Внешний наблюдатель или слушатель личных историй другого всегда будет нуждаться в разворачивании и объяснении того, что самому рассказчику предельно ясно, причем всегда с некоторой обязательной, "вмененной" потерей смыслов.
Например, почему в нашем примере "китайские палочки" = "мать": да потому, например, что отец ребенка, побывав в командировке в Китае, привез для всей семьи китайские палочки с вырезанными на них символами восточного гороскопа; все вместе пытались есть этими палочками макароны, очень смеялись, отец шутил над матерью, учил ее правильно держать палочки, мать смотрела на него счастливыми глазами, ребенок чувствовал какую-то непонятную ему счастливую общность отца и матери и впервые отнесся к матери "как-то иначе, не по-детски", "влюбился в мать", "макароны стали любимым блюдом", стал по-особому, "личностно", относиться к Китаю и пр. – и это был один из самых счастливых дней в воспоминаниях о матери, о счастливом детстве, о детской безмятежности, о родительской любви, научившей его самого любить. Иными словами, так маркировано в сознании субъекта бытие вместе "Я" + "Мать", и это та самая информация ("отсутствующая структура", если воспользоваться термином У. Эко), которую имя объекта/ситуации несет означающему и рождает соответствующий комплексный образ, как часть "застывшего в субъекте" фрагмента бытия.
Смысловое движение в этом субъективном семантическом поле доступно только самому человеку. Именно при "означении" человек привносит в "узел" то, что оно будет значить именно для него. Собственно, "узел" и означает не все, что принципиально вообще может обозначать объект или событие, а только то в содержании поименованного (и даже его часть), что будет значимо именно для данного человека в данный момент времени. Но субъективная семиосфера способна "объяснять себя субъекту сама" путем последовательного разворачивания все новых и новых аспектов внутреннего гипертекстового пространства.
Между собой все эти разнообразные элементы опыта соединены "дугами" (связями), образованными, в частности, смежностью информации во времени и пространстве в момент ее восприятия и последующих актуализаций и воспоминаний. "Дуги" обеспечивают "нелинейное ветвление" – сердцевину гипертекстовой функциональности.
Возьмем для примера небольшое воспоминание.
* * *
Был ясный солнечный день, когда солнце вливалось в дом через открытое окно, и легкий ветер шевелил белые тюлевые занавески, и доски крашеного пола в нашей старой квартире на Тигровой были теплыми и сухими, что особенно ощущалось, когда шлепаешь по ним босыми ногами, а по старенькому репродуктору звучала негромкая музыка, кажется, что-то бодренькое из Дунаевского, и пахло нагретым деревом, молодой листвой, свежим огурцом, сдобным тестом с хлебозавода, теплой пылью, в которую так приятно погружать ноги.
Лидия С., 74 года
Здесь легко увидеть потенциальное движение дуг: "солнечный день" равен всем солнечным дням в жизни человека, когда бы то ни было дарившим ему ощущение "сладкого ничегонеделания"; "окно" равно всем открытым летним окнам и связанным с ними ощущениям и переживаниям; "старая квартира" = "лето" = "родители еще живы" = "каникулы" = "детство"; "тюлевые занавески" = "мать" = "бедность" + "самое счастливое в жизни время" и т. д. Именно благодаря движениям по этим дугам в экзистенциальном пространстве человека всегда есть место и время, где родители живы, где ему 12 лет, где можно вести бесконечные диалоги с Конфуцием, участвовать в средневековых сражениях и т. д. Здесь ничему нет предела, все может быть всем и всегда, в этой внутренней реальности все возможно, все осуществимо, все "здесь и теперь" (в том числе и несбыточное и несостоявшееся в жизни субъекта, которое тоже является частью его "Я").
Все связи могут естественным образом принадлежать системе, поскольку строятся изначально вместе с ней, но могут быть и "спрятанными": в этом случае человек сам отыскивает, устанавливает и строит их за счет эвристической деятельности (может быть, это всего лишь метки, указывающие, куда вообще можно пытаться двигаться из определенных "узлов").
Вероятно, нет и не может быть точного и однозначно определенного соотношения между конкретным "узлом" и набором его связей, поэтому-то и нет универсальных средств воздействия на собственное экзистенциальное пространство как на единое целое и нет средств полноценного управления им – достаточно вспомнить то, что происходит в сновидениях, в бреду, под воздействием лекарств и наркотиков и т. д. Хотя можно запомнить свои "альтернативные маршруты" и последние посещенные "узлы", одновременно видеть все сразу в своем внутреннем пространстве невозможно, и человек часто сам не в состоянии понять, какими путями он переместился из одного "узла" в другой, что именно и в какой момент спровоцировало скачок.
Временна́я дистанция, всегда разделяющая непосредственное переживание некоего происшествия и повествование о нем, превращает единицы опыта в смысловые конструкты. Немного перефразируя Х. Уайта, можно сказать, что за счет этой дистанции реальность опыта "скрывается под маской смысла, завершенность и полноту которого мы можем только воображать, но никогда не переживать" (White, 1980, с. 24).
Содержание экзистенциального пространства: события
Чем же наполнено внутреннее пространство? Как показывает анализ личных историй, прежде всего оно наполнено событиями – отрефлексированными, сохраняющимися в памяти и амплифицированными (наделенными субъективным "насыщенным описанием") действиями или случаями, которые совершались, происходили, узнавались или созерцались как происходящие в определенный момент жизни человека, если с ними было связано что-то существенное для него.
По М. Н. Эпштейну (2000), в человеческой жизни встречается три типа событий:
1) поступки – события, которые свершаются с человеком по его собственной воле, в силу тех или иных принятых им решений с учетом имеющихся у него психологических ресурсов (выбор профессии, спутника жизни, места жительства, политической позиции и пр.);
2) случайности – происшествия, в которых могут быть обнаружены закономерности статистического, сверхиндивидуального порядка; для человека они выступают как события, в которых он является не субъектом, но как бы объектом "чуждой воли", жертвой некоего сверхличного стечения обстоятельств (аварии, катастрофы, эпидемии, игровые проигрыши и выигрыши, неожиданные встречи и т. п.);
3) свершения – события как результат определенной закономерности, с какой предшествующие поступки и деяния человека ведут к определенным происшествиям в его жизни; в таких событиях как бы завершается некое действие, начатое человеком по собственной воле, но затем вышедшее из-под его ведома и контроля; здесь человек предстает как объект того воздействия, которое прямо или косвенно вытекает из действий, предпринятых им как субъектом.
На основе работ последних лет (В. П. Зинченко, Б. С. Братусь, Ф. Е. Василюк, В. Н. Панферов и др.) этот перечень можно дополнить также категорией преодоления. Это события индивидуальной жизни как результат смыслового взаимодействия с воображаемым семантическим полем судьбы, в котором человек становится субъектом того действия, которое было начато и случилось с ним поначалу не по собственной воле (например, неожиданные выздоровления от тяжелых болезней, "поступки вопреки", риск и авантюра, "обретения веры", трансцендентальные феномены и пр.).
Одним из критериев отбора событий жизни в нарратив является их кажущаяся уникальность, единичность, отклонение, вариативность по отношению к условной событийной норме. Так, вполне понятно, что такие жизненные случаи, как получение образования, влюбленность, женитьба, рождение детей и пр. с высокой вероятностью входят в сотни и сотни человеческих жизней, они почти предсказуемы и ожидаемы в них, но прерванное по разным обстоятельствам, трудно или долго получаемое образование, неразделенная любовь, неудачный брак, тяжелые роды и т. п., как ни парадоксально, имеют более высокий нарративный потенциал ("расцвечивают" и "украшают" автобиографию, декорируя нормативность и становясь более значимыми для человека).
Также понятно, что если чья-то жизнь состоит по преимуществу из достаточно безликих нормативных событий и при рассказывании достойна оставаться лишь хроникой, то при повествовании "для других" в нее специально могут включаться добавочные, выдуманные и, как правило, заимствованные вариативно-ненормативные компоненты – они "оживляют", "одухотворяют" нормативность, делают ее не только персонализированной, но и создают привлекательный прецедент для других.
Конечно, непохожесть на других, осознание собственной единичности и неповторимости очень важны для самопринятия, самоуважения, чувства собственного достоинства, но в этом случае выстраиваемый автобиографический нарратив куда как в большей степени опирается на апокрифы, архетипические сюжеты, литературные фабулы, содержит "ложные воспоминания", фантазии, преувеличения и пр. Их доля в автобиографическом нарративе определяет его трансформацию в "легенду о себе", в повествование о "квазижизни" и становится ресурсом для создания индивидуальной мифологии и даже прямой лжи о себе. Степень отклонения текста автобиографии от биографической хроники отражена в формах построения биографического нарратива: так, в описательной (констатирующей) автобиографии, похожей на хронику, почти не найти "насыщенных описаний" и "распакованных" для других смыслов.
При использовании дидактического способа в автобиографию включаются прецедентные наставительные элементы, усвоенные как нормативные при социализации. Если автобиография сама строится как описание прецедентных случаев (перформативный способ), то амплификация происшествий и уклонения от реальности очевидны и в чем-то даже неизбежны и т. д.
Вторым критерием отбора событий жизни в нарратив можно считать согласованность происшедшего с избранным человеком жизненным проектом: "жизнь пишет себя", и каждое событие нарратива должно подтверждать, представлять ее такой, какой она задумана субъектом, копировать собой ее смыслы. Эта согласованность обусловлена неустранимой внутренней пристрастностью личности, рожденной ее персональной жизненной идеологией, субъективной субкультурой, избранным жизненным сценарием и жизненным мотивом (борьбы, служения, терпения, страдания и т. д.). Согласно избранной идеологии, некоторые события в "запланированной" жизни должны произойти обязательно, они как бы "просятся" в нее, "вытекая" из избранного сюжета, и если не возникают в ней сами по себе как результат ее проживания, то произвольно конструируются, привносятся сознанием, как "обязанные там быть". Если в реальной жизни возможны случайность, непоследовательность, противоречивость, ошибочность, то в нарративе всего этого, как правило, нет и каждый эпизод есть закономерный элемент мыслимой человеком целостности.
Отклонения от "запланированной реальности" рождают переживания отчуждения, дистанцирования от собственной жизни, и автобиографическая наррация за счет совмещения временных и смысловых пластов прошлого и настоящего в какой-то мере позволяет с нею совладать. В этом плане автонаррация может выступать как своеобразный интегральный механизм психологической защиты: при невозможности "подправить хронику" она компенсирует реальность настоящего.
Операции связывания происшествий (знаний о них, зафиксированных в известных субъекту источниках) с субъективной памятью или выражением впечатления о них (отношения, интерпретации, переживания, значения, оценки) – основная движущая сила в создании автобиографического нарратива. Жизнь и мир, как мы говорили выше, предстают в нем как мир и жизнь "моими глазами" – через призму индивидуальных мотивов, желаний, смыслов, целей, способов и возможностей субъекта. Основной способ связывания и осмысления событий в автобиографическом нарративе – "Я-центрический". Ему подчинены и временно́й принцип (хронологическое расположение событий в рассказываемом тексте), и пространственное соположение событий повествования, и их толкование, и "декорирование" (насыщение яркими подробностями, деталями, комментариями), и аргументация и пр. По сути, автобиографический нарратив не "интересуется" ничем, кроме самого субъекта, – ни другими людьми, ни историческими обстоятельствами, ни экономическими условиями (они создают лишь более или менее достоверный фон повествования) и т. д.
Анализ автобиографических текстов позволил выделить ряд фрагментов жизненного пути, чаще других подвергающихся нарратизации и выступающих как характеристики личности, формы ее самообъективации.
1. "Развилки/выборы". Более всего личность объективирует себя в историях о представляющихся неоднозначными событиях жизни. Сделанный личностью "правильный выбор" характеризует не столько ситуацию, сколько самого субъекта. "Развилки" выступают как своеобразный пример "неувядающего прошлого", точнее, "прошлого, не желающего уходить" и продолжающего через многие годы влиять на настоящее человека. Оно становится "застывшей фигурой" сознания, придающей прошлому возможность "обосновывать" (легитимизировать) настоящее или "контрапрезентировать" (отрицать) нынешнее положение человека, его социальный или личностный статус.
Ниже приведены примеры таких "развилочных" повествований.
* * *
У нас большая дружная семья – мои родители, четверо детишек, бабушка, моей мамы мама, еще жива, мы ее давно перевезли к себе. С нами третий год живет мой племянник, он учится в университете, и дочь моей покойной сестры со своей дочуркой. И никогда никаких ссор, обид, разногласий. Всем хватает места и внимания. У нас в роду у всех были большие семьи, почти все жили вместе или по соседству, и нас, родственников, всегда тянет друг к другу, чтобы жить "семейным гнездом". И все женились и выходили замуж по любви. Правда, меня моя любовь не дождалась из армии, вышла за другого, и я женился через несколько лет на своей сослуживице. Мы с ней вместе уже двадцать лет… В любви, как говорится, и в согласии. Я уж теперь и не мыслю своей жизни с кем-то другим.
Но иногда думаю: а как бы сложилась моя жизнь, если бы та, первая, меня дождалась? Я ее ни разу с тех пор не видел, никогда не искал и никого о ней не спрашивал. Но почему-то и не забывал. Она мне до сих пор снится, я часто думаю о ней, о том, как бы мы встретились или что бы было, если бы я сразу стал искать ее, отбил бы у того, другого… хотя и бессмысленно все это. До сих пор по ней обмираю, при каждом воспоминании сердце болью какой-то щемит, тоска накатывает, что не сбылось… Даже жене никогда не рассказывал, хотя, наверное, в первые годы нашей семейной жизни она что-то такое чувствовала… Я, конечно, ее любил, но как ту, первую, конечно, не сравнить… Я такого больше никогда ни с кем не испытывал, она мне была каким-то подарком, жизнь зажгла и… сожгла, "осталось немного пепла и немного дыма" [цитирует И. Бродского], и, как говорится, из того, что было или, правильнее, осталось, я и слепил себе свое новое счастье… или просто благополучие.
Михаил К., 57 лет
* * *
Я всегда добиваюсь своих целей, у меня многое получается, все горит в руках. Я понимаю, что многие завидуют моему таланту и везению, но стараюсь не обращать на завистников внимания, тем более что мне ведь тоже не все дается так просто, "слегонца". Но я и трудности умею преодолевать, встречаю их, как спортсмен финишную ленточку – грудью, никогда нигде не трушу, не отступаю. Или просто принимаю свои неудачи и иду дальше.
Вот когда я заканчивала институт, мне на госэкзамене поставили четверку, хотя я шла на красный диплом. Не потому что я плохо знала билет, а потому что я решила выручить одногруппника, который свой билет – ни в зуб ногой, и пошла отвечать не в свою очередь – не в ту подкомиссию, где были нормальные преподаватели, а в другую, где сидели чужие и нелюбимые. Пропустила его, как оказалось, себе во вред. В ответах была уверена, да еще думала, что они красный диплом не зарубят, а они зарубили, говорили, что я вообще отвечала на тройку, а они даже "смилостивились" надо мной… Хотя какая мне разница была, если это не пятерка? Зачем смилостивились-то?
Вот так я и лишилась красного диплома. Всю жизнь не могу забыть об этом, костром в сердце горит, хотя на дальнейшую мою жизнь и карьеру это никак и не повлияло. Это мне надолго стало жизненным уроком – глупо быть добренькой и благородненькой.
Ирина Б., 54 года
2. "Пик-переживания" (термин А. Маслоу). Рассказы об индивидуальных переживаниях, представляющихся необычными или сверхзначимыми, выступают как самохарактеристики, указывающие на собственную неординарность, самобытность ("этот уникальный опыт явлен именно мне, поскольку я этого достоин", "я – в числе избранных"). Этим достигается более высокий уровень самопринятия и поддержания интереса других к своему "Я".
Приведенные ниже примеры указывают на такие же персональные, обычно единичные переживания в жизни людей.