Конечно, наличие подобных настроений рассматривалось как результат плохой пропагандистской работы; в частности, в одной из справок на эту тему, составленной в Свердловске в мае 1943 г., именно в разделе о недостатках подчеркивалось, что инженерно-технические сотрудники оборонного завода "не могли дать вразумительных ответов на вопросы. Так, например: причины роспуска Коминтерна объясняют давлением со стороны союзников на Советский Союз".
Выступая на партийном активе в сентябре 1944 г., зав. отделом пропаганды одного из свердловских райкомов говорила: "Сейчас за границей усиленно отыскивают факты, которые бы говорили, что не отказываются ли большевики от некоторых старых форм, не делают ли принципиальных уступок? И не только это интересует заграницу, но мы имеем целый ряд фактов, которые говорят о том, что у многих наших товарищей (низовых руководящих работников) есть сомнение - не отказываемся ли мы от некоторых взглядов. Это было с целым рядом мероприятий, религией, Коминтерном и т. д." Понятно, что с подобным влиянием извне предполагалась борьба, силами прежде всего пропагандистского аппарата.
Не только роспуск Коминтерна, но и гораздо менее значительные и на первый взгляд мало связанные с межсоюзническими отношениями мероприятия власти, как, например, введение погон в Красной армии, вызывали даже у старшего офицерского состава разговоры о влиянии союзников. Так, офицер штаба 21-й армии майор Любомудров заявлял, что "введение погонов в армии имеет определенный смысл международного характера… Америка предложила нам привести в порядок офицерский состав". Другой офицер, но уже из штаба 64-й армии, майор Павлик, придерживался того же мнения: "Это все-таки сделано под давлением Англии и Америки". Характерно, что эти высказывания, достаточно нейтральные, рассматривались как примеры "отрицательных" и "антисоветских" настроений. Что касается рядового состава, тут высказывались мнения гораздо более определенные. Так, красноармеец Павлушин уверял своих товарищей, что "Англия и Америка предложили Советскому Союзу открыть церкви, ввести погоны, и эти мероприятия проводятся в жизнь". К еще более радикальным выводам пришел сержант Панасенко, кстати, член ВЛКСМ. Он расценил введение погон как начало изменения государственного строя СССР: "Я думаю, что у нас государственный строй будет таким же, как в Англии и Америке, потому что Советская страна среди капиталистических стран одна существовать не сможет".
Ленинградец И.И. Жилинский, начальник отделения Управления дорожного строительства Октябрьской железной дороги, в своем блокадном дневнике в январе 1942 г. сделал, пожалуй, наиболее трезвый вывод: союзники "имеют попытку повлиять на внутренний режим в нашей стране в смысле свободы слова и вероисповедания в полном смысле этих терминов на демократических началах. Однако наши в этом, конечно, проявят достаточно увертливости, а Америка и Англия отступят и разрешат нам вариться в собственном соку".
Иногда в массовом сознании на союзников возлагались совсем уже невероятные надежды. В Ленинграде еще в 1942 г. появились слухи о том, что ведутся переговоры о сдаче города "в аренду" на 25 лет. В результате "скоро будет изобилие продуктов и разных товаров, так как город сдают в аренду англичанам и американцам". Одновременно среди офицерского состава Ленинградского фронта "распространялись слухи о том, что в Москве ведутся переговоры между СССР, США, Англией и Германией об объявлении Ленинграда открытым городом и превращении его в международный порт".
Впрочем, о судьбе Ленинграда в других частях страны высказывались в связи с союзниками еще более неожиданные предположения. Так, в Удмуртии лектору был задан вопрос: "Правда ли, что Рузвельт предъявил т. Сталину, чтобы отдали Ленинград немцам, тогда будем помогать".
В июне 1944 г. подобные слухи были зафиксированы в Архангельске, где трудящихся волновал среди прочего такой вопрос: "Правда ли, что благоустраивают города Архангельск и Молотовск [ныне Северодвинск - авт.] в связи с передачей их в аренду Англии", а в мае 1945 г. - в Литве: "весь Вильнюс" говорил о том, что Америка забирает весь прибалтийский край сроком на пять лет в счет долгов Советского Союза Америке за оказанную помощь в период войны".
* * *
Естественно, что все надежды и опасения, связанные с союзниками, оставались все-таки на периферии массового сознания (исключение составляло, как говорилось выше, ожидание второго фронта).
Но были регионы, в которых вопрос о политике союзников оказывался без преувеличения первостепенным. Речь идет о Западной Украине и, в еще большей степени, Прибалтике, где с союзниками связывались вполне конкретные надежды.
Не претендуя на полноту освещения ситуации в Прибалтике и на Западной Украине, скажем несколько слов (на примере Литвы) о том, какую роль представления о союзниках играли в массовом сознании населения этих территорий.
С первых дней освобождения прибалтийских республик от немцев развернулось сопротивление, как пассивное, так и активное, вторичной советизации.
Конечно, важную роль играли формирования, созданные по инициативе и при поддержке немцев и продолжавшие сопротивление в надежде на принципиальное изменения хода войны и возвращение немецких войск. Однако для большинства противников Советской власти было ясно, что война Германией проиграна и что необходимо найти каких-то иных союзников, без помощи и прямого вмешательства которых борьба против армии-победительницы и огромного СССР, доказавшего свою жизнеспособность, немыслима. И такими союзниками могли быть только "демократические державы", Англия и Америка, также оказавшиеся в числе победителей, настороженно относившееся в сталинскому режиму и его растущему могуществу в Европе, а главное, делавшие определенные политические жесты в сторону Прибалтики. Речь идет как о положениях "Атлантической хартии", осуждавших любые аннексии, так и о сохранении на Западе старых дипломатических миссий прибалтийских стран. То, что союзники фактически согласились с оставлением Прибалтики в составе СССР, было либо неизвестно местным националистам, либо горячо ими опровергалось. Так, в декабре 1944 г. по советским учреждениям был разослан "Приказ № 13" штаба армии "Свобода Литвы", в котором сообщалось, что "в Румынии, Болгарии и Югославии установились фашистские власти и изгоняют коммунистов и что Англия и Америка готовы оказать помощь Литве в изгнании Советов и сделать Литву свободной". А по поводу решений конференции трех держав в Ялте в феврале 1945 г., безапелляционно заявлялось: "Крымская конференция - это пыль в наши глаза и обман народа".
С лета 1944 г. постоянным мотивом в информационных материалах ЦК КП(б) Литвы оставались слухи о том, "что Литва будет теперь такая, как во времена Сметоны, так как этому поможет Англия и Америка". При этом признавалось, что "эта агитация до некоторой степени пользуется влиянием среди населения и отражается на проведении мобилизации" (кстати, один из аргументов противников мобилизации заключался именно в том, "что Англия и Америка не дали приказа о мобилизации, что русские это сами выдумали и не надо идти в Красную армию").
На самом деле ситуация была гораздо сложнее, и если работники ЦК еще пытались делать хорошую мину при плохой игре, в материалах с мест положение характеризовалось намного жестче. Так, в сообщении Зарасайского укома КП(б) Литвы делался такой вывод: "Наша агитмассовая работа мало действенна, а ихняя массовая работа все более распространяется, содержание которой заключается (помощь Англии, приходе литовских войск и изгнание Советов с территории Литвы, о том, что конференция в Сан-Франциско признала старое литовское правительство и независимость Литвы)" [так в документе - авт.].
Даже призванные в Красную армию придерживались подобных взглядов. Так, рядовые 50-й запасной Литовской стрелковой дивизии Белецкас и Ожакаускас в ноябре 1944 г. заявляли: "Хотя СССР вместе с союзниками разобьет Германию, война на этом еще не окончится. Советский Союз будет воевать потом с союзниками. Англия и Америка не допустят, чтобы большевизм закрепился в Европе… Большевиков нигде не терпят, не только в Германии, но и в Англии и Америке".
Конечно, далеко не все население с радостью ожидало прихода союзников. Так, на собраниях крестьян, получавших землю в соответствии с советской земельной реформой, постоянно звучали вопросы: "Если придут англичане и американцы, не заберут ли землю, которую сейчас получаем".
Что же касается противников Советской власти, они были настолько уверены в скором появлении англо-американских войск, что даже в листовках призывали порой "убивать всех советских активистов, называя их предателями, а красноармейцев не трогать, ибо после разгрома немцев под давлением англичан и американцев уйдут из Литвы".
Своего апогея эти ожидания достигли в начале 1945 г. В материалах КГБ Литвы зафиксированы, помимо оживления деятельности "бандформирований", многочисленные высказывания на эту тему. Как подчеркивалось в "Докладной записке о результатах борьбы с бандитизмом и антисоветским подпольем на территории Литовской ССР за 1 квартал 1945 г.", "антисоветские элементы" распространяли "контрреволюционные провокационные слухи" о скорой гибели Советской власти, освобождении Литвы от большевиков после разгрома Германии с помощью Америки и Англии, и приводились конкретные примеры: "К весне надо ожидать, что загремит оружие наших лесных братьев и им окажет помощь Англия и Америка, которые освободят нас от большевиков… Сюда придут Англия и Америка, и тогда будем стрелять русских крепче, чем в 1941 г."
Однако уже решения Крымской конференции вызвали разочарование. Как говорилось в спецсообщении НКГБ, "литовское население результатами Крымской конференции по польскому вопросу и по вопросу быстрейшего окончания войны довольно. Однако литовские националисты весьма разочарованы и недовольны успешным окончанием работы конференции, отсутствием разногласий среди союзников, а также тем обстоятельством, что вопрос о Прибалтике вообще не обсуждался на конференции".
Весной и летом 1945 г. в Литве проводилась кампания но сбору подписей под обращением к Сталину. То, что это вызывало саркастические вопросы: "Почему мы не подписываем письма Трумэну и Черчиллю, а только одному Сталину", это бы еще ничего. Прошел упорный слух, что таким образом Советский Союз проводит "скрытый плебисцит", и если будет подписано другое обращение (очевидно, о выходе из состава СССР), то Литва станет независимой республикой.
В это же время, в июне 1945 г., отвечая на вопросы следователя НКГБ, участница подполья Э. Гутаускайте объясняла, что она и ее друзья "рассчитывали на помощь Америки, каковая к этому времени подготовит и высадит свои войска на нашу территорию и затем нам поможет свергнуть советские власти и создать литовское независимое демократическое государство". Война к тому времени уже окончилась, но еще несколько лет прибалтийские "лесные братья" и шире - все противники Советской власти в западных областях страны, продолжали ждать новой войны и триумфального появления западных армий. Впрочем, это уже выходит за темы данной работы.
* * *
Наиболее симпатичным и близким к реальности образ союзника рисовался в тех случаях, когда основывался на личных впечатлениях. В условиях войны появились элементы так называемой "народной дипломатии". Однако если со стороны союзников это была, как правило, инициатива отдельных лиц или небольших групп (например, мать троих погибших на фронте сыновей, группа английских моряков, лечившихся в советском госпитале), то с советской стороны ответные письма, как отмечает современный исследователь, "составлялись в коллективах, на митингах и общих собраниях трудящихся, публиковались в газетах". Любопытно, что этот же исследователь устроенные для иностранных моряков "встречи со знатными советскими людьми, экскурсии на предприятия и в учебные заведения, посещение госпиталей" расценивает как "общение и контакты неформального характера [курсив мой - авт.]"Вообще, именно контакты с иностранными моряками в портах Архангельска, Мурманска, Владивостока всегда приводятся в качестве примера, хотя количественно и территориально они носили ограниченный характер, да и вообще общение с иностранцами не поощрялось даже для тех, кто работал с ними "по долгу службы". Так, выступая на заседании Совинформбюро в январе 1944 г. секретарь ЦК, руководитель Совинформбюро А.С. Щербаков заявил: "Мы предупреждали товарищей и хочу еще раз сделать предупреждение, что всякого рода встречи, беседы, советы должны быть только с разрешения и ведома руководства".
Каковы масштабы этих контактов? Например, в августе 1942 г. в Архангельске находилось 40 английских и американских судов, 14 из них торговые, команды которых составляли не менее 8 тыс. человек. Все население Архангельска в 1939 г. составляло около 280 тыс. человек; другими словами, один иностранец приходился на 30–40 местных жителей. Понятно, что в такой ситуации контакты зачастую носили несанкционированный (и, с точки зрения власти, предосудительный) характер - вольные беседы, мелкая торговля и т. п.
Были приняты соответствующие меры: увеличено количество милиции и патрулей, особенно в "местах скопления иностранцев", начались высылки из города (женщин высылали за проституцию, беспризорников за спекуляцию). Количество высланных превышало полторы тысячи человек, и, конечно, желаемый результат был в значительной степени достигнут.
Контакты рядовых советских граждан с представителями союзников на протяжении почти всей войны происходили на некоторых участках фронта (моряки и летчики на Севере, челночные полеты американцев, французские летчики знаменитой эскадрильи "Нормандия - Неман"), на территории Ирана, и, наконец, в немецком плену. Пожалуй, лишь в последнем случае они были и достаточно массовыми и подлинно неформальными.
В воспоминаниях офицера-политработника рассказывается, что при освобождении Данцигского лагеря им были найдены многочисленные рукописные сборники песен, принадлежавшие содержавшимся в лагере советским девушкам. Офицер использовал их для политбесед с бойцами. По его словам, помимо известных в сборниках было много песен, сочиненных в лагере. Они по своей тематике делились на несколько групп, и одну из них составляли песни, где выражалось сочувствие военнопленным из славянских и союзных стран, особенно чехам, югославам, французам. Необходимо помнить, что в подобного рода фольклоре находит отражение лишь то, что является, хотя бы неосознанно, для безымянного автора жизненно важным.
* * *
В ходе войны был подписан ряд соглашений со странами Восточной Европы, оккупированными гитлеровцами. На территории СССР формировались польские и чехословацкие соединения (армия Андерса в 1941–1942 гг., дивизия им. Т. Костюшко и чехословацкие части в 1943 г.), впоследствии непосредственно принимавшие участие в боевых действиях, причем, за исключением армии Андерса, на советско-германском фронте. Вместе с тем относительная немногочисленность этих соединений и то, что они снабжались (а частично и комплектовались) з основном за счет ресурсов Советской армии, привело к тому, что массовое сознание, особенно в тылу, зачастую не воспринимало их в качестве полноценных союзников. Рассмотрим отношение к ним на примере, может быть, самом ярком.
30 июля 1941 г. в Лондоне было подписано советско-польское соглашение, восстановившее дипломатические отношения между СССР и Польшей. Подписание этого соглашения одобряли далеко не все; так, московский писатель Б. оценил его как "позорное соглашение" и добавил: "В 1939 г., занимая Польшу, мы называли поляков прогнившей неспособной нацией, даже ссылались на Энгельса. А теперь поляки - наши союзники, славянская кровь, героический народ…"
Тем не менее в соответствии с этим соглашением было решено создать на территории СССР армию из числа польских граждан во главе с генералом В. Андерсом.
Однако летом 1942 г. армия Андерса была выведена из СССР и впоследствии принимала участие в боях на Западном фронте. У большинства советских граждан подобное развитие событий вызвало искреннее недоумение.
Понятно, что и самое активное участие польской армии в боях на советско-германском фронте вряд ли существенно повлияло бы на ход и исход боевых действий. Тем не менее на какое-то время вопрос об этом стал одним из самых часто задаваемых на различных собраниях, лекциях и беседах. Надо помнить, что в это время происходила Сталинградская битва, которая не без основания многими даже тогда рассматривалась как решающая и в ходе Великой Отечественной, и в ходе Второй мировой войны.
В течение 1942–1943 гг. в разных концах огромной страны задавался один и тот же вопрос - участвует ли в боях польская армия? Почему польская армия не участвует в боях? Об этом спрашивали на рабочих собраниях, на лекциях и беседах в городах Иваново и Свердловске, в Азербайджанской и Удмуртской ССР, в Архангельской и Омской областях…
В январе 1943 г. в Свердловской области распространился слух, что польские войска появились на фронте. Немедленно работники одного из номерных заводов обратились в завком и партийную организацию завода с вопросами: "Где находятся польские войска, которые оказались на нашей территории, воюют ли они сейчас вместе с нашими войсками?.. Это правда, что польские легионы принимают участие в наступлении в среднем течении Дона? Если да, то кто ими командует?"