Как фашистскую пропаганду расценили работники НКВД и такое высказывание 16-летнего школьника из Челябинска, по-своему оценившего результаты процесса по делу так называемого "Параллельного троцкистского центра": "Своим умом Карл Радек понял, что весь мир стоит перед фашизмом, что фашизм захлестывает весь мир и, естественно, нужно своевременно перейти на сторону фашизма, и он это сделал… Хотя эти люди, как вы говорите, агенты гестапо, но вы мне найдите хотя одного человека в Советском Союзе, который бы равнялся по уму Карлу Радеку".
В ходе подготовки к выборам в Верховный Совет РСФСР жительница г. Горького М.О. Демурова в мае 1938 г. на собрании избирателей высказалась так: "Гитлер имеет в Германии большой авторитет, он взял Австрию, и даже никому и не снилось, а сейчас он возьмет Чехословакию и другие подчинит мелкие государства, а затем отберет от Франции Трансваль, ну и с Англией у него не совсем плохие взаимоотношения, а потом может взять и СССР". Несмотря на загадочный "французский Трансваль", появившийся, возможно, благодаря какой-то ошибке (или ослышке) информатора, высказывание (расцененное как антисоветское) давало довольно точную, хотя и пессимистическую, характеристику международной ситуации с точки зрения СССР. Публикатор специально отметил, что подобные суждения не стоит относить к "общераспространенным мнениям"; представляется, однако, что подобных высказываний встречалось в те годы немало.
Можно предположить, что иногда отмечавшиеся нескрываемые симпатии к фашизму, прежде всего среди молодежи, объяснялись желанием пооригинальничать (культуролог, впрочем, в этой связи предпочел бы выделить стремление нарушать культурное табу, особенно свойственное для детей и юношества и характерное для определенного этапа усвоения социокультурной традиции). В партийных документах и материалах НКВД нередко встречаются упоминания о нарисованных "фашистских знаках" (очевидно, свастике). Особенно популярными эти запретные знаки оказались среди студентов. Так, в мае 1936 г. в Свердловске была арестована группа студентов Индустриального института, у которой "имелись связи с фашистами Германии, причем в группе были комсомольцы… носившие на лацканах пиджака фашистские знаки, и открыто, под маркой Мопровской выставки к 1 Маю предлагали выставить для всеобщего обозрения фашистские реликвии". И не случайно время от времени в документах НКВД встречаются упоминания о "детских фашистских группах" или о случаях, когда школьники рисовали знаки свастики на партах или даже на спинах товарищей…
Понятно, что и сознательные, хотя и пассивные противники Советской власти, связывали с германским фашизмом определенные надежды - и не только как с силой, способной военным путем победить большевиков, но и как с возможной альтернативой коммунизму как таковому. Уже в 1933 г. ленинградское ОГПУ, внимательно следившее за ситуацией среди так называемых "бывших", отметило и "консолидацию социально-чуждых и враждебных элементов", и "активную концентрацию" бывших членов буржуазных партий, "открыто ориентирующихся на фашизм и высказывающих симпатии Гитлеру".
Конечно, трудно доверять материалам НКВД относительно существования в СССР "фашистских организаций", особенно после 1933 г. Как правило, подобные дела попросту фабриковались. Так, в феврале 1934 г. Г.Г. Ягода направил И.В. Сталину сообщение об аресте членов "широко разветвленной фашистской организации", именующейся "Российская национальная партия", которая ставила своей конечной целью "свержение советской власти и установление в стране фашистской диктатуры". В состав руководящего "политического центра", по мнению ОГПУ, входили академики историки В.И. Вернадский и М.С. Грушевский, литературоведы Н.С. Державин, В.Н. Перетц и М.Н. Сперанский, химик Н.С. Курнаков, ряд других видных ученых. При этом, как отмечалось в сообщении, "организация была создана по прямому указанию закордонного русского фашистского центра… фашистский центр за границей, сформировавшись на базе евразийского движения, включил в себя панславистские элементы и был тесно связан с французскими интервенционистскими кругами", и лишь с 1932 г. "в связи с усилением фашизма в Германии и затем прихода к власти Гитлера организация ориентировалась на фашистскую Германию". Очевидно, что не только сама организация и ее "политический центр" были изобретены ОГПУ, но и о фашистской идеологии как таковой авторы документа имели довольно приблизительные представления.
Другим примером может служить дело "молодежной фашистской организации ГитлерЮгенд" в Москве. Не отставали от столичных чекистов и их провинциальные коллеги: так, в Ленинграде и области только в 1935 г. было раскрыто 9 "фашистских групп", а в 1937 г. там же была ликвидирована "фашистско-террористическая организация", состоящая более чем из 50 человек во главе с "агентом гестапо". На самом деле это были члены городского общества глухонемых…
Неоднократно "немецко-фашистские шпионы и диверсанты" фигурировали на печально знаменитых московских процессах.
Но были и другие случаи. Так, в 1934 г. в Воронеже была ликвидирована "фашистская группа" врача-хирурга И.В. Словцева. Среди 14 участников группы были преподаватели, актеры, музыканты и др. В обвинительном заключении говорилось, что "с 1931 г. собирались музыкальные вечера у Словцева по пятницам, занимались пением и музыкой… Оформление фашистской организации состоялось в 1933 г. после прихода Гитлера к власти… Словцев одобрял методы борьбы Гитлера с коммунистами как с "врагами нации"". Деятельность "группы Словцева" сводилась к тому, что ее члены слушали передачи из Германии и Чехословакии, записывали их и пересказывали знакомым. Обсуждая услышанное, они рассуждали о применении идей фашизма в Советском Союзе; один из участников группы был убежден, что "на стороне фашизма культурные люди". Участники группы были приговорены к различным (до 8 лет) срокам заключения. В 1989 г. приговор был отменен Верховным Судом РСФСР, который по материалам дела заключил, что "высказывались личные суждения без цели подрыва или ослабления, свержения Советской власти". Характерно, однако, что в полной реабилитации членам группы было отказано.
* * *
Как уже отмечалось, в начале 1930-х гг. роль главного потенциального противника перешла к Японии, а с середины 30-х годов - к фашистской Германии. Но одновременно сохранялась инерция враждебного восприятия Англии и Польши.
Например, в апреле 1935 г. некий повар Родионов обратился к докладчику со словами: "Англия и Япония хотят задушить Советский Союз. Ты, тов. докладчик, скажи т. Сталину, чтобы никогда не доверял англичанам".
Что же касается Польши, то даже в учебнике географии 1932 г. издания для школ рабочей и крестьянской молодежи в разделе "Ватиканский город" [так в документе - авт.] утверждалось, что папа римский "неустанно возносит моления о том, чтобы Бог покарал большевиков, ругает пятилетний план социалистического строительства и втихомолку принимает участие в подготовке военного нападения на СССР капиталистических, особенно католических стран (Франции и Польши)". И в массовом сознании встречались высказывания о том, что "с Запада в свою очередь пойдет на нас Польша". Как заявил в феврале 1935 г. мастер одного из пермских военных заводов Пильщиков: "Посмотрите, что делается сейчас за границей: Германия, Польша сколачиваются в военный союз, чтобы идти войной на Восток". Подобных примеров можно привести немало.
Конечно, новые реальности давали о себе знать, и в 30-е годы порой встречались рассуждения о будущей судьбе Польши в случае новой мировой войны. Так, в 1933 г. на одном из предприятий Свердловска на партийном собрании, посвященном обсуждению международного положения СССР, один из слушателей поинтересовался: "В свете сегодняшних дипломатических отношений с Германией не меняется ли роль Польши, не вынуждает ли стать буфером для СССР от германского империализма, так как в случае военных событий между Германией и СССР с первых дней объявления войны [означает] Польше свою государственную независимость безусловную потерю" [так в документе - авт.]
Конечно, представления о Польше отнюдь не исчерпывались военной темой. В 1920-е годы, особенно среди этнических поляков, неоднократно отмечались настроения в пользу переезда в Польшу. При этом порой встречались такие высказывания: "В Польше рабочим живется лучше, так как каждый чувствует себя свободным, а если там есть помещики, то ведь в России имеются коммунисты, такие же помещики". Многие граждане СССР в течение 20–30-х годов имели родственников в Польше, поддерживали с ними постоянную связь (и пострадали из-за этого в годы "ежовщины"). Тем не менее накануне войны большинством политически и социально активного населения Польша скорее воспринималась как потенциальный противник, чем союзник, бывшая часть Российской империи или соседнее, близкое по своим историко-культурным корням, славянское государство.
После заключения между СССР и Германией пакта о ненападении в августе 1939 г. многие советские граждане пришли к выводу, что судьба Польши предрешена. Так, жители Ленинграда, в частности, отмечали, что "Германия в этом договоре развязала себе руки в отношении Польши… Она безнаказанно приберет Польшу к рукам". При этом участие СССР в новом разделе Польши мало кем предполагалось. Как предсказывал в беседе с сослуживцами сотрудник Наркомлеса СССР, "Германия пактом о ненападении и торговым договором свяжет [СССР] по рукам и ногам, чтобы в это время разделаться с Польшей". Большинство комментариев носило достаточно отстраненный характер; иногда встречались такие предположения: "В результате договора сильно пострадает Польша, ее сильно пощипают, хотя она заслуживает этого". Высказывались даже более жесткие оценки: "Польша своим криком и дерзким поведением вынудила Германию выступить". Однако подобные настроения вряд ли преобладали. Как вспоминал позднее К. Симонов, "когда началась война немцев с Польшей, все мое сочувствие так же, как и сочувствие моих товарищей по редакции военной газеты, где мы вместе работали, было на стороне поляков, потому что сильнейший напал на слабейшего и потому, что пакт о ненападении пактом, а кто же из нас хотел победы фашистской Германии в начавшейся европейской войне, тем более легкой победы? Быстрота, с которой немцы ворвались и шли по Польше, огорошивала и тревожила".
Вместе с тем вступление советских войск в Западную Украину и Белоруссию и последовавшее присоединение этих областей к СССР было встречено скорее одобрительно. Одни рассматривали это как возможность распространения социализма на новые территории, другие же - как восстановление законных границ и интересов России. Академик В.И. Вернадский, в частности, записывал в дневнике в октябре 1939 г.: "…политика Сталина - Молотова реальная, и мне кажется правильной государственно русской".
Подобная позиция отнюдь не была исключением. Как подчеркивает В.А. Токарев, отношение таких видных историков, как Ю.В. Готье, Б.Д. Греков, В.И. Пичета, Е.В. Тарле к разделу Польши демонстрирует их поддержку пропагандистских акций сталинского руководства. С одной стороны, большинство из них придерживалось "великорусской" точки зрения, рассматривая Западную Украину и Белоруссию как осколки Киевской Руси и тем самым находя историческую справедливость в их присоединении. Хотя присущие им либеральные взгляды не позволяли безоговорочно соглашаться с политикой Сталина, это не помешало им принять самое активное участие в пропагандистской кампании по поводу "воссоединения" Украины и Белоруссии.
Надо сказать, что эта пропагандистская кампания, которую подготовило и провело советское руководство, в целом достигла своей цели. Как отмечал К. Симонов, сказалась атмосфера напряженности в советско-польских отношениях последних десятилетий. Кроме того, отодвигалась западная граница, было предотвращено соглашение между Гитлером и западными державами, которого так боялось советское руководство. К тому же ни Англия, ни Франция, объявив войну Германии, вопреки своим обещаниям так и не пришли на помощь Польше. Неудивительно поэтому, что Симонов встретил вступление советских войск на территорию Польши "с чувством безоговорочной радости".
Те же настроения владели и многими красноармейцами, которые участвовали в походе на Западную Украину и Белоруссию. Один из них в ноябре 1939 г. писал своему другу, тоже красноармейцу, в Ленинградский военный округ: "В этом году и мне пришлось идти в рядах непобедимой славной Красной армии вызволять от гнета помещиков наших братьев украинцев и белорусов". Другой гордо заявлял: "О международной обстановке не забываем и всегда готовы по зову правительства выступить на защиту своих священных границ, а так же для освобождения трудящихся любого государства, которые хотят мирной жизни".
Что же касается остальных советских граждан, то одни из них в ходе выборов в ноябре 1939 г. интересовались, на каких основаниях присоединили Западную Украину и Белоруссию, в то время как другие высказывали недоумение: "Почему при определении границ Варшава осталась у Германии". И многие приветствовали "освобождение народов западной Белоруссии и Западной Украины от ига капиталистов и помещиков бывшей Польши… ига панских панов [так в документе - авт.], которые годами издевались над его [народа] кровной землей и не давали процветать ныне освобожденной нами - советским народом - новой молодой республике". Впрочем, среди самих "освобожденных" отмечались и иные настроения - так, некий сельский учитель из Вилейского района заявил, что "Красная армия освободила народ Западной Белоруссии и Западной Украины не от нищеты и бесправия, а от хорошей жизни". И такие высказывания были отнюдь не единичными.
Как бы то ни было, казалось, "польский вопрос" разрешен историей раз и навсегда. В конце 1939 г. в Свердловске был конфискован весь тираж брошюры "Письмо обкома МОПР", вышедшей тиражом 3000 экземпляров. Как писал начальник местного обллита, это было оправдано тем, что "материал не отвечает действительности (говорилось о германском фашизме и Польше как государстве)".
Одно из немногих исключений составлял председатель Оборонной комиссии Союза писателей Всеволод Вишневский, имевший в те годы доступ к закрытой для других информации и регулярно общавшийся с крупными военными деятелями, в том числе с наркомом обороны К.Е. Ворошиловым. Уже 1 сентября 1939 г. он записал в дневнике: "Возможно, что в нужный момент мы объявим лозунг "восстановления Польши", найдем кадры народные, демократические и т. п. в самой Польше, перетянем на свою сторону ряд элементов. Нас предпочтут немцам".