Заканчивая описание некоторых отличительных особенностей русского характера, сформировавшихся под влиянием общинной среды, нельзя обойти вниманием еще одну важную черту нашего народа, отличающую его от европейских народов и имеющую ту же общинную природу. Это отношение родителей к собственным детям.
В период ранней молодости, когда твои друзья пачками возвращаются со срочной службы в армии, я как-то случайно встретил своего давнего знакомого с необычным для Сибири прозвищем – Одиссей. Он находился на последнем градусе счастья, наслаждаясь безграничной свободой после суровой уставной жизни. После обычного обмена новостями об общих знакомых я попытался выведать его дальнейшие жизненные планы, в частности, меня интересовал источник его будущего существования. На мой вопрос, как это было тогда модно, он ответил вопросом: "Что это за родители, которые не прокормят собственного сына до его пенсии?". Эта невинная полуправда-полушутка превратилась в трагическую реальность массового характера в 90-е годы в России, когда по произволу "младореформаторов" на улицу были выброшены миллионы ни в чем не повинных тружеников. Больше того, уничтожив одномоментно миллионы рабочих мест, на которых честно трудились эти работники, и не создав ничего взамен, они заявляли, что все люди, оказавшиеся безработными, в т. ч. специалисты высокой квалификации, есть попросту лентяи, не способные своим трудом обеспечить себя и свою семью. Видимо, уровень их экономических познаний позволял им отождествлять количество уничтоженных ими рабочих мест в современной промышленности с числом ларьков на автобусных остановках. Вот именно в этот период, когда огромные массы трудоспособного населения России оказались за бортом жизни, а те, кто остался работать – врачи, учителя и прочие бюджетники не получали многими месяцами даже своих мизерных зарплат, вступило в действие высказывание моего знакомого. Роль кормильцев семьи взяли на себя пенсионеры, спасая от голода и холода своих детей и внуков своей крохотной пенсией, на которую "реформаторы" не рисковали покуситься, опасаясь повсеместных бунтов. А в дальних деревнях и до сегодняшнего дня пенсия стариков является единственным источником поступления живых денег в бюджет семьи.
В западном обществе такая продолжительная и плотная опека родителями своих детей исключена. К. П. Победоносцев, описывая англосаксонское общество в упомянутой статье, кратко замечает по этому поводу:
"Каждый привыкает с юности сам собою держаться, сам устраивать судьбу свою и добывать себе хлеб насущный. Родители не обременены заботой об устройстве судьбы детей своих и об оставлении им наследства".
В самостоятельности немецких детей убеждаешься в Германии на каждом шагу (не путать с турецкими детьми – их отношения с родителями более схожи с нашими): в раннем детстве они резво и самозабвенно скачут по лужам – матери в этот момент преспокойно сидят на скамейке и читают журналы; став постарше, они также весело скачут по велюровым сиденьям в салоне автобуса, и никто не делает им замечания; еще больше повзрослев, они курят сигареты, сидя прямо на заиндевевших камнях бордюра поздней осенью, девушки обычно демонстрируют при этом обнаженную нижнюю часть спины с продолжением, и опять взрослые не рискуют подходить к ним со своими советами. Одна моя знакомая немка рассказывала мне, как нетерпеливо ее 17-летняя дочь считает дни и часы до того момента (напомнив мне наших дембелей), когда ей исполнится 18 лет. С этого возраста в Германии молодой человек становится совершенно независимым и самостоятельным, хотя и продолжает учиться в школе. Родители с этого момента в школу уже не приглашаются и не имеют никакого влияния на своего ребенка.
Как-то мы ехали с коллегой в командировку, дорога была долгая, зашел разговор и о детях. Я заметил, что воспитание в семье детей-погодков имеет свои преимущества, но и создает определенные трудности, в том числе финансовые. Например, приобретение прав на вождение автомобиля довольно дорогое удовольствие для обычной семьи, и оно становится особенно дорогим, если в семье сразу несколько соискателей. Коллега отреагировал немедленно и категорично на мое замечание – "а какое дело родителям до того, что хочет иметь их совершеннолетний ребенок?" (право на вождение автомобиля в Германии, так же как и самостоятельность, получают с 18 лет). На этом наша дискуссия о трудностях взращивания детей в Германии закончилась, едва успев начаться. При всей этой подчеркнутой отстраненности от жизни собственных детей немцы умудряются оставаться самыми сентиментальными и чадолюбивыми родителями – у каждого второго на рабочем месте по-домашнему стоит или висит в рамке семейная фотография.
Несмотря на то, что под стеклами наших рабочих столов размещались исключительно календари, всевозможные технические таблицы и в лучшем случае портреты Юрия Никулина, отношение к детям было и остается у нас совсем другим. Теплым весенним днем ребенок выходит погулять на улицу в обязательном сопровождении мамы, папы, бабушки или дедушки. Его влекут необъятные просторы сказочного мира, в каждой луже он видит бескрайнее море, в трех деревьях он видит полный тайн загадочный лес, в кустах– притаившегося Змея-Горыныча и, разумеется, ему самому необходимо все это изучить, потрогать, пощупать, всюду залезть повыше и поглубже нырнуть. Но уже звучит предостерегающий окрик матери– "не лезь в грязь– сапожки запачкаешь!". И бедный ребенок раздирается дилеммой – или залезть в эту сверкающую, соблазнительную лужу, но огорчить при этом любимую мамочку, или обрадовать мамочку, но остаться в полном неведении насчет глубины лужи, температуры и степени прозрачности ее воды, а также вида ее возможных обитателей. Так и воспитывается в сознании наших детей с ранних лет жесткая зависимость от старших, сильных и властных, пропадает тяга к самостоятельности и инициативности. И такому воспитанию наши дети обязаны не только своим сердобольным родителям, но и школе, всем окружающим. Знакомая картина – в автобус входит класс школьников для посещения какого-то музея или общественного мероприятия. Дети находятся в самом расцвете, в орлином возрасте – 8-11 лет, и, конечно же, как любые нормальные дети этого возраста, громко галдят, смеются, толкаются, обращая мало внимания на окружающих. Зато окружающие, особенно пожилые женщины, начинают резко и раздражительно покрикивать на резвящихся от ощущения полноты жизни деток и сетовать на распустившуюся молодежь, как будто дети должны неслышно перемещаться друг за другом мелкими шажками, сложив руки за спиной и скорбно опустив свои вихрастые головенки.
Плотная опека родителями своих детей в наших семьях напоминает возню маленьких девочек с их куклами, безропотно исполняющими все капризы и распоряжения своих юных диктаторш. Поэтому происходящий рано или поздно неизбежный разрыв между родителями и детьми – при отъезде на учебу в другой город, при отбытии к месту службы в армии – у нас всегда сопровождается слезами мам и бабушек. На мой взгляд, эти слезы имеют две основные причины. Во-первых, с отъездом ребенка родители теряют основной и любимый объект своих тревог и забот, их дальнейшая жизнь без собственного чада в непосредственной близости в какой-то степени теряет смысл; а во-вторых, в глубине души они понимают, что их ребенок, благодаря их неустанной о нем заботе, мало приучен к самостоятельной жизни и поэтому любые ставшие на его пути трудности и соблазны вдалеке от их бдительного ока могут оказаться для него роковыми.
Бескрайность души и неукротимый дух вечного аврала
Маленькая сценка из повседневной производственной немецкой жизни. Рабочий подходит к заводским воротам, в одной руке у него разноска с инструментом, в другой внушительная электродрель с длинным, скрученным кольцами кабелем. По-видимому, он выполнял работу где-то за территорией предприятия и возвращается в цех. Ворота полуавтоматические, без охранников и вахтеров, оборудованы переговорным устройством и представляют собой одну длинную створку, отъезжающую в одну сторону и освобождающую свободное пространство шириной метров в шесть для проезда грузовых машин. Рядом с воротами установлена калитка для персонала, которая открывается приложением пластикового пропуска к считывающему элементу. Ворота стоят перед рабочим распахнутыми во всю ширину и вокруг ни души – только что выехал автомобиль, и установленная для начала закрытия ворот пауза еще не истекла. Рабочий, не обращая никакого внимания на свободный путь, опускает на асфальт разноску, лезет рукой в карман комбинезона за пропуском, прикладывает его в положенном месте, щелкает замок, он толкает калитку, подхватывает разноску и заходит на территорию. Только в этот момент ворота трогаются с места и медленно проезжают положенные шесть метров до полного закрытия. Я не сомневаюсь, что в Германии найдутся, конечно же, немцы, которые в данном случае не станут терять время на открытие калитки, а просто пройдут в свободный проезд ворот. Но я готов держать какое угодно пари, что во всей России не найдется ни одного такого "ненормального" русского, который в подобной ситуации сунется к запертой калитке или хотя бы на мгновение засомневается, каким путем ему следует идти.
Точное знание границ дозволенного, неукоснительное соблюдение правил игры в любой ситуации, строгая внутренняя дисциплина существенно отличают немцев от русских. Знаменитая же русская вольница, взращенная в бескрайних просторах широких степей, в гуще дремучих лесов и в безбрежных долинах рек, не знает установлений и границ, и уж тем более "золотой середины". Контакты с окружающими народами, в основном с кочевниками, только усиливали формирование особого характера русского народа – стихийного, легко поддающегося эмоциям, чуждого продуманной, расписанной на годы вперед, размеренной жизни. Если пахать – то до упаду; если отдыхать – то с тем же результатом. У русского Вани всегда был только один закон – суд односельчан, приговор старейшин, основывавшийся на нравственных неписаных нормах добра и справедливости, не менявшихся столетиями; других ограничений и притеснений его свободная душа не ведала. До отмены Юрьева дня, после окончания сельскохозяйственных работ, он мог свободно переходить на работу к другому хозяину-помещику, свободно выбирая при этом работодателя подобрей и пощедрей. И даже после полного закабаления крестьян, если барин был особо крут и жесток, долги затягивались на шее в тугую петлю, отношения с односельчанами рвались окончательно и бесповоротно и жить в собственной деревне становилось совсем уж невмоготу – он швырял шапку на пол – пропадай все пропадом, гори все огнем – и, не оборачиваясь, сбегал на Дон, пополняя ряды вольного казачества. Да и крепостничество "свирепствовало" далеко не во всех регионах необъятной России.
Немец никогда ничего подобного позволить себе не мог, он столетиями был окружен курфюрстами, бургомистрами, судьями, палачами и инквизицией, а каждый его шаг был регламентирован аккуратно записанными на гербовой бумаге законами, нарушение которых неотвратимо сурово каралось. Бежать ему было некуда, разве что в причерноморские степи, да и то не диким способом, а по указанию свыше, при этом его семья должна была выполнять определенные условия, сформулированные на высшем государственном уровне. Отсюда и берется завидная немецкая законопослушность и непревзойденная внутренняя самодисциплина, так же как и русская вольница, взращенная столетиями и въевшаяся в плоть и кровь народа.
Четвертое критическое отступление. До переезда в Германию я всегда себя застенчиво считал предельно скромным и дисциплинированным человеком. Но моему немецкому инструктору по вождению автомобиля – пожилому статному немцу, удалось полностью развеять это мое заблуждение. Во время езды по городу он постоянно делал мне замечания – "осторожно, больше дисциплины, ты не в Москве", обращая мое внимание на совершенно ничтожные, по моим понятиям, даже не нарушения, а отклонения от безупречно-идеального вождения, которые для него являлись достаточно существенными. Через его руки прошло много представителей разных народов, и, по его наблюдениям, среди его курсантов наименьшей дисциплиной отличались именно русские, значительно опережая в этом вопросе турок, азиатов и африканцев.
Второе комическое отступление. Кстати, благодаря этому же инструктору мне удалось также совершенно избавиться от бытующего заблуждения в том, что у педантичных немцев якобы полностью отсутствует здоровое чувство юмора. Для сдачи экзамена по вождению я должен был получить подтверждение моих документов из какой-то местной управы. Оно задерживалось, поэтому мы были вынуждены несколько раз переносить дату моего экзамена. Встретившись с инструктором в очередной раз, я, ожесточенно жестикулируя, попытался ему объяснить, что делаю все возможное для своевременного получения бумаг, звоню постоянно всем ответственным чиновникам, но все пока напрасно. Он, сочувственно кивая головой и не перебивая, долго и внимательно меня слушал. Вдруг, подавшись всем корпусом вперед, как будто его осенила великолепная мысль, которая непременно должна была мне помочь, неожиданно спросил: "А в Сталинград ты позвонил?" Было невозможно удержаться от неприлично громкого хохота, а инструктор продолжал оставаться невозмутимым и только его весело поблескивающие глаза говорили, что он доволен произведенным эффектом.
Вдобавок к бескрайности своей души русский человек по своему характеру еще и спринтер, он хочет всего, сразу и немедленно. Это качество русского характера имело даже международный успех и признание. Знаменитая сеть кафе моментального обслуживания "Бистро" появилась в Париже и позже распространилась по всей Европе именно благодаря русской нетерпеливости, после того как донские казаки атамана Платова, разбив на Елисейских Полях в Париже свои походные лагеря, заставили бодрящими окриками "быстро-быстро" крутиться вокруг себя с максимальной скоростью дотоле нерасторопных, респектабельно-надменных парижских гарсонов.
Главный герой романа Достоевского "Игрок" пытался в свое время развить некую теорию, сильно смахивающую на моральное оправдание жульничества, разбоя и бандитизма, по которой выходило, что рулетка, страсть к игре сидят глубоко в характере русского человека именно потому, что русский человек не имеет немецкого долготерпения для длительного и добродетельного накопления семейного достатка и должен непременно разом обогатиться. Категорически возражая герою Достоевского в его утверждении, что жажда игрового азарта, авантюризм являются характерными чертами русского человека, должен все-таки признать, что такие качества характера, как бесшабашность и отсутствие чувства меры (прямое следствие бескрайности души), все же присутствуют в изобилии в русских людях, точно так же как эти же черты обязательны для подавляющего большинства азартных игроков, обычно остающихся в проигрыше.
Третье трагикомическое отступление. Где-то весной 1991 года, когда по стране гордо шагал свободный от чего бы то ни было дух частного предпринимательства, довелось мне побывать в Харькове в командировке. Во время ожидания нужного мне автобуса на центральном автовокзале мое внимание привлек необычный плакат, броско выполненный обычной шариковой ручкой на куске обычного коричневого картона, неровно оторванного от упаковочной коробки. Крупными, кривыми, неровно заштрихованными буквами было начертано "Моментальная лотерея", а ниже, еще крупнее и еще кривее стояло "50 коп". Плакат незатейливо, сквозь пробитые в картоне отверстия, скотчем был прикреплен к бывшему черенку метелки, а тот, в свою очередь, тем же скотчем был приторочен к алюминиевой ножке обычного столовского столика со столетней из белого пластика. У столика стоял типовой столовский стул, на нем сидел молодой человек, а на его коленях ютилась юная девушка в очень короткой юбочке. Разумеется, они занимались амурными разговорами, мало обращая внимания на окружающих и совершенно не беспокоясь состоянием своего бизнеса. Время от времени проходящие внутрь вокзала граждане останавливались у этого столика, стоящего прямо у центрального входа в вокзал, открывали кошельки и давали деньги молодому человеку. Молодой человек, с явным неудовольствием отрываясь от приятной беседы, неторопливо брал деньги, давал сдачу и подвигал поближе к дававшему деньги коробку из-под обуви, наполненную ворохом разноцветных бумажек, свернутых наподобие барбарисок. Люди брали из коробки свернутую бумажку, разворачивали ее, тут же бросали ее под стол и спешили дальше по своим делам. Под столом стояла еще одна картонная коробка, но больших размеров, наполненная развернутыми, уже использованными бумажками. Заинтересованный этой картиной, я стал внимательно наблюдать за этим столиком, тем более что до прихода моего автобуса оставалась уйма времени. Бумажки из верхней коробки постепенно перекочевывали в нижнюю. И вот когда кучка бумажек в верхней коробке стала совсем маленькой, молодой человек что-то сказал девушке, та проворно соскочила с его колен, нагнулась под стол, к нижней коробке, набрала оттуда полные горсти развернутых бумажек, бросила их на стол и снова запрыгнула к молодому человеку на привычное место. Затем они открыто, совершенно не стесняясь сновавшей вокруг публики, проворно свернули бумажки и бросили их в верхнюю коробку.
Потрясенный увиденным, я огляделся по сторонам, но никаких качественных изменений в окружающем меня мире я не заметил: по-прежнему ярко светило весеннее солнце, в ласковых лучах которого оживленную беседу вели между собой два милиционера; народ торопился занять свои места в прибывавших автобусах и в воздухе ничем особенным не пахло, кроме привычных выхлопных газов, причудливо смешивавшихся с запахами распускавшейся природы. "Ну что ж, – подумал я тогда,– в добрый путь, господа приватизаторы, все у вас получится на верной, большой дороге Мамая. Народ хорошо подготовлен основательным, одуряющим либеральным промыванием мозгов и вполне созрел для добровольной передачи наследия отцов и дедов в цепкие лапки таких вот молодцов".
Геройский лозунг "Даешь!", склонность русских людей к авральному штурму, сменяющемуся затем мертвым штилем при выполнении любой, самой что ни на есть рутинной работы, не имеют никакого отношения к игровому азарту и уж тем более к склонности к легкой и быстрой наживе, а происходят от горькой прозы жизни. С. Г. Кара-Мурза так объясняет это широкое в русском народе явление:
"Советский рабочий еще нес в себе физиологическую память о временных ритмах крестьянского труда. Для него была характерна цикличность работы, смена периодов вялости или даже безделья и периодов крайне интенсивного вдохновенного труда типа страды ("штурмовщина"). Слава богу, что психофизиологи труда в СССР во время поняли это и порекомендовали не ломать людей ради "синхронности".