Типичные черты характера. Они вытекают из особенностей психических состояний. Так, преобладание возбуждения, напряженности формируют такие черты характера, как вспыльчивость, гневливость, раздражительность, агрессивность. Жесткая фиксированность на одном объекте, присущая мотивационным состояниям, привносит в характер принципиальность, страстность, самоотверженность…
Характерные черты Человека Мотивационного точно подметил Л. Гумилев: "Некоторые обретают… стремление к "идеалу", под которым понимается далекий прогноз. Они стремятся либо к победе над врагом, либо к открытию новых стран, либо к почестям от своих сограждан, либо к накоплению… безразлично чего: денег, знаний, воспоминаний, либо к власти, обладание коей всегда влечет за собой беспокойства и огорчения. Эти люди могут быть добрыми и злыми, умными и глупыми, нежными и грубыми. Это неважно; главное, что они готовы жертвовать собой и другими людьми ради своих целей, которые часто бывают иллюзорны. Это качество, по сути, - антиинстинкт; я назвал его новым термином - пассионарность (от латинского passio - страсть)".
Если Человек Потребностный стремится получить удовольствие незамедлительно (здесь-и-теперь), то человек в мотивационном состоянии должен забыть на время о себе - отречься от себя - от насущных потребностей тела, от окружающих его соблазнов: повеселиться или расслабиться, отдохнуть. Он изнуряет себя работой, насилует свое тело, обрекает себя на страдание в настоящем времени во имя будущего. Назовем такой способ деятельности (ведущий для Человека Мотивационного) эмоциональным. Он иррационален, поскольку опирается не столько на знания и опыт, сколько на эмоции.
Такая деятельность сопровождается глубокими переживаниями, взлетами и падениями духа, преодолением трудных отрицательно-эмоциональных состояний, неудач, препятствий, дефицита биологических задатков или социальных условий для достижения того, что человек любит, борьбы с тем, что ненавидит.
Типичное в личности. Неспокойное состояние души - раздвоенность на полюсы "антиидеал в настоящем - идеал в будущем" или "антиидеал вокруг меня - идеал далеко от меня". Смыслообразующим мотивом жизни становится идея (с проблематичными шансами на успех) достижения далекого пока идеала, ради которого надо чем-то жертвовать, от чего-то отрекаться, с чем-то бороться. Личность, захваченная идеей, не рассуждает о риске, не рассчитывает процент вероятности успеха, она поступает так потому, что иначе не может, ее душу пожирает огонь страстей.
Мотивационная психическая активность - состояния или периоды жизни, или большая часть жизни (жизнь - подвиг) человека, действующего по тем или иным причинам (социальным, биологическим, о которых уже шла речь) в режиме сверхнапряжений, что принципиально отличает эту модель развития от модели облегченной деятельности Человека Потребностного.
Мотивационная активность откладывает отпечаток на все психические процессы. Взглянем с этой точки зрения на особенности психологической защиты, воли, творчества, мышления
Психологическая защита. Это малоосознанные психические процессы, направленные на защиту личности от внутренних конфликтов, от противоречий между желаемым и действительным.
Если помните, психологическая защита в русле потребностной активности имеет на вооружении механизм вытеснения всяческих неприятностей и огорчений, расчищая путь к процессуальному удовольствию. Мотивационная активность, направленная на осуществление любой ценой фиксированной идеи, сталкиваясь с неуспехом, использует прямо противоположный механизм - переживание неудачи, не ослабляющий отрицательную эмоцию, а усиливающий и удлиняющий ее (страдание). Благодаря этому процессу мотив не только не теряется - напротив, происходит очищение от сомнений, неуверенности. Самый примитивный эффект переживаний состоит в том, что многочисленные мысленные повторы огорчительных событий лишают их взрывной силы новизны - идет свыкание с душевной болью. Другая сторона работы переживания - укрепление духа сопротивления неудаче, подзарядка от энергии отрицательных эмоций мотивационного напряжения.
С наступлением периода переживаний человек замыкается, уходит в себя - интровертируется, погружается в пучину черных дум, вплоть до депрессивного отупения. Но, испепеленный страстями, как Феникс, работой души восстает из пепла еще более волевой, бескомпромиссный, страстно верующий.
Говорит известный итальянский альпинист Вальтере Бонатти:
– Второе поражение привело к серьезной душевной депрессии, которая оказалась последней каплей, переполнившей чашу моего разочарования. Мой душевный кризис длился уже довольно долго. Можно сказать, что в течение целого года я не верил ни во что и никому. Я стал нервным, раздражительным и нетерпимым к людям, растерял все идеалы, иногда приходил в отчаяние без всякой видимой причины. Я чувствовал, что потерял самого себя и перестал существовать для других. Часто рыдания подступали мне к горлу, а что я выстрадал в одиночестве - трудно вообразить.
"Именно в это время, - пишет о Вальтере его биограф,- когда Бонатти пребывал в таком состоянии, у него впервые зародилась идея попытаться пройти в одиночку контрфорс юго-западной Пти Дрю. Одиночное восхождение является своего рода крайним выражением в альпинизме, потому что, совершая его, восходитель ставит на карту свою жизнь, полагаясь только на себя… Большую часть времени альпинист передвигается без веревки, и его жизнь в буквальном смысле находится в его руках. Однако до сих пор всякий раз, когда альпинисты самого высокого класса совершали одиночные восхождения, они поднимались по уже пройденным маршрутам. Бонатти задумал сделать в одиночку восхождение не только по совершенно неизвестному, но, вероятно, и самому технически сложному маршруту из тех, которые когда-либо пытались пройти в Европейских Альпах". (Из газеты.)
Собственно говоря, работа переживаний и есть работа души. Душа - чувствилище человеческое - трудится относительно обособленно от разума именно в направлении устранения остающихся, неподвластных до времени разуму, противоречий между желаемым и действительным. В ее образованиях - чувствах - аккумулируются результирующие моменты переживания событий, связанных с ценностными отношениями человека к себе, другим людям, к миру, к жизни и смерти. Основные признаки неразвитой души - грубость (позиция силы) и робость (позиция слабости). Признак неработающей души - равнодушие. Главными продуктами работы души, пожалуй, являются любовь, ненависть, вера, долг, вина, честь, мечта, совесть.
Посмотрим, какую тональность они приобретают, когда звучит в человеке главной темой мотивационная психическая активность.
В этом аспекте любовь - идеализация, устранение работой души противоречий в восприятии идеала. А вера- устранение сомнений вопреки очевидной ситуации. Следует здесь отметить, что в отличие от веры надежда питается из других источников. Для нее главным является обнадеживающая информация. Когда бессильна вера, наступает очередь ненависти (зависть, ревность, месть и т. д.), начинающей сначала мысленно, в представлениях, уничтожать все, что препятствует любви (в том числе и любви к себе) или что предает ее.
Долг для Человека Мотивационного только те обстоятельства, которые неразрывно связаны с его идеалами. Их нарушение вызывает чувство вины.
Честь - гордое чувство собственного достоинства, требующее уважения другими. Это чувство обострено в Человеке Мотивационном в силу его высоких притязаний и идеалов, исповедуемых им.
Чуть подробнее о мечте, о ее признаках (отличных от фантазий и грез Человека Потребностного). Мечта не выдается перед другими за действительность и не выносится на всеобщее обозрение как хвастовство (вспомните Хлестакова). Напротив - она интимна и вынашивается как самое заветное, святое. Мечта не суетно-ситуативна и не благодушна, как у Манилова. Она рождена в страдании и не меняет действующих лиц и главной темы воображаемых событий. Для Человека Мотивационного мечта - жар-птица, нечто выходящее из разряда обыденной жизни - неразменный единый смысл, целостность. Это алые паруса Ассоль - взгляд на мир через магический кристалл идеала, исправляющий злободневные для человека недостатки, мучительные для него противоречия действительности.
Мечта Человека Мотивационного утопична: он не располагает к настоящему времени возможностями и объективными условиями ее воплощения в явь. Но эта утопия в настоящем задает высокую цель, сверхзадачу, необходимую для более совершенного устройства будущего. Мечта защищает идеал от уничтожения при столкновении с иной реальностью. Идеалисты! Чудаки, романтики, святые, блаженные… Их житие - только видимая часть айсберга мечты.
Общество связано этическими обязательствами сограждан. В противном случае оно расслаивается, становится недееспособным. Никакое принуждение, никакая экономика без нравственного закона не склеит его.
К поступкам, лежащим за пределами нравственного запрета, человек испытывает глубинное сопротивление, чувства омерзения и гнева. Внутренний бессознательный запрет не способны снять ни гипноз, ни аффект, ни сумеречное состояние сознания, ни угроза самой смерти.
Психическая "полиция нравов" - совесть - возбуждает реакцию вины в связи с нарушением чувства социального долга. Срабатывает все та же психологическая защита, пытаясь спаять страданием, как вольтовой дугой, зазор между нравственно желаемым и безнравственно действительным. Что победит? Приживется или будет отторгнута такая действительность? Работа совести проявляется в ощущениях стыда. Возможен "красный" и "белый" стыд. Человек краснеет в гневе, бледнеет от боли и страха. Красный стыд - бросок крови в лицо при мысли о том, что о тебе могут подумать люди, гнев на себя, принятие вины, предъявленной тебе другими, самовозбуждение вины без стороннего участия.
Белый стыд - стыд бесчестия: боль, стон, скрежет зубов при воспоминании о трусости, предательстве идеалов. Это корчи униженной страхом гордости, содрогания порушенного человеческого достоинства. Совесть рождается с привитием нравственного закона, растет в защите от посягательств на него и погибает, когда удается попытка ее удушения.
Конечно, далеко не всегда работа души благородна. Мотивационная психологическая защита - это и ревность, и месть, и зависть…
Зависть - психическая мутация, уродливый плод любви-ненависти. Когда "идеал - я" сталкивается в конфликте с "идеал - другой", мотивационная психологическая защита начинает черными красками перерисовывать портрет "идеал - другой", пока не получится "антиидеал - другой". Чтобы у другого что-то отнять, заступив его место (службу, жену, деньги, авторитет, друзей, талант), другого надо уничтожить если не физически, то психически, затоптав в грязь. Например, чем усерднее литератор копирует другого, тем грубее поносит его в статьях, тем ненасытнее становится жажда неотличимо копировать. Так считает критик Ст. Рассадин.
Если зависть, мстительность, ревность, переплетаясь в змеиный клубок, бессильны - это ситуативная истеричность. Ситуативная истеричность - кризис потребностной активности, когда не срабатывает ее специфическая психологическая защита - вытеснение. При этом доминирующий в Человеке Потребностном принцип получения удовольствий блокирован, но барьер не вытеснен и не преодолен, что приводит к включению мотивационной (вместо потребностной) активности.
Когда человек живет во власти чувств, идеи, каждое свершение или разочарование ставит его перед очередной задачей на смысл жизни. Привыкшему к постоянному напряжению воли знакомо ощущение пустоты, приходящее на смену торжеству, когда вершина покорена, но остается "голое" физиологическое возбуждение, остается потребность в сильных переживаниях, алчущих пищи. Мотивационный Человек без идеи, требующей принести в жертву ей всю жизнь, каждый раз заново вынужден искать и ставить перед собой трудную цель.
Рассмотрим некоторые случаи мотивационной психологической защиты как реакции на потерю смысла жизни, призванной при трагическом - стечении обстоятельств предотвращать самоубийство. Рассмотрим в этой связи (возможны и другие механизмы) переход от эгоистической концепции жизни к альтруистической.
Проследим этот процесс по тексту "Исповеди" Л. Толстого. Вот первоначальный смысл жизни: "Теперь, вспоминая то время, я вижу ясно, что вера моя - то, что, кроме животных инстинктов, двигало моею жизнью, - единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование… Я старался совершенствовать себя умственно, - я учился всему, чему мог и на что наталкивала меня жизнь; я старался совершенствовать свою волю - составлял себе правила, которым старался следовать; совершенствовал себя физически, всякими упражнениями изощряя силу и ловкость и всякими лишениями приучал себя к выносливости и терпению. И все это я считал совершенствованием… И очень скоро это стремление быть лучше перед людьми подменилось желанием быть сильнее других людей, т. е. славнее, важнее, богаче других".
Эгоистическая концепция жизни несет зло: "Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство… Так я жил десять лет. В это время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости".
Приходит затем пора разочарований и в идеалах искусств и в идее наставничества: "Двадцати шести лет я приехал после войны в Петербург и сошелся с писателями. Меня приняли как своего, льстили мне… писатели были люди безнравственные и, в большинстве, люди плохие, ничтожные по характерам - много ниже тех людей, которых я встречал в своей прежней разгульной и военной жизни - но самоуверенные и довольные собой… Из сближения с этими людьми я вынес новый порок - до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему… Теперь мне смешно вспомнить, как я вилял, чтоб исполнить свою похоть - учить, хотя очень хорошо знал в глубине души, что я не могу ничему учить такому, что нужно, потому сам не знаю, что нужно".
Но потребностная психическая активность - принцип получения удовольствий - пока сильнее голоса мотивационной активности: "Я вкусил уже соблазна писательства, соблазна огромного денежного вознаграждения и рукоплесканий за ничтожный труд и предавался ему как средству к улучшению своего материального положения и заглушению в душе всяких вопросов о смысле жизни моей и общей".
Кроме того, оставалась еще одна неизведанная радость: "И я бы тогда же, может быть, пришел к тому отчаянию, к которому я пришел в пятьдесят лет, если б у меня не было еще одной стороны жизни, не изведанной еще мною и обещавшей мне спасение: это была семейная жизнь… Новые условия счастливой семейной жизни совершенно уже отвлекли меня от всякого искания общего смысла жизни".
Наконец, насыщена и эта потребность. Что остается? "Так прошло еще пятнадцать лет… Так я жил, но… со мною стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в одной и той же форме. Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом? Жизнь моя остановилась… Я как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели… И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон было у меня то, что считается совершенным счастьем… У меня была добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло… Я был уважаем близкими и знакомыми, больше чем когда-нибудь прежде был восхваляем чужими и мог считать, что я имею известность, без особенного самообольщения. При этом я не только не был телесно или духовно нездоров, но, напротив, пользовался силой и духовной и телесной, какую я редко встречал в своих сверстниках… И в таком положении я пришел к тому, что не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни".
И здесь, под влиянием мотивационной психологической защиты, во избежание ужаса перед бессмысленностью дальнейшей жизни, происходит перелом - переход от эгоистической концепции жизни к альтруистической. К этому времени Толстым собственным опытом отвергнуты идеалы аристократии, литературных кругов, церкви, семейного благополучия. Но жить оторванным от общества он не может. Остался единственный не вкушенный еще опыт - существование простыми заботами - в этом искать смысл, обрести его в смирении, хоть как-то, пусть искусственно, примерив на себя участь большинства народа российского. "Я оглянулся шире вокруг себя. Я вгляделся в жизнь прошедших и современных огромных масс людей. И я видел таких, понявших смысл жизни, умеющих жить и умирать, не двух, трех, десяти, а сотни, тысячи, миллионы. И все они, бесконечно различные по своему нраву, уму, образованию, положению, все одинаково и совершенно противуположно моему неведению знали смысл жизни и смерти, спокойно трудились, переносили лишения и страдания, жили и умирали…"
Ни во что не верящий Толстой бескомпромиссным аналитическим умом всю жизнь искал и не находил веры как защиты от бессмысленности существования. Он искал смысл, чтобы целеобразовать, выпустить наружу сжигающие его страсти, превратившие душу в застенок.