"Самовыговаривание" выступает как одна из форм "заботы о себе". Стремление интерпретировать самого себя для других помогает верифицировать себя, удостоверять и укоренять свое присутствие в мире с помощью соотнесения своей познанной аутентичности с внешними представлениями, социальными требованиями, социальными канонами, устоявшимися архетипами, принятыми идентификационными образцами и пр.
Ведя внутренний диалог или рассказывая о себе собеседнику, человек осуществляет своеобразную метадеятельность по отношению к собственному сознанию, связанную со смысловой обработкой событий и происшествий индивидуальной жизни. Этот особый режим сознания свою наиболее завершенную форму обнаруживает в конструировании личных историй, автобиографировании. Автобиография, таким образом, есть удовлетворяющая автора текстовая идентификация его жизни, опирающаяся на пристрастное выделение в непрерывном жизненном пути отдельных, субъективно завершенных фрагментов и придание им смысла.
Зачем люди рассказывают истории о себе?
Человеку надо не только выговариваться, но и быть услышанным другими. "Самовыговаривание" выполняет для взрослой личности несколько очень важных функций.
1. Функция потенциирования (от нем. рotenzieren – возводить в степень). Фазы жизни, осмысленные как прожитые продуктивно и результативно, в соответствии с осознаваемыми внутренними потребностями и собственными экзистенциальными проектами, становятся своеобразным ресурсом последующего самоопределения и саморазвития, поскольку содержат в себе свернутые способности, надежды, желания, интенции, уже родившиеся в прошлом опыте, но еще не получившие воплощения. Эта функция облегчает нахождение и актуализацию внутреннего содержания для дальнейшего развития личности: человек растет именно "над собой".
2. Верифицирующая функция (от лат. verus – истинный). Наполнение уже прожитых частей жизни смыслом создает (или не создает, побуждая к дальнейшему активному поиску) у человека субъективное ощущение "верного пути", переживание истинного, точно нащупанного направления саморазвития для данного момента жизни.
Конечно, можно говорить, что субъективные переживания истинности/неистинности, значимости/незначимости и пр. недостоверны, пока не подтвердились на "живьем осуществляемой" (выражение М. К. Мамардашвили) практике. Но для внутреннего мира субъекта это не так – само переживание в нем определенного содержания и является практикой, поэтому порой единичные события, интерпретированные и понятые, создают мощное влияние на самовосприятие и последующее поведение человека.
Стоит добавить, что алгоритмы таких интерпретаций, помогающие человеку выявить эту значимость, требуют от него развитой рефлексии и некоего объема опыта и, конечно, опыта углубленного самосозерцания. Но так или иначе возникающее переживание "правильного пути" для внутреннего мира является абсолютно убедительным, не требующим других проверок и подтверждений. Более того, именно это чувство во многом поддерживает желание жить и интерес человека к самому себе.
3. Функция самоудостоверения. Проделываемая взрослым человеком герменевтическая работа способствует стабилизации выстроенного "образа Я" и принятию себя таким, какой он есть. Поскольку в этой внутренней работе человеку приходится прибегать к социально-оценочным категориям, находящимся вне его и созданным не им, герменевтический процесс обретает форму диалога с самим собой, в котором одна сторона внутреннего Я-диалога занимает личностную позицию ("на стороне субъекта"), а другая – социально-перформативную ("на стороне общества").
Внутренняя диалогичность выступает "как своеобразный поток субъективности, направленный на желание стать субъектом" (Палагута, 2009, с. 51) – и не просто каким-нибудь субъектом, субъектом вообще, а субъектом некоей внутренней авторской идеологии, некоего экзистенциального проекта, сконструированного им самим в процессе накопления разнообразного жизненного опыта, в том числе опыта социализации, аккультурации, коммуникации и, что самое главное, семиотизации.
В рамках собственного экзистенциального проекта человек находит самообозначения, чувствует в себе отклик на определенные "имена/обозначения" ("самоотсылаемые образы", по М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорскому). Иными словами, человек выстраивает себя как "Я есть это", опознавая себя в "читателях", "профессионалах", "отцах", "умных", "Донах Кихотах", "маминых солнышках", "надеждах отечественной науки", "котиках любимых", "зайках", "пузанчиках" и т. д.
Эти самоназывания вытекают из радикального, присущего человеку как социальному существу желания существовать не просто внутри самого себя, но в социально-коммуникативном поле - для разных других людей. Кстати, в ряде случаев в автобиографиях люди напрямую высказывают самореферентные суждения о себе – "Я думаю, что я…", "Я считаю, что во мне…", "Я знаю, что я…", "Я понимаю, что мне…", "Всегда верил, что…", "Моя жизнь позволяет мне…".
4. Позитивирующая функция. Даже те фрагменты жизни, которые личность оценивает как неблагополучные, недостаточные в плане реализации намеченных жизненных планов, при автобиографировании могут быть подвергнуты вторичной, третичной и т. д. смысловой переработке с тем, чтобы субъект объяснил самому себе, почему они были прожиты им именно так, а не иначе. И тогда даже "не самые лучшие" эпизоды жизни (те, которых человек стеснялся, смыслы которых отрицал или стремился вытеснить) не будут выброшены из автобиографии и отчуждены от личности, а станут почвой для обнаружения и проработки своей нетождественности самому себе, открытию в себе неповторимости, уникальности и одновременно – признанию своего несовершенства, слабости, необходимости изменения себя и т. д. Интерпретация "неожиданных" аспектов собственных выборов, поведения, качеств также является хорошим инструментом для построения и принятия своей персональности (Автоинтерпретация…, 1998; Персональность…, 2007).
5. Эмоционально-идентифицирующая функция. Рассказывание личных историй позволяет личности вновь и вновь переживать и удерживать в памяти именно то, что она отождествляет с самой собой, что она считает собой. Часто это значимое содержание существует не столько на уровне когнитивных или вербальных концептуализаций, сколько на уровне образов и переживаний.
Эмоционально-когнитивные и образно-эмоциональные формулы конкретных жизненных переживаний помогают в каждом акте автобиографирования воскрешать необходимую эмоцию, имея возможность "вызвать ее извне" через сочетание данных элементов, например, с помощью фотографий из личного альбома или вещиц из персонального реликвария, которые аккумулируют и объективируют в себе значимые события вкупе с их переживаниями.
Эти событийно-эмоциональные связки человек стремится закрепить вовне и сохранить в виде "памятных знаков" (символов самого себя), отражающих значимые "застывшие мгновения": так, клеенчатая бирочка из родильного дома напоминает о рождении ребенка, письма, написанные рукой дорогого человека, воскрешают пережитые мгновения любви, школьная тетрадка – знак памяти о школьных победах, сувенирные безделушки хранят впечатления о путешествиях и т. д. Такие знаки обладают большой эмоциональной силой и ассоциативным потенциалом.
Все эти функции способствуют пониманию себя и собственного жизненного пути.
"Как сердцу высказать себя…"?
Рассказать о себе можно двояко – имея в виду преимущественно жизненный или экзистенциальный опыт.
В первом случае истории придается нарративная (повествовательная) форма, ее содержание ориентировано на комплекс разнообразных жизненных событий, вписано в корпус прецедентных текстов человека, архетипов и концептов современного ему хронотопа.
Во втором случае биографическая история становится своеобразным "Эго-документом" и апеллирует к ментативной форме – к собственным мыслям и переживаниям автора. "Чем выше плотность характеристик конкретности, случайности, "несовпадения с действительностью" (и в этом смысле – событийности, противопоставленной процессуальности) в референтном поле речемыслительного произведения, тем востребованнее нарративная форма, а чем выше плотность характеристик неслучайности, объективности (и в этом смысле – процессуальности) референций, тем более востребована форма ментатива" (Кузнецов, Максимова, 2007, с. 55, 58).
При использовании нарративного способа в повествовании о себе, как правило, актуализируется хроникально-событийная цепочка "Кто (Что)? – Где? – Когда? – Как?..", при ментативном способе субъект более ориентирован на смысловую связку "Что это означает? – Почему это возможно? – Зачем это было нужно? – При каких условиях это происходит? – Чем это подтверждается? – А если бы было иначе, то каким образом?..". Если автобиография строится автором для социальной презентации, она сильнее тяготеет к нарративной форме, "осюжетиванию" и включению прецедентных эпизодов. Если же автобиографический текст выполняет функции экзистенциальной рефлексии и самоинтерпретации, предназначен для "внутреннего пользования", то он в большей степени ментативен.
Составляя и "озвучивая" в определенный момент времени автобиографический текст, человек всякий раз реконструирует реальность собственной жизни на основе того, что он "здесь-и-сейчас" думает о ней, как оценивает свершившееся в ней, что считает главным, как эмоционально переживает включаемые в нее фрагменты, в какой мере принимает во внимание реальные контексты жизненных происшествий и т. д. Как правило, в автобиографировании мы имеем дело не просто с линейной последовательностью жизненных фрагментов, а с комплексом разнообразных повествований о себе, объединенных значимым для человека экзистенциальным концептом (долга, любви, ответственности, вины и т. д.). Во всех рассказанных о себе историях взрослый, хотя и выступает в разных ролях и позициях, демонстрирует внутреннее смысловое единство, верность самому себе, свою неповторимую "самость". В этом смысле любые автобиографические тексты и личные истории всегда Я-центрированы.
Кому и как рассказываются личные истории?
В зависимости от того, кому адресуется повествование (исключительно самому себе или другим), текст биографической истории может строиться по-разному. Личную историю можно рассказать на любом из пяти перечисленных ниже уровней.
1. Уровень личностной подлинности. Самый глубинный и значимый слой повествования о себе соотносим с подлинностью субъекта ("мое" в терминах У. Джеймса), которая не всегда облекаема в слова, трудно объективируема и, главное, далеко не всегда может быть понята окружающими.
Осознавать себя подлинным, "своим" – значит переживать себя не просто самобытным, но "само-для себя-бытным". На этом уровне нет и не может быть развернутых "беллетризированных" жизнеописаний, включающих все события "от первого крика до последнего вздоха", поскольку человек оперирует пусть ускользающей от вербализации и объективации, но все же еще непосредственной данностью, фактической достоверностью переживаний. Включенность субъекта в текущий опыт, минимальная дистанцированность от него (в нем все происшествия "живые", как если бы имели место "вот только что") – характерная особенность этого уровня автобиографирования.
Собственно, здесь еще и нет связной истории: минимум интерпретации, метафоризации и символизации. Человек строит не столько "литературный" текст, сколько образно-когнитивный "самодискурс" (от фр. discours – рассуждение, довод) – согласно Эмилю Бенвенисту, речь, погруженная в жизнь, "привязанная" к говорящему, внутренний диалог, который ведется даже не столько о событии как таковом, сколько о "себе-в-событии", и основной фокус осознания на этом уровне сосредоточен на различении "себя" и "не-себя", "своего" и "чужого". Эта рефлексивная работа трудна, а порой и вовсе не осуществима для личности.
Достоверность опыта здесь подтверждается только самим субъектом, без обращения к воспоминаниям и свидетельствам третьих лиц: здесь самосознание свидетельствует само о себе – без посредников и интерпретаторов.
Кроме того, опыт делится на "неприкосновенный" (принадлежащий только субъекту и практически никогда не озвучиваемый для других) и "рабочий" (используемый в качестве материала, из которого могут строиться остальные рассказы о себе). Единственная "аудитория", для которой история возникает, – сам субъект ("сам-себе-слушатель").
На всех последующих уровнях автобиография постепенно будет превращаться в биографию, повествование о себе будет становиться все более внешним по отношению к непосредственному опыту "Я".
На этом уровне фактологический материал для автобиографирования отбирается с точки зрения того, насколько он значим для человека, какое отношение к нему имеет, насколько воплощает в себе его подлинность: "Я – это…", "без этого Я – не Я", "в этом – весь Я…", "не мыслю себя без этого…", "вся моя сущность в этом…" и т. п.
Основная задача биографирования на этом уровне – увидеть, опознать себя через уже свершившиеся индивидуальные случаи и события ("вот это очень характерно для меня", "это свойственно моей жизни", "это очень похоже на правду"). Для последующих уровней здесь отстраивается некий алгоритм построения текстов о себе, и самобытное выделяется из общего.
Созданные на этом уровне личные истории также практически не проговариваются для других, используются только для общения с самим собой, хотя не исключено, что в глубоко интимных, экзистенциальных вариантах коммуникации (любовной, религиозной, предсмертной) человек делает попытку открыть душу другому, выговорить себя и свою жизнь для другого.
2. Уровень прецедентов. Чтобы быть понятым другими, человеку приходится прибегать в рассказах о себе к прецедентам – существующим в культуре и знакомым другим сюжетам. Основные процессы, определяющие биографирование на уровне прецедентов, – аналогия, экспектация, ретроспекция, антиципация.
Аналогия, процесс узнавания себя во внешних культурных образах и текстах, чувство внутренней смысловой близости происходящего с чем-то известным и уже пережитым другими, – мощное орудие идентификации, часто куда как более сильное, чем "голос самости": порой "я чувствовал…" когнитивно приравнивается к "я должен был чувствовать…", и различение "своего" и "своего чужого" совсем исчезает, поскольку прецедент, подкрепленный переживаниями множества других людей, кажется более достоверным и точным, чем свой собственный опыт.
Целью биографирования на этом уровне является упорядочивание и связывание результатов авторефлексии и самоосознавания через их соотнесение с похожими случаями, уже зафиксированными в прошлом как общезначимые и отвечающие на большинство вопросов, задаваемых о себе и смыслах своей жизни. Собственно бытийная автобиография постепенно начинает трансформироваться в событийную, и ее уже можно рассказывать внешнему слушателю и получать обратную связь.
Во многом это достигается ретроспекцией – внутренним обзором основных вех прожитой жизни под тем углом зрения, который определяется сегодняшним состоянием "Я", достижениями, установками и сменившимися ценностями, целями и стратегиями жизни. Также личность нередко прибегает к антиципации, то есть в рефлексии исходит не столько из настоящего момента, сколько из желаемого и кажущимся обязательным для его жизни будущего ("все влюбляются, когда-то и меня настигнет любовь", "у всех есть семья, будет и у меня"). В этом случае, предугадывая, предвосхищая, что нечто в жизни обязательно должно произойти, человек просто ждет этого и готов принять за сбывающийся прецедент первое попавшееся похожее на него событие (так часто бывает с любовью, ведь не зря Р. Барт говорил, что люди влюбляются, потому что читали об этом в книгах). Ретроспекция и антиципация немного иначе упорядочивают, переструктурирует прожитые эпизоды жизни, придавая им слегка "пророческий" характер, призванный убедить себя и других в том, что все в жизни происходит не случайно.
Иногда прецеденты кажутся настолько достоверными и точными, что собственное переживание полностью заменяется прецедентным описанием, закрывая его для дальнейшей рефлексии.
Принятый личностью прецедент порождает новый порядок систематизации индивидуального опыта: собственные переживания отступают на второй план, а на первый выходят экзистенциальные ожидания (экспектации), заставляющие субъекта надеяться, что содержание его жизненного опыта будет и дальше соответствовать принятому прецеденту.
Экспектация при сопоставлении с реальными жизненными коллизиями может реализоваться в трех вариантах (Богин, 2001).
1) она оправдывается, и некоторые события, предусмотренные прецедентами, реально происходят в жизни субъекта ("должен был когда-то влюбиться и влюбился прямо по-книжному", "должен был отомстить – подвернулся случай, и я отомстил" и т. д.);
2) она не оправдывается ("ждал любви – она так и не пришла", "думал, что способности и усердие в работе будут вознаграждены, а жизнь не удалась" и пр.);
3) она оправдывается, но ее результат оказывается неожиданным и вызывает у человека эффект "остранения" (согласно В. Б. Шкловскому, остранение – это своеобразное восприятие хорошо известного человеку предмета, события как неизвестного, словно бы впервые увиденного: "знаю, но не узнаю"), и нарушения экспектаций родственны эффекту фрустрации: "я ждал любви, она пришла, но без взаимности", "нравилась профессия, получил ее, но ничего в ней не смог достичь, потому что к ней не обнаружилось никаких способностей в сравнении с другими" и т. д.
На этом уровне важную роль играет намерение самого человека установить и наладить правдоподобное соответствие между собственной жизнью и рассказом о ней, собранном из прецедентов "большой культуры". Автобиографические тексты, выстроенные на уровне прецедентов, как правило, архетипичны и не вполне оригинальны; они содержат повторяющиеся мифемы/мифологемы и в целом несколько уклоняются от реальных эмоций и когниций человека (навязывают им собственную внутреннюю логику). Автобиографический рассказ теряет персонализированные детали ради отражения в тексте общих значений и по мере удлинения требует все более высокого уровня корректирующей ретроспекции.
Тем не менее прецеденты помогают человеку "перевыражать" (термин Г. И. Богина) свою аутентичность, говорить о ней на уже существующем языке, что позволяет лучше ориентироваться в ней.
3. Уровень метафоризации (символизации). На этом уровне автобиографический текст "отлаживается" с помощью индивидуальных смысловых аттракторов (эпизодов и характеристик, которые нравятся самому субъекту). В этом качестве выступают определенные персонажи, сюжеты, фабулы и даже отдельные их фрагменты и характеристики.