На следующее утро было как раз воскресенье. На небе ни тучки. И можно было ожидать гостей из Москвы.
Дядя Леня с тетей Ирой вряд ли соберутся. Все-таки Наташке только десять месяцев. И они специально поменяли свою однушку на Садово-Кудринской, на двушку в Сокольниках, правда, в деревяшке. Но для тети Иры с Наташкой главное - воздух. А воздуха в Сокольниках - хоть ротом ешь, как на даче. И ничего страшного, что с печным отоплением.
Пол-Москвы еще с печным отоплением. И у нас "голанка" из коридора топится. На Никицкой вообще - печка с изразцами.
Парочку раз съезжаю на своем велике от калитки к дому. С горки лететь хорошо, а потом его в горку на себе переть - пупок надорвешь! Можно даже грыжу заработать, как у бабушки Адельсидоровны.
Сейчас отдышусь и еще чего-нибудь придумаю.
Может, Аня приедет, а может, даже бабушка Лизаветниколавна. Она просто так не ездит! Я еще в прошлый раз намекал на самокат. Это ведь она подарила мне велосипед. Хто ж виноват, что у него теперь цепь соскакивает? Мы с бабушкой даже на завод ездили "к черту на кулички", на трех трамваях.
Теперь я расскажу, как это было на самом деле.
В проходной нас задержал минцонер с винтовкой.
- Чё надо? Пускать на объект без пропуска не положено.
Бабушка объяснила, что мы приехали на трех трамваях, чтобы поменять поломанный велосипед на хороший. Минцонер заявил, что мы чокнутые, но все-таки повертел ручкой от телефона и сказал в трубку:
- Позови Фимыча! Сама дура! Тут одна гражданочка сообчает о вредительстве…
Через несколько минут в проходную примчался Колобок, который представился главным инженером передового социалистического предприятия.
- Михаил Ефимович, с вашего разрешения.
- Елизавета Николаевна. Если нужно, могу показать паспорт.
- Паспорт не надо, - заявил Колобок. Так какие у вас претензии, гражданочка, к нашему передовому социалистическому предприятию?
Бабушка сказала, что к передовому социалистическому предприятию у нее нет никаких претензий. Просто она купила внуку в подарок велосипед, а у него сразу стала соскакивать цепь.
Колобок стал внимательно рассматривать мой велосипед.
- Ну и когда был приобретен этот экземпляр?
У нас на счастье оказался чек из магазина, потому что моя бабушка никогда ничего не выбрасывает. Толстый дядька рассмотрел сначала чек, а потом набросился на меня:
- Расскажите нам, молодой человек, как вы занимались вредительством и ухитрились сломать это замечательное изделие нашего завода?
А я никаким вредительством не занимался, просто один раз чикнулся об стенку во дворе, когда соревновался с мальчиком, у которого был велосипед американский, со свободным ходом и тормозом на руле.
Может, и не надо было это рассказывать? Но не мог же я соврать, да еще при бабушке?!
Дядьке явно понравился мой рассказ. Он сразу повеселел от удовольствия!
- Вот видите, мадам, ребенок сам сознался. Обратите внимание - без всякого насилия с моей стороны. Какой воспитанный, хороший мальчик! Но менять ваш велосипед на новый, к сожалению, оснований нет. Попробуйте обратиться в мастерскую, хотя наша конструкция не рассчитана на то, чтобы врезаться в стенку. Надо внимательно читать инструкцию.
Нам с бабушкой сразу стало стыдно, что мы даже не заглядывали в инструкцию, но главный инженер вдруг смилостивился и пригласил нас посмотреть, где делают не только велосипеды для маленьких, но и мотоциклы для больших.
- Мне што. Мне плювать, - выговорил минцонер.
- Пропустить! - скомандовал Колобок. И нас пропустили.
Так я впервые в своей жизни увидел передовое социалистическое предприятие… Станки грохотали. Люди бегали как очумелые. В углу блестела стайка синеньких велосипедов, как две капли воды похожих на мой зелененький. И цепь у них, наверное, не соскакивала…
Мы думали с бабушкой, а вдруг главный инженер раздобрится, как в сказке бывает, и поменяет наш велосипед на новенький. Но Колобок не раздобрился.
Пришлось нам ехать обратно на трех трамваях с поломанным велосипедом.
"Несолоно хлебавши" - как сказала тогда моя любимая бабушка.
А для меня этот день остался на всю жизнь, потому что настоящий завод это тебе не сказка про тысячу и одну ночь. Но тоже страшно очень…
Вот бы искупаться сейчас на Яузе! Да разве их уговоришь? Нальет Адельсидоровна воду из колодца в ванночку. Брызгайся на здоровье. Но я уже не такой маленький. Пора и плавать учиться. Вот если бы на даче жила не Адельсидоровна, а Лизаветниколавна, она бы меня обязательно окунула в речку. А так жить - одна скукота!
И в этот момент примчалась моя дорогая мамочка на дяди-Лениной "эмке". Она была такая бледная, с ненакрашенными губами. Мама сказала, что началась война и нам надо быстро-быстро собираться в Москву.
Азохенвей
- Вот видишь, дедушка, а ты говорил… - победоносно заявил я.
Адельсидоровна стала причитать и плакать:
- Азохенвей! Азохенвей! Какой колоссальный ужас!
Дедушка сказал, что быть этого не может, потому что в газетах написано…
- Да перестаньте вы с вашими газетами! Вечно вы говорите какие-то глупости! По радио уже сообщили. Собирайся немедленно! Машина ждать не может.
Я первый раз видел такую маму. Она… накричала на дедушку.
Азохенвей, ахала бабушка, азохенвей…
Только я не понимаю, почему такой колоссальный "азохенвей"?
Ведь бабушка сама рассказывала, как в прошлую войну пришли в Минск немцы, был полный порядок. Евреев даже пальцем не тронули.
Нет, вы только послушайте, как говорила моя бабушка Адельсидоровна еще неделю тому назад:
"…Перестаньте сказать плохо про немцев. Это очень культурная нация. А вот когда они ушли, тут же город схватили поляки. Начались форменные погромы и ужасное насилие. Вы знаете, я сама выросла в Варшаве и до шестнадцати лет понятия не имела ни одного слова по-русски. Но там, на Ерусалимских аллеях, были одни поляки, а здесь уже другие.
…Когда начался обстрел, мы спустились в подвал нашей фабрики. Вдруг заходят к нам два солдата и такой молодой элегантный офицер. Он посмотрел на нас во все глаза и скомандовал: "Проше, пане, злато!"
Моя мама прекрасно говорила по-польски и объяснила этому офицеру, что с нами нет никакого золота. Тогда тот элегантный негодяй (тут моя воспитанная бабушка жутко ругается по-польски) берет пистолет и стреляет в потолок. Пах! Пах!..
Что делает моя умная мама? Она страшно кричит и хватает себя за это место. Ну, поляки не такие дураки и сразу догадываются, в чем секрет. Они переворачивают пожилую женщину вверх дном и находят в чулке зашитый мешочек с бриллиантами. Все семьдесят восемь каратов! Целое состояние".
Бабушка переходит на свой еврейский и начинает сморкаться.
"…Пардон, - заявляет этот элегантный негодяй совсем по-русски, - а вы еще хотели морочить мне голову. - Тут бабушка опять ругается по-польски. - Через пять минут времени моя мать была уже бедная женщина…"
Сколько раз я слышал от Адельсидоровны эту печальную историю! И мне всегда было жалко мою прабабушку и ее семьдесят восемь каратов. Если бы у нас сейчас были эти караты, мы бы всю дорогу не бедствовали. И мне купили бы наконец детский велосипед со свободным ходом.
- Особа была слаба на передок, - заметил тогда дядя Леня. - И у мадам сдали нервы.
Умерла эта "бедная женщина" совсем недавно. Я даже помню когда. Позапрошлым летом. Ей было уже скоро сто лет. И она работала кассиром в магазине уже при советской власти. Сюда в Москву она никогда не приезжала.
Адельсидоровна ездила в Минск на похороны и привезла оттуда целое эмалированное ведро вот с таким крупным крыжовником. И еще вилки, этот чайник и вазочку. Хотите, я пойду в дом и покажу вам эту вазочку?
Вот уж действительно "азохенвей"!
Эники-беники ели вареники…
Дедушка с бабушкой остались в Лосинке, а мы помчались в Сокольники.
День первый
Долетели быстро. Даже не укачало. Хотя от бензина в машине меня всегда тошнит.
А в Сокольниках уже был большой шухер.
На каланче ходил пожарник в тулупе, в каске и с ружьем. В двадцать четвертое отделение, которое в нашем же дворе, пачками водят прохожих в шляпе.
Прошел слух, что в Москву немцы бросили целый десант. А в кино всегда показывали шпионов в шляпе. Вот и стали хватать на улице всех, кто вырядился на воскресенье.
Как только появляется в небе какой-нибудь самолет, ребята замирают с открытым ртом. А потом тут же несутся как угорелые в сторону парка. Шпионы ведь наверняка будут прятаться там в кустах. Я, канешно, тоже стал гонять вместе со всеми. Красота! Разве сравнишь с Лосинкой!
Папа идет в гастроном к метро и приност вот таких два куска сала по восемьсот грамм, под названием "шпик".
- Как раз, эт-самое, до конца войны хватит.
Вообще-то в нашем доме шпик никто не ест.
А зачем лопать это жирное сало, когда в магазине всего завались. И тебе колбаса краковская, икра паюсная, лососина. Ну все, что твоей душеньке угодно. Просто скатерть-самобранка! Я лично больше всего люблю красную икру или баклажанную. Одна бабушка делает судак заливной, а другая бабушка на праздник обязательно готовит фаршированную щуку. Вообще, говорят у нас в семье, с едой в Москве стало почти так, как до революции. Были бы только деньги.
Но деньги есть не у всех. У меня, например, их совсем нет. Дают иногда гривенник на томатный сок, и всё. Тяжело быть ребенком, даже в мирное время!
А теперь начинается другое, военное время.
Что будет?
Поживем - увидим.
Чепуха на постном масле
Ночью объявляют тревогу.
Мы с мамой побежали в метро, а папа остался дома. После того, как он "посидел в командировке" и ему сломали ребра, папа уже ничего не боится.
- Когда сажают копчиком на уголок табуретки, эт-самое, или бьют по почкам сапогами, эт-самое, - тут можно сказать уже "дрек мит пфефер"…
Только это выражение он и знал на бабушкином "идише". За то про "еврейское говно с перцем" он вспоминал при каждом удобном случае.
И обязательно прибавлял "это самое".
- …И то, я ничего им не подписал, эт-самое. А бомбежка - это абсолютная чепуха на постном масле. Хреновина!
Бабушка всегда говорит:
- Костя! Перестань ругаться! Ты уже не в тюрьме.
Мама ужасно обижается, когда папа ругается при ребенке, и у нее тут же портится настроение.
Папа просит прощения:
- Котенька, эт-самое. Ну прости меня, пархатого еврея. Просто с языка слетело.
Если у мамы тут же не поправляется настроение, папа начинает бить посуду. "Кузнецовские" тарелки из дедушкиного сервиза летят на пол. Раз! Даже мамин любимый чайник-павлин раскокал!
В общем, начиналась катавасия, я плакал навзрыд. Тут ко мне бросались с двух сторон родители.
- Ну успокойся, сынище-парнище. Чего ты так расквасился?
А я рыдал и приговаривал: "Только не разводитесь. Только не разводитесь. Пожалста…"
- С чего ты взял? - тут уж удивлялась мама. - Мы вовсе не собираемся разводиться. Откуда ты это выдумал? Опять набрался разных гадостей от Серебряных?!
Это она ко мне.
Серебряные - это наши соседи по дому в Сокольниках.
- Видишь, до чего ты довел ребенка?
Это она к папе.
Тут они обыкновенно мирились и целовались.
Такая у нас дома случалась в мирное время чепуха на постном масле!
Но сегодня мама даже внимания не обращает на папину руготню.
В метро было полно народу. Поезда не ходили. Можно было спуститься в туннель и посидеть на рельсах. Совсем не страшно. Только очень спать хочется. Но на холодной рельсе спать неудобно.
К утру дают отбой, и мы идем обратно домой.
Когда входим в комнату, мы видим жуткую картину.
Папа стоит на столе, бьет щеткой в потолок и кричит:
- Пшла вон! Пшла вон!
Оказывается, как только мы ушли спасаться в метро, папа приготовил себе ужин и сел за стол выпивать и закусывать. Вдруг откуда ни возьмись прибежала в комнату мышь и стала скрябаться.
А мой папа, который никого и ничего не боится, оказывается, не любит мышей. Он взял щетку и запрыгнул на стол.
Мы были в метро всю ночь. А папа стоял на столе. Вместо того чтобы пить и закусывать. Мышь убежала только перед нашим приходом.
Сначала, рассмеялась мама, потом засмеялся папа, а потом уже я, за компанию. Спать никто не хотел. Мы стали завтракать, пить чай и смеяться вместе.
А тревога, оказывается, была игрушечная. Понарошку!
На следующий день по нашей Четвертой Сокольнической поехали машины с красноармейцами.
На тротуаре - полно народу. Они стоят молча, женщины машут руками и вытирают платком глаза. Какая-то тетка объясняет:
- Ворошиловские казармы едут. На фронт, родимые…
На углу - наш знакомый священник Введенский.
В полном "облачении" - как выразилась Адельсидоровна.
Это значит, как в церкви на молитве. Я знаю, его церковь - рядом с парком. Меня туда, еще раньше, бабушка Лизаветниколавна водила. А теперь Введенский стоит на углу 4-й Сокольнической и крестит все машины подряд, когда они заворачивают в сторону вокзала. И никто его не забирает в милицию. Одна за одной. Одна за одной. Медленно, мимо каланчи, по Русаковской улице.
Чтоб сказка стала былью
Мы рождены,
Чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор!
Такая у нас была любимая детская песенка. Ее часто пели взрослые по радиво…
Скоро по Москве проползло гадское слово э-ва-ку-а-ци-я.
Товарищ Сталин велел вывезти всех детей из города. Чтобы не путались под ногами!
Я полюбил товарища Сталина еще до войны. После мамы, папы и бабушки Лизаветниколавны товарищ Сталин у меня на первом месте. Я даже видел его один раз.
А получилось так.
Папа взял меня с собой на демонстрацию Первого мая. Мы пришли в шесть утра на Неглинку к Вэгэкэо, где тогда была папина работа.
А Вэгэкэо, это место, где собираются наши знаменитые эстрадные артисты, которые не сидят в тюрьме, а выступают с большими концертами. Так, по крайней мере, мне объяснял мой папа по дороге.
У Вэгэкэо уже стояла большая толпа, и все друг друга знали. Обнимались, целовались, кричали. А папа мне на ухо называл имена:
- Этот дядька - Леонид Утесов… Эта тетка - Клавдия Шульженко… Самый толстый - это Гаркави, лучший конферансье… Его бывшая супруга Русланова - исполнительница народных песен "Валенки, валенки - неподшиты, стареньки…" Кэто Джапаридзе - "Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…" Вон сама Пантофель-Нечецкая - "Соловей наш соловей!"…Вон там смотри - Смирнов-Сокольский - великий книгочей… Как-нибудь сходим к нему на проферансик… Железный Цфасман - барабанит на рояле, только струны летят… После правительственного концерта опять пошел в гору. Миронова со своим Менакером - шикарная женщина! Могла, между прочим, стать твоей мамой… Запоминай, эт-самое, сынище-парнище. Весь бомонд сегодня на демонстрации. Потом расскажешь - завидовать будут.
Я уж не стал расспрашивать, кто такой "бомонд". И так ясно!
Только одна встреча чуть было не испортила настроение.
Когда стали раздавать флаги, шарики и портреты вождей вдруг явился еще один дядя.
- А вот и Адольф… Явился не запылился…
Один раз в Сокольниках я почему-то проснулся среди ночи. Я ведь сплю за шкапом. А ночью меня еще загораживают ширмой. А родители спят вон там, в другой части комнаты. Между печкой и роялем. Чтобы меня не разбудить, они говорят по ночам шепотом. Отец опять рассказывает про тюрьму.
- …Первый следователь был, эт-самое, настоящий босяк. Он не допрашивал, он просто бил. А его начальник, когда заходил в кабинет говорил одно и тоже: "Бить, бить и бить. Пока не подпишет…"
…И можешь себе представить, били без остановки. А к утру следователь вдруг заявил: "Я сейчас устрою тебе очную ставку, сука упрямая. Ты у меня еще попляшешь". И тут приводят в кабинет Адольфа. Ну, ты знаешь Адольфа…
Мама Адольфа знала, потому что он был женат на сводной сестре нашей тети Муси. Я тоже знал эту сестру Лизу, которая тараторила как пулемет и устраивала на елку в Дом работников искусств.
- …Когда его втащили и поставили к стенке, я, эт-самое, его сначала даже не узнал. Лица на нем не было - кровавый блин. Глаза выкатились. Брюки свалились. Он их все время одной рукой подхватывал, эт-самое. Представляешь картинку! Этот пижон с иголочки, со спущенными штанами… У нас прежде всего отбирали ремни, эт-самое, чтобы никто сам не повесился…
Отец даже захохотал, а потом закашлялся. Но мама не рассмеялась.
- …Адольф тут же стал кричать: "Это он меня завербовал, это он! А я не хотел, я за советскую власть горой. Товарищ следователь! Это он меня вербовал. Я вам докладывал, товарищ следователь…" - "Я тебе не товарищ, сука продажная, - закричал мой босяк. - Я тебе гражданин следователь!"
…И в подтверждение припаял сапогом ему по яйцам, эт-самое.
Папа опять хохотнул. Мама шикнула:
- Тише ты, ребенка разбудишь. Не надо ему знать такие вещи…
Я лежал тихо как мышь и не понимал, почему отец смеется.
Взрослые вообще часто смеются, когда надо плакать.
Папа тихонечко, уже почти что шепотом продолжал:
- Ну видишь теперь, Константин Бенцианович, отпираться бесполезно. Хочешь, позвони своему сынишке? Ладно, сейчас поздновато. Утром я тебе разговор устрою. Итак, дорогуша, я за тобой записываю: "Был наймитом английской разведки и вовлек в преступный сговор…"
…И вот, после Адольфа, я тогда расписался и попросил воды.
…Мне дали целый графин, и я, эт-самое, тут же вылил его на бумагу. Испортил им весь спектакль… Ну, и…
Папа опять захихикал.
- …Потом извинились и сказали: "Ваш следователь вчера расстрелян как враг народа".
Я был уверен, что гада хлопнул товарищ Сталин собственноручно, когда узнал, какие безобразия творили с моим папой на Лубянке.
И вот теперь этот Адольф перся к нам наодеколоненный, расфуфыренный, с красным бантом. Как ни в чем не бывало.
- Здравствуй, Костенька!
Он смотрит на папу как-то жалобно и протягивает руку.
- Здравствуй, Адольф, - отвечает папа, но руки не подает и отворачивается.
А ведь маме он сказал тогда ночью, что на Адольфа зла не держит. Любого можно заставить подписать всякую ахинею, если долго бить "сапогами по яйцам".
Адольф покрутился рядом с нами и куда-то исчез.
Демонстрация вышла очень красивая и веселая. Из-за того что весна случилась рано и деревья уже распустились.
В колоннах несут не только флаги, шарики, портреты, но и березовые веточки. И когда мы выходим на Красную площадь, она - вся зеленая.
Папа посадил меня к себе на плечи, чтобы я рассмотрел на Мавзолее всё наше родное советское правительство. Больше всего хотелось увидеть товарища Сталина, но никто не знал, будет он стоять на трибуне или не будет.
Я оказываюсь выше всех на площади. Поэтому спрашивают у меня - есть ли товарищ Сталин или нет?
Я как дурачок брякаю:
- А какой из себя товарищ Сталин?
На меня цыкнули: