Нужно сказать, что если награда символизирует признание коллективом заслуг его членов, если она выражает уважение коллектива к труду, то это имеет большой педагогический смысл и сближает награжденного с коллективом. Возможны и более смелые, значительные и действенные методы. На мой взгляд, целесообразно ввести такую традицию, чтобы при переходе в пятый класс учащиеся приносили присягу как люди, сознательно приобщающиеся к важнейшему государственному делу. Если этот акт будет совершаться после необходимой подготовительной работы, с полным сознанием его ответственности, в достаточной торжественной обстановке, он сослужит службу нашей школе.
Многие товарищи, выступая в связи с дискуссией, правильно требовали покончить с безответственностью детей. Уместно дополнить это пожеланием: всемерно повысить ответственность родителей. Я думаю, что было бы целесообразно при приеме ребенка в школу знакомить родителей с правилами школьного распорядка, причем так, чтобы родители расписывались в признании этих условий и знали, что учащиеся, нарушающие нормы поведения, могут быть из школы исключены.
Думаю также, что во многих случаях за обучение учащегося, оставленного на второй год, нужно взимать известную плату сообразно с достатком родителей. Конечно, это суровая мера, но суровые меры вполне уместны по отношению к тем, кто упорно не желает заботиться о воспитании детей.
К 70-летию А.С. Макаренко
…Необходимо разобраться, по-настоящему понять то великое и мудрое, то славное наследие, которое оставил A.C. Макаренко.
Я бы очень хотел, чтобы вы, кроме любви к Антону Семёновичу, заразились бы его оптимизмом, его верой во все лучшее, во все доброе. В каждом человеке, в каждом его акте Антон Семёнович видел все доброе, все хорошее, все прекрасное и своим опытом украшал все, что было им увидено и найдено. А найти вы должны – способ, стиль – как можно лучше, увереннее воспитывать настоящего красивого человека, такого человека, о котором мечтал Чехов, у которого должны быть и красивая одежда, и красивая совесть. Такого человека, которому Антон Семёнович подарил всю свою славную жизнь.
Как-то при неофициальном разговоре, состоявшимся где-то в семейных кулуарах с Иваном Андреевичем Каировым, тот спросил у Антона Семёновича:
– Скажите, трудная эта штука – воспитывать и перевоспитывать?
Антон Семёнович ответил:
– Нет, это не трудная штука, это очень легкое занятие.
Иван Андреевич усомнился:
– Нет, мне все-таки кажется, что это очень трудное дело.
Антон Семёнович еще раз решительно подтвердил:
– Нет, это дело очень легкое, если иметь в виду такую "мелочь", что надо любить это дело, посвятить этому делу всю свою жизнь до конца и работать, в крайнем случае, 24 часа в сутки. Тогда это кажется легким делом.
Я воспринимал Антона Семёновича, прежде всего, как близкого человека, как духовного отца своего, как воспитателя, учителя, и мне очень трудно было на него смотреть с других позиций, скажем, с позиции ученого. Он был, прежде всего, человеком. Красивый, живой, жизнерадостный, и этой своей человечностью Антон Семёнович воспитывал нас, своей рабочей готовностью, своим отношением к человеку, своим гневом, улыбкой, юмором и, наконец, своей жаждой жизни. Всем этим Антон Семёнович воспитывал нас, то есть собой. Каждое его движение вызывало воспитательный эффект. Это было такое искусство, которому следовало бы позавидовать и овладеть.
Человеку должно быть присуще и чувство юмора, и чувство гнева, и чувство грусти. Будем говорить об Антоне Семёновиче как о живом человеке. К нему можно было обратиться с любым вопросом и получить ответ. У него были ответы на самые насущные вопросы, несмотря на то, что он писал еще в 1930-х годах, но на вопросы, возникающие сегодня, у него можно найти ответ.
Антон Семёнович умел неожиданно остроумно подойти – обстановка диктовала на нужный поступок то ли реагировать делом, то ли шуткой, но всегда Антон Семёнович находил выход. Он не создавал конфликт, а умел его ловко ликвидировать, всегда оставаясь победителем, всегда развенчивал виновных и всегда говорил: "Ребята, вы меня должны благодарить за наказание, оно вас воспитывает. Я хочу воспитать вас сильными, закаленными, волевыми. Наказание хорошо тренирует настоящее человеческое достоинство, вырабатывает иммунитет активного сопротивления порокам, которые вас окружают". Если бы Антон Семёнович не был бы так беспощадно добр и щедр в отношении наказаний, возможно, что ребята не достигли бы того хорошего положения, которое они занимают в нашем обществе.
Я в меру сил своих, умения, знаний, стараюсь быть хоть чуточку похожим на Антона Семёновича. В течение этих тридцати лет, что я тружусь вместе со своей дорогой супругой, Галиной Константиновной, в детских домах в системе МВД, мы не одну тысячу детей пропустили через свои родительские сердца. Не секрет, что, прежде всего, привлекают наше родительское, педагогическое внимание те дети, которые выделяются из разумных, обществом принятых норм поведения. На них, прежде всего, обращено наше внимание.
Следует рассказать о тех случаях, когда применялись меры педагогического воздействия, которые могли бы послужить добрым примером для вашей будущей педагогической деятельности. Я поступал так потому, что, мне кажется, так поступил быв подобных ситуациях и Антон Семёнович.
В соответствии с тем великолепным призывом, с которым Антон Семёнович обращался к своей аудитории, я говорю, что воспитывать надо всегда, всем людям, на каждом квадратном метре нашей земли. Если только ты не равнодушный, настоящий патриот нашей Родины, то должен и патриотически думать о том, как оставить после себя самое здоровое, самое красивое наследие, чтобы не разрушалось оно, чтобы самая незначительная его часть не была браком, не посягала бы на наше благополучие.
Раздел III
Педагогический опыт A.C. Макаренко
Выступление на заседании Московского городского педагогического общества в Московском Педагогическом институте имени В.И. Ленина
Антон Семенович как-то в одном письме к нам (оно у меня есть, но я, кажется, его не захватил) писал, что, знаешь, Семен, мне уже и писать расхотелось. Читают меня в основном только читатели, а "зои" категорически отвергают мои писания. Но я все-таки, несмотря на этих "зой", писать буду и назло им жить буду! Но если меня будет читать наша великолепная молодежь, если она меня признает и будет жить так, как я учу и живу сам, то я готов для этой молодежи на пять лет раньше умереть, лишь бы жила эта красивая молодежь!
Вы нарисовали портрет Антона Семеновича великолепно и за неожиданно короткое время. Это очень хорошо, но что у него за портупея-ремешок? По поводу этого ремешка случилось недоразумение.
Когда делался фильм "Педагогическая поэма" на Киевской киностудии, то на Антона Семеновича, то есть Владимира Емельянова, артиста нацепили наган. Я чуть в обморок не упал (я там давал консультации, помогал разбираться в документах и в текстах, знаках коммунаров и советовал подбирать актеров на роли колонистов).
Мне очень понравился артист, игравший Галатенко. Галатенко – это лентяй, талантливый концентрированный и к тому же обжора. И вот на роль Васи Галатенко подобрали великолепного артиста. Он прекрасно подходил для этой роли или, может быть, вошел в роль. Получилось здорово! И я обратил внимание на то, что он очень похож на Васю.
Хочу сказать, что на Емельянова, игравшего Антона Семеновича, повесили портупею. Антон Семенович никогда не пользовался оружием. Правда, зав. Губобразом, назначив его заведующим колонией правонарушителей, вручил ему наган, но он его никогда в жизни не использовал, да, вероятно, наган и не стрелял. Барабан у него не вращался ни в одну сторону.
И этим наганом однажды воспользовались неизвестно для чего. В 1921 году, когда у нас в колонии было только 15 человек, мы сидели у натопленной печи в спальной. Сидели вокруг дощатого стола, на котором горел светильник в черепке (в какой-то жидкости намоченные тряпочки). Горел светильник, и Антон Семенович читал нам Горького "Детство" или "Мои университеты". Мы внимательно слушали, а потом Антон Семенович книгу отложил в сторону и впал в тифозно-задумчивое, болезненное состояние. И мы забеспокоились. А потом он, обращаясь к нам, сказал:
– Ну, хорошо, мои милые мерзавцы, пусть вы находитесь в до-человеческом состоянии, но вы не воры и не ворами родились, и не будете ими, как и я. Но вы скажите мне, ради бога: патриоты вы или нет?
Мы посмотрели на него, и задвигали плечами, и сказали:
– Да, вы что, Антон Семенович! В чем вы нас подозреваете?
Мы не знали, что означает слово "патриот". И мы даже обиделись и подумали, что это какая-то мелкая разновидность воровства.
– Я, вам, – говорит, – объясню. Вы за советскую власть?
– Конечно, за советскую власть.
– Вот это и есть патриотизм.
– Ну, тогда мы патриоты!
– Но, чтобы больше убедиться, я спрошу: если Петлюра или какая-нибудь другая дрянь зашевелится, то вы с Красной Армией или с ними?
– Да что вы, Антон Семенович! Если зашевелится какая-нибудь дрянь, то пойдите и скажите: "Не надо посылать Красную Армию, а пошлите нас", и все будет в порядке!
– Так вот, не надо нам далеко ходить. Как нам не стыдно, что мы здесь сидим, в этом каземате, и забаррикадировались, а за 150 шагов от нас, на железной дороге "Харьков – Полтава" стоны, крики. Там вешают и убивают бандиты, и в первую очередь охотятся за первыми советскими комиссарами. И я не могу больше! Сегодня ночью я пойду на борьбу с бандитизмом. А вы как хотите. Может быть, кому-нибудь страшно или, может быть, кому-нибудь неудобно со знакомыми там встретиться! Или, может быть, холода боитесь? И мы все встали рядом с ним.
– Нет, не холодно нам, и не страшно, и не стыдно! Пусть встретятся с нами!
И вот в коротких пиджачках, а кто и в дамских кофтах, в одном сапоге на две ноги, пошли мы в снегу по колени на борьбу с бандитизмом. Кто-то из нас нёс этот наган, причем рукояткой вперед. Мы оказались настоящими патриотами. В первую же ночь мы обезвредили семь бандитов. Целые сани взяли ручных пулеметов, гранат, винтовок и т. д. На вторую ночь пошли и еще шестерых поймали. Это была хорошая, торжественная кавалькада: идут эти связанные, и мыза ними, и говорим:
– Эх, мелочь какая-то!
А на нашем ленивом коне Малыше весь этот арсенал. А как нас хорошо встретили чекисты и как благодарили! А один из чекистов, не знал, что сказать, и хотел всем руки пожать. Один подошел ко мне и говорит:
– Это ты?
– Да, я.
– Хочешь?
Я думал, что он махорки мне даст, а он извлек из кармана кусок сахара и говорит:
– Возьми.
– Да не надо, вы сами его мало видите!
– Да, бери, бери.
И пришлось взять, и потом мы этот сахар все по дороге домой языком лизали.
А через неделю еще отвезли трех бандитов. Приехал к нам председатель Губчека и говорит:
– Спасибо! Какое большое государственное дело вы сделали, и какие вы настоящие помощники нашей юной советской власти! Но, знаете, если еще будете заниматься этим делом, то осторожнее надо! Уже целую неделю лежат эти люди, и мы не можем их допрашивать, а только лечим.
Вот так только раз был в употреблении этот наган.
Что значит система Антона Семеновича?
Он говорил, что надо быть патриотами, но не говорил так: "Товарищи, будьте общественниками, девочки и мальчики, и председателями, и докладчиками, и т. д. А мальчики стоят в уголке и хихикают, и бьют девочек по спине! Он был сам общественно активным, и никто его не уполномочивал, а он чувствовал своей душой, что надо быть сейчас таким для утверждения советского строя, и он нас вел за собой.
А кто из наших педагогов рискнул бы 10-11-классников, здоровых и красивых, узкобрючных парней, послать:
– Вот, смотри, в этом переулке свету мало, и там каждую ночь девчата пищат, и часы с них снимают, и обижают. Давайте, пойдем и наведем порядок.
Нет! Скорее пойдет педагог, но чтобы он поставил под удар этих мальчиков-учащихся, как же это так! Нельзя!
Мне задали интересный вопрос: "Почему появляются "трудные" дети, в чем причина?"
Мне хочется ответить так. Трудными были те, 1920-е годы, годы становления советской власти, годы этой исторической суматохи, голода, тифа, разбоя. На Украине – что ни село, то своя республика. Так было в те годы, и этот исторический отрезок времени был трудным. Да, были трудные ребята, не то, что от природы или от хорошей жизни, семейного благополучия и материальной обеспеченности, когда все хорошо. Трудными они стали потому, что боролись за кусок хлеба, и потому что боролись за право жить. Они хотела устоять против погибели физической, и находили иногда неудачные пути в этой борьбе. Но на помощь им встали Антон Семенович, Елизавета Федоровна Григорович и Лидочка – воспитательницы и Калина Иванович, который нежно нас называл "паразитами". Такая поговорка была у человека, и когда я его нашел в Полтаве, он уже был старик, высохший и такой же высокий, и такой же слепой. Я ему напомнил:
– Да это я, Семен-цыган, я конюхом у вас был!
Он посмотрел и говорит:
– А, так смотри, какой же ты стал паразит!
Но стоило этим людям как-то по-особому дать этот 100-граммовый кусок хлеба, и такой же или чуть поменьше себе взять, и сказать, что ты такой же человек, как и я, как и все, и уже как-то все потянулись к этому теплу, к этому человеку. И такой он, и эти люди все были обаятельными, что невольно попадали мыв плен этой обаятельности.
И сейчас "трудные" есть, но причина другая. Причина в том, что мы их делаем такими и не все берутся их переделывать. Вот в чем беда! Не верю, чтобы школа, где учится тысяча человек, с педагогическим коллективом чуть ли не в сто человек, квалифицированным, грамотным коллективом, коллективом высокой культуры и техническим большим оснащением, чтобы она не справилась с каким-нибудь десятком так называемых "трудных" ребят. Или не хотят, или выдохлись наши педагоги, или превратились в служащих с портфелями. А мы не имеем права быть служащими!
Как же это получилось, что так немного было педагогов тогда, в те годы, и беспризорных было очень много, и чуть ли не все "трудные", и все-таки получался результат, из брака делали не брак и ни одного бракованного в результате не оставалось. Если судить по мне, то я – вполне нормальный человек! Но видите, как у нас получается. Я приведу пример. Он, может быть, не совсем подходит для радиозаписи, но его можно вырезать.
Из одного детского дома привозят ко мне лет пять или шесть назад парнишку. В кабинет директора входит дама и еще одна женщина очень крупного калибра, и обе с портфелями. Потом вошла компания – человек семь-восемь. Оказалось, это коллектив пионервожатых. А у дверей стоял мастер трудового обучения – здоровенный дядя с двухпудовыми гирями на концах рук вместо кулаков.
– Вы, Семен Афанасьевич?
– Да.
– Здравствуйте. Ну, Петя, входи сюда. Ты теперь будешь здесь жить. Тебе здесь понравится. Семен Афанасьевич такой хороший человек!
Входит Костя, курчавый, с шельмоватой поволокой в глазах. Посмотрел на завуча – женщину крупного калибра и:
– Ах ты, зараза пузатая! А сказала, что мы на экскурсию поедем! (Далее С.А. Калабалин приводит текст о воспитаннике Косте Ульянове – см.: Воспитание человека, выступление в г. Рязани. – Л.М.)
Что делать? Ждать, пока он и меня "обласкает". Правду вам скажу, вспомнил я, как когда-то Вася Гут, талантливый хлопчик, пришел ко мне. Он был с такой прической, которой сейчас позавидовала бы любая кокетка, и сказал:
– Антон Семенович, выбудете заведующим?
– Да.
– Примите меня к себе.
– Да кто ты такой?
– Что, вы не видите, я живой организм, я Вася Гут, по профессии сапожник, по убеждению махновец.
Мы его приняли вместе с Антоном Семеновичем. По признакам его ремесла он дико сквернословил. И вот Антон Семенович однажды спугнул его, и Вася переродился.
Здесь мне еще хочется поговорить вот о чем. Надо, чтобы вы в какой-то мере следовали Антону Семеновичу, познали свое педагогическое дело, и все время совершенствовались. Не только знали и любили, но ежедневно обогащались.
Мне кажется, что у многих студентов, а может быть, и взрослых, работавших с детьми, пренебрежительное отношение к самой науке педагогике. Правда, это потому, что многие читают ее так, как будто набрали в рот клок немытой шерсти и жуют ее.
Вот и у вас есть товарищ, который сам, очевидно, влюблен в педагогику и вас влюбляет в нее, без такого знания педагогики и педагогического мастерства нечего и ожидать результата! Антон Семенович все время учился. Но вот о чем я хотел бы сказать. У нас все время рядовых учителей и воспитателей как-то нацеливают на такой тонус педагогического языка или поступков, поведения – вроде того, что я слушал недавно у одного кандидата педагогических наук, и мне первый раз в жизни сделалось плохо. Что он говорил! И каким языком! Он говорил, что нельзя на ребенка повышать голос, оскорблять его! Что нельзя впадать в состояние раздражения и гнева! Нельзя ребенка наказывать! Наказание может травмировать ребенка! Если нужно применить какую-нибудь меру наказания, то это наказание не должно вызывать страдания в ребенке, а скорее должно вызвать улыбку на лице. Выходит, что завтра, допустим, заведующего кафедрой за какой-нибудь промах как члена партии вызвали в райком партии и там так его "окунули", что он вышел оттуда и пот вытирает. Остановился и думает: "Выговор с занесением в личное дело!"
Не думаю, что этот человек переживал иначе, если бы с ним случился инфаркт. А вот, представьте, выходит он с заседания райкома и говорит:
– Привет, друзья! Поздравьте, я получил выговор! Ура?
Тогда надо посмотреть, нормальный это человек или нет. Мне, кажется, что нет. Можно и голос повысить, и впасть в состояние раздражения, и даже оскорбить каким-нибудь словом. Но как можно спокойно, с подбором особых, изысканных, интеллигентных слов реагировать на такое явление!
В одной школе в 5-м классе учительница преподает немецкий язык и записывает алфавит или отдельные буквы на доске и говорит:
– Вы пока не пишите в тетрадках, я скажу, когда надо писать.
Но кому-то не терпелось, и он стал писать у себя в тетрадке. И вот ему не видно, учительница заслонила собой то, что написала на доске. И мальчик говорит.
– У, корова! Заступила, и ничего не видно!
Оборачивается учительница и говорит:
– Сережа, разве ты не знаешь, что учителей нельзя называть коровами! Обижайся или нет, но я скажу о тебе классному руководителю. Вызову классного руководителя.
Почему не вызвать директора, ведь он должен быть главным воспитателем! Приходит классный руководитель и говорит:
– Ну, не ожидала я от тебя этого! И отец у тебя хороший, и мать, (причем здесь отец и мать!). Ты должен извиниться.
– Ни за что! Она сама виновата. Она меня расстроила!