, что, по моему глубокому убеждению, то, что обыкновенно называют детским воображением, то есть размалевывание красками бумаги какими-то непонятными и уродливыми фигурами или легкая болтливость с перескакиванием с одного предмета на другой, содержащая часто глубокомысленные сентенции и фантазирование, столь поражающие и радующие взрослых, не есть воображение, а лишь иллюзорность, бесплодное блуждание незрелого ума в хаотическом мире, воспринимаемом в беспорядке и часто мучительно переживаемом ребенком. Взрослые боятся, что ребенок, не склонный к такому блужданию, выражающемуся в данном случае в "свободных рисунках", не научится "творить". А потому они выказывают так много заботы о так называемом "детском творчестве". Не говоря уже о том, что возможность артистического творчества есть дар, который ни один человек не в силах вложить в другого человека, я глубоко убеждена, что поощрение ребенка к такому блужданию не только не помогает развиться дару творчества, но скорее тормозит его возможности в этом направлении. Творчество есть откровение реальности, и в основе каждого творчества должен быть опыт. Какой же опыт есть у маленького ребенка? У творящего должен быть запас накопленного извне материала, на основании которого вырастает творение; этот накопленный материал должен быть переработан усилием воли и напряженной умственной работой; ни того, ни другого не может быть у маленького ребенка без должного воспитания; он еще не выбрался из хаоса своей жизни, и все его измышления суть плод беззаботного фантазирования: он придумывает мгновенно, случайно, большей частью толкаемый извне подражанием, он придумывает и тотчас же приводит в исполнение, часто меняя тут же свое намерение, но не задумывает и не работает, как истинный творец. "Ни один художник не в силах построить произведение искусства только на вдохновении и случайностях", – говорит наш известный художник Петров-Водкин, – "его деловая, черная работа основана на предшествующих опытах и собственных кропотливых изысканиях, причем эти последние и делают произведения не только прочным, но и новым, первосказанным. И немыслим ученый, лишенный вдохновения, фантазии и учитывания случайностей, подобно упавшему перед Ньютоном яблоку, но под состоянием вдохновения все та же черная, трудная работа. Радость от этого, казалось бы неблагодарного чернового процесса, которую испытывает и художник, и ученый во всех моментах работы, – это также их общее состояние, и оно, вероятно, надолго останется образцом для прочей человеческой деятельности, в большинстве случаев безответственной перед самим собой и безрадостной… Искусство, как и наука, имеет дело с вещами, которые надлежит узнать".
Подобные слова мы находим у Монтессори в ее статье "Воображение", во втором томе ее сочинений. "Творческое воображение в науке базируется на истине", "Артистическое воображение тоже базируется на истине", – говорит она. "Никто не может сказать, что человек творит артистические произведения из ничего. То, что называется творением, есть в действительности композиция; построение, сделанное на основании первоначального материала в мозгу, который необходимо собрать чувствами из окружающего… Мы не можем "вообразить" вещи, которые не попали реально в наши чувства: не хватило бы также языка для выражения фактов, которые выходят за пределы реальности. Воображение имеет только чувственную базу, а потому сенсорное воспитание, приготовляющее к точному восприятию всех подробностей, различающих качества вещей, основывается на "наблюдениях" предметов и явлений, какие схватываются нашими чувствами, что помогает собирать из внешнего мира материал для воображения. Творение, созданное воображением, не имеет только смутную чувственную базу; оно не есть блуждание безудержной фантазии в свете, цветах, формах и звуках, но представляет построение, целиком связанное с реальностью, и чем больше оно следует формам созданий внешнего мира, тем выше достоинство его внутреннего творения. Даже представляя мир нереальный, сверхчеловеческий, воображение должно держаться в границах реальности. Человек творит, но по подобию божественных творений, в которые он погружен материально и духовно".
Нельзя, конечно, учить маленьких детей рисованию, т. е. давать им настоящих уроков, но нельзя также и предоставить их чистому листу бумаги, карандашам и краскам в ожидании получить от них "свободное творчество". Монтессори не учит их рисованию прямым путем, но воспитывает механизм, давая им технику и средства к умению точного видения, оставляя их в то же время свободными к воспроизведению реальности: она не требует от них того "творчества", о котором так хлопочут воспитатели, и не поощряет его выспрашиванием и толкованием к "иллюстративному" рисованию на всевозможные фантастические темы, не боясь ни на одну минуту, что подобный образ действия не разовьет у детей воображения и убьет творчество. Способность, как мы уже говорили, есть свойство индивидуальное, и способный творить будет творить, когда придет его время, с гораздо большим успехом, с косвенной подготовкой Монтессори, чем без нее. "Нужно дать глаз, который видит, руку, которая слушается, душу, которая мыслит, чтобы дать рисунок, и этому должна способствовать вся жизнь", – говорит Монтессори.
Если мы обратимся к элементам, которыми владеют наши дети (прошедшие детский сад Монтессори) по отношению к рисованию, то они оказываются наблюдателями реальности, умеющими в этой реальности воспринимать цвета и формы.
В начале апреля 1918 года я шла из школы с другой восьмилетней девочкой, Асей, пробывшей у нас в детском саду два с половиной года. Идя по тротуару, она разглядывала и называла восьмиугольники и квадраты на изразцовом тротуаре, шестиугольники на мостовой, обвела рукой отверстие водосточной трубы и сказала: "Эллипс". Заметила, что стекла на фонаре имеют форму трапеции, и стала искать глазами еще трапеции в окружающем, нашедши их, к великому своему удовольствию, на крышах; она осматривалась вокруг, идя по улице, и с удивлением, что преобладающая форма предметов – прямоугольники; она отыскивала треугольники, круги; перед орнаментами на домах и решетках мы останавливались, и девочка определяла формы, их составляющие. Про один, состоявший из эллипса, вписанного в ромб, она сказала: "Этот я могу нарисовать (что она и сделала через несколько дней в школе)". Идя по набережной, девочка смотрела на Неву, и сказала: "Какая она темная, темно-темно-синяя, нет, серо-синяя, почти черная"; переведя глаза на небо, она заметила, что выше оно темнее, а ниже все светлее и светлее (голубое: день был ясный). За решеткой одного дома на Петроградской стороне расцвели крокусы. Мы долго любовались ими. "Желтые, светло-лиловые, белые", – говорила девочка, – "а листья зеленые". Я спросила ее, может ли она нарисовать крокус. Она посмотрела на цветы и сказала: "Постойте, я сейчас подумаю", – отыскала глазами один желтый крокус, росший в стороне в одиночестве, и, сказав: "Вот я на него посмотрю хорошенько", – стояла некоторое время молча, внимательно его разглядывая. Изо всей массы однообразных предметов она выделила один, и по лицу ее было видно, что она мысленно его рисует. "Знаю", – сказала она уверенно, и мы пошли дальше. Скоро мы простились. На другой день у девочки появился правильно нарисованный и правильно раскрашенный желтый крокус. А затем несколько дней подряд она рисовала и желтые, и лиловые крокусы, точно и тонко их раскрашивая. Эта девочка обладала несомненными способностями к рисованию, и такое восприятие форм и цветов, а также техника руки нисколько не мешала развитию "воображения" девочки: она не только воспроизводила точно реальность, но очень интересно составляла свои собственные композиции.
"То, что дает значительную помощь рисованию – это занятия естественными науками", – говорит Монтессори. Это замечание относится, конечно, к детям уже школьного возраста, начиная от шести лет, и я замечала также это в прежние годы в моих занятиях с детьми-школьниками, но уже и дети детского сада Монтессори стремятся к воспроизведению предметов природы по-своему. Некоторые из них начинают с того, что зарисовывают предметы дидактического материала, рисуя цилиндрики, кубы, призмы, цветные таблички и прочее, потом рисуют листья, цветы, плоды, раковины, – все то, что находится в данное время в детском саду. Каждый прибегает к тому способу, который ему легче: один обрисовывает предмет, получая таким образом его контуры, другой стремится рисовать его от руки, держа его перед собой, ощупывая и рукой помогая глазу. Подобное рисование является как бы желанием закрепить получаемое впечатление и дать отчет о приобретенном знании. Одного пассивного восприятия глазом далеко не достаточно для маленького ребенка. Он "смотрит", но не "видит". Чтобы "увидеть", надо поучиться "видеть", и ребенок делает это не только глазами, но и руками. Он накладывает на бумагу листок или разрезанный плод и обводит его карандашом, т. е. производит ту тонкую работу ощупывания при помощи кончика карандаша, о которой мы говорили выше. Обводя контур, он не упускает ни одной детали, ни одного изгиба линии, и форма запечатлевается у него правильно и прочно. Он присматривается к окраске предмета и стремится в точности воспроизвести ее. В этом отношении очень интересно наблюдать детей, пробывших в детском саду Монтессори некоторое время, и детей, пришедших в него вновь, особенно детей постарше – шести, семи лет. Часто это бывают способные дети, рисующие много, "творящие", к великой радости взрослых, но как отстают они от своих опытных товарищей в смысле навыков. В то время, как эти последние углубляются в работу, терпеливо стараясь достигнуть реальности, первые рисуют как попало, раскрашивая свои рисунки так, как подсказывает им их "беззаботная фантазия", мгновенный импульс, а не углубленное созерцание. Дети Монтессори поступают, как истинные ученые и художники; вновь пришедшие – как дилетанты. Полученные результаты влекут первых к дальнейшей постоянной деятельности, требуя от них той ответственности к работе и давая ту радость, о которых говорит Петров-Водкин, вторые начинают и бросают, разочарованные тем несовершенством и бессмыслицей, о которых говорит Дьюи.
"Чудесно видеть", – говорит Монтессори, – "как глаз наших детей умеет оценивать малейшие оттенки в раскраске предметов и передавать их с удивительной точностью. Однажды я попробовала показать детям, как делается анализ цветка; для этой цели я принесла в школу все необходимое: иголки, пинцеты, часовые стеклышки и прочее, так – как делают это на практических занятиях в университете. Моей целью было только испытать, доступна ли анатомия цветка и их препараты, которые приготовляют студенты университета, нашим детям. Когда я работала в ботаническом кабинете университета, мне казалось, что приготовление материала для изучения цветов можно предложить детям. Все студенты знают, как трудно препарировать иглами какой-нибудь стебель, волосок, эпителии; и как рука, привыкшая из года в год только писать, очень быстро утомляется от такой работы. Но, видя сколько ловкости в маленьких руках наших детей, я захотела сделать пробу, дав им полностью научные инструменты, чтобы установить, что и детский мозг находится в соответствии с ловкостью руки, и работа мысли и работа рук, прилагаемые к такому занятию, превосходят таковые у студентов девятнадцати лет.
Я не была обманута: дети проследили с необыкновенной точностью и живейшим интересом бутоны цветка, научившись тотчас же орудовать инструментами. Но каково было мое удивление, когда я увидела, что они не выбросили с презрением все расчлененные части цветка, как делали мы, когда были студентами, но собрали и разложили в красивом порядке и полноте все части цветка на листке белой бумаги. Внимание их к изучаемому предмету проявилось удивительно: все дети с большой радостью принялись их рисовать; точные и внимательные, неутомимые и терпеливые, как и при других работах, они стали разводить и составлять краски; и, работая до последней минуты школьного дня, получили акварели, на которых черешок и пластинка листка были зеленые, лепестки фиолетовые, тычинки желтые и пестик, хотя и высохший, был выкрашен в свой живой светло-зеленый цвет.
Дети, таким образом, учились рисовать без учителя рисования, производя работы в виде композиций из геометрических фигур и срисовывания цветов с натуры, которые могут быть оцениваемы не как обычные работы детей этого возраста".
Рисование у детей, воспитываемых в духе Монтессори, является, таким образом, средством к наблюдению окружающей среды, к наблюдению природы. На их листках и в их тетрадках появляется воспроизведение всего, что их окружает: рукою, глазом и карандашом они учатся познавать вещи, с которыми имеет дело наука и искусство, наполняя содержанием ту великую способность человека, которая называется воображением, и о которой так хлопочут постоянно воспитатели детей.
Обсуждая детские рисунки с точки зрения степени и качества развитого в ребенке воображения, о детях, рисующих преимущественно наблюдаемые ими предметы, все равно по натуре ли или по памяти, говорят, что они обладают лишь "воспроизводящим", но не "творческим" воображением, творческим же воображением обладают те, которые рисуют все то, что рисуют маленькие дети, чего часто нельзя понять просто по рисунку, но лишь по объяснениям ребенка, часто весьма сложные композиции, долженствующие изображать войну, пожар, охоту и прочее, или же сказочные сюжеты и фантастические измышления. Мне показывают, например, рисунки двух семилетних мальчиков, из которых одни изображают хорошо нарисованных животных в живых движениях, показывающих тонкую наблюдательность ребенка и твердость руки, другие – какие-то уродливые фигуры с хвостами и рогами и какие-то непонятные предметы, долженствующие изображать фантастический сюжет, смысл которого был написан тут же на рисунке учителем по словам ребенка. За первым признают лишь "воспроизводящее" воображение, за вторым "творческое".
Или передо мною два рисунка двух шестилетних девочек: один представляет несколько девочек с тонкими ножками и большими головами с бантами, гуляющих в саду, в котором деревья ниже девочек, а яркие цветы вдвое выше, а другой тонко разработанный орнамент из геометрических вкладок в гармоническом соотношении линий и тонов. "Вот это творчество", – говорят мне про первый, – "а это лишь комбинация геометрических форм, правда, весьма изящная, но все же это не творчество".