– Нет, все равно, я настаиваю, чтобы ты извинился!
– Нет, я не буду извинятся.
– Сережа, не надо волноваться, ты меня уважаешь, любишь?
– Да, вас я уважаю и люблю.
– Ну, ради меня можешь извиниться?
– Ну, хорошо, ради вас извинюсь, – пошел и сказал: – Ну, я вас больше коровой называть не буду!
Вот так мы сами делаем ребят трудными. Вот это и есть школа воспитания "трудных" детей! Что это? Устали мы с вами, или нас поразил микроб равнодушия? Где же страстность, где же отзывчивость? Где мы выполняем заветы Антона Семеновича о том, что мы должны воспитывать всегда и везде, оставаться воспитателями всегда – и дома, и в кино, и на улице, и в трамвае!
В чем же дело? Разве Антон Семенович богаче жил? Он жил и учился 20 часов в сутки, и с нами вместе спал, и сидел. Может быть, кто-нибудь заподозрит из нас, что он больше кушал? Он делал такие вещи. Он выходил и знал, что мыза ним пойдем и, может быть, повторим его. Он, воспитатели и завхоз шли на большую дорогу, а по дороге шли толпы людей из центральных губерний, где был голод. Шли голодные и холодные, и матери прижимали к себе мертвых детей. И наши воспитатели отдавали свой хлеб этим несчастным матерям. Мы тоже отдавали. Мы были голодными, но отдавали свой хлеб. А эти голодающие проходили мимо богатых кулаков, и кулаки им ничего не давали, а только собаками травили.
Но мы иногда по ночам ходили и "занимали" то, что кулаки не давали голодающим. Мне кажется, голод и холод не нарушают нравственности, а еще больше ее куют. И мы знаем, что значит кусок хлеба, которого сегодняшний ребенок имеет в избытке и не знает, что такое голод. А я и сейчас не могу бросить кусочек хлеба. А вы попробуйте насытиться, когда на всю колонию дают одно ведро ячменя и надо сварить из него и первое, и второе. А вы попробуйте поесть такую пищу!
Если сварить щи, получаются они какой-то странной расцветки, и трясутся, и никакой ложкой не возьмешь, а если зацепишь, то скорее надо есть, а то сразу густеет и тянется, и надо рукой – тяп, и тогда тащи в свою утробу.
Я не помню, чтобы каждый из колонистов не сказал:
– Нет, я никогда не украду.
Я не знаю случая, когда бы колонист 1920-х годов сказал:
– Нет, чтобы я когда-нибудь что-нибудь украл. Нет, пусть я голым стану, но не украду. Почему?
Однажды мы украли продукты у одного отвратительного кулака. Он пришел и сказал:
– Вы неправильно воспитываете, Антон Семенович, своих красных босяков.
Антон Семенович выстроил всех нас, снял фуражку и сказал:
– Гражданин труженик! Простите, пожалуйста, меня, я неправильно воспитал ребят, времени не хватило. Обидели мы вас, простите! Может быть, в следующем году вырастим лучше.
– Ну ладно, раз так просите, низко кланяетесь, я вас прощаю. А если бы он напустился на него – и пуговицы не осталось бы у старика. А он свою голову склонил. И тогда был положен крест на воровстве.
Это была его система. Даже если он говорил:
– Семен, под арест!
И это была уже какая-то симфония!
Мне кажется, даже учителя можно под арест посадить в кабинет директора, а чтобы не сидел и не грубил, он предлагал ему книжки читать. И я, сидя в этом кабинете, перечитал всех классиков. Но как он давал команду!
– Семен, голубчик, восемь часов тебе хватит?
А иногда записочку присылает: "Приглашаю тебя, Семен, на пару часов в кабинет".
– Если, – говорил он, – можно допустить миллион проступков у детей, то у нас – опытных педагогов – должно быть два миллиона мер воздействия. Они не записаны ни в каких уставах, они тут же должны излучаться.
Человек пришел на землю, родился для того, чтобы на земле оставить хороший след. И Антон Семенович говорил:
– Вы думаете, что я позволю вам оставить паскудный след на земле? Нет, я скорее ногу тебе оторву, Семен, чем допущу, чтобы ты вышел из моей души, из сердца, инвалидом, который делал вмятины на земле.
Сам Антон Семенович вмятин не делал, а делал все, чтобы люди могли иметь эстетическое наслаждение.
Хочется пожелать вам, чтобы в каждом из вас сидело хотя бы небольшое, но хорошее зерно. И развивайте его, и творите, и будьте если не макаренковцами, то суворовцами или кем хотите, но оставайтесь самими собой – людьми хорошими, патриотами, самозабвенно влюбленными в свое дало.
И не просто только говорить, что мы любим детей. Дети – это наше будущее! Вы должны сказать, какое будущее должно быть. А оно должно быть только хорошим. И надо так работать, чтобы было только хорошее, чтобы обеспечить и нашу благополучную старость.
У вас, педагогов, пусть ваша жизнь будет беспокойной и страстной, и пусть у вас будет улыбка от сознания, что вы не картину нарисовали хорошую, и не книгу написали великолепную, но создали настоящего человека!
Выступление на заседании педагогического клуба Ленинградского педагогического института имени А.И. Герцена 14 ноября 1954 года
Я очень рад, я счастлив, что на мою долю выпал такой славный удел – выступить перед такими замечательными, такими красивыми студентами, как студенты Ленинградского педагогического института имени Герцена, в стенах которого, именно здесь, в педагогическом клубе института, выступал незадолго до своей смерти Антон Семёнович Макаренко.
В своём выступлении я постараюсь быть полезным вам в двух направлениях:
• во-первых, познакомить вас с Антоном Семёновичем, ещё больше влюбить вас в него, а раз вы пришли сюда, чтобы услышать о нём, в воскресенье, значит, вы уже любите его, а его есть за что любить;
• во-вторых, мне хочется быть в какой-то мере полезным в отношении вашей будущей педагогической практики.
Вы многому научитесь в институте, в этом нет сомнений, но возникнет масса всяких недоразумений и вопросов в вашей работе, и на эти вопросы вы не найдёте ответа ни в одном учебнике, ни в одном институте. Как реагировать, например, в том случае, если мальчик на первом же вашем уроке вдруг свистнет. По поводу этого ни в одном педагогическом учебнике не сказано, как надо поступить. Целый ряд таких вопросов может встать перед вами, поставит вас в затруднение, и как выйти из этого положения, вы не найдёте ответа. Нередко трудно бывает учителю, тем более молодому учителю, выйти победителем из тех или иных конфликтных ситуаций.
Мне очень хотелось бы, чтобы слова мои, слова страстного труженика-педагога, содействовали вашей страстной влюблённости в вашу будущую педагогическую специальность. Я не знаю, какая есть ещё на свете другая специальность, профессия, которая была бы более значимой, чем профессия учителя. Слово ведь какое – учитель! Каждый из вас, здесь сидящих, если не учитель, то будет учителем. Вы не только будете обучать детей, не только будете раскрывать перед ними в научных познаниях, что окружает нашего мальчика, нашу девочку, а будете тренировать их в жизни, будете их воспитывать. Как обучить этому, я вас не обучу – этому вас обучают люди с большим педагогическим опытом, с большими педагогическими делами, а я постараюсь быть полезным в той области, которая именуется собственно воспитанием. В данном случае я буду просить просто на веру воспринять меня, так как если я что-нибудь знаю, то это же понятно – 27 лет труда с ребятишками чему-нибудь могли и меня научить. И это самое "что-нибудь" я и постараюсь в рабочих эпизодах изложить.
Но вас, прежде всего, интересует, каким был Антон Семёнович. Что это был за человек? Мне хочется нарисовать портрет Антона Семёновича, чтобы вы были на него похожи, хотя бы по внешним признакам. А что же это за внешние признаки, которые так очаровывали нас? Во всяком случае нам, его воспитанникам, всегда хотелось перенять хотя бы внешний облик Антона Семёновича.
Мы, воспитанники Антона Семёновича, так любили своего учителя, что нам хотелось говорить так, как он говорил, с такой же хрипотцой, которая чувствовалась в его голосе; нам хотелось писать таким же почерком, как он писал; мы хотели ходить так, как ходил Антон Семёнович, его походкой; нам хотелось носить косоворотку так, как носил её Антон Семёнович, даже тем этого хотелось, кому это совсем не шло. Мы хотели носить галифе, потому что их носил Антон Семёнович. Наконец, мы не хотели жениться, потому что знали, что Антон Семёнович дал кому-то клятву не жениться. Правда, он потом первым же нарушил свою клятву, женился значительно раньше своих воспитанников.
Внешние признаки Антона Семёновича – его внешний облик человека. Роста он был выше среднего. Если считать, что я – выше среднего роста, то он был примерно таким, как я. Но в три раза тоньше. Антон Семёнович был очень изящный, спортивно лёгок. Он всегда производил впечатление изящества. Антон Семёнович был очень остроумен, с большим юмором, изумительно находчив, на всё всегда у него был готов ответ. Это был всесторонне образованный человек, человек изумительной чистоты, физически и нравственно, гражданин самого лучшего примера.
Длинный, длинный римский нос, всегда оседланный очками, а за очками – очень близорукие, но умные, зоркие, сверлящие светло-серые глаза. Глаза его так и лучились, так и горели, в них искрились необыкновенная человеческая страсть и обаяние и в то же время строгость, которая невольно держала всякого человека, нас, воспитанников в том числе, на определённом расстоянии, на определённой педагогической дистанции. Как примечание ко всему сказанному хочу добавить, что Антон Семёнович никогда не облокачивался на стол, никогда не прислонялся к стене, всегда стоял в красивой позе, держался прямо. Мы никогда не видели его спящим. Вы скажете, что это за деталь, почему не посмотреть на спящего педагога? Видите ли, товарищи, и в этом моменте как-то оформляется личность педагога.
Воспитатель должен являться примером для своих воспитанников буквально во всём. И в том, как он ведёт себя, как ест, как выполняет общественные нагрузки и т. д. и т. д.
Нужно всегда помнить, что мы, учителя, всегда должны заботиться о том, чтобы как-нибудь не оскорбить эстетических чувств своих воспитанников. Если вы уверены, что педагог спит прилично, можно показать его и сонным. Но если он спит неприлично, показывать не нужно. В самом деле, если он спит так, что храпит, это не укрепляет авторитета, а учитель, воспитатель, должен пользоваться большим авторитетом у учащихся. Причём, авторитет – это то, что вы не получите вместе с дипломом, вы сами должны его создать в своей работе. Здесь вы получите знания, а всё остальное, в том числе и ваш авторитет, придут к вам потом, в процессе вашего труда. И может случиться так: учитель завоевал авторитет в школе, а придет к нему учащийся домой, пошлют его к вам с какой-нибудь записочкой, увидит он вас в домашней обстановке, которая вовсе не располагает к тому, чтобы он проникся к вам большим уважением, и авторитета как не бывало.
Приведу такой пример. Это случилось с одним учителем. Я как-то пришёл в школу детского дома (дело было в Москве). Мне нужен был один учитель, и я попросил разрешения у директора школы послать одного из мальчиков за этим учителем к нему на квартиру. Вы знаете, что любой мальчик охотно согласится исполнить это поручение уже по той причине, что он может отсутствовать какое-то время на уроке, побывает на улице и т. д. И здесь, когда мальчики узнали, что кому-то надо будет пойти с запиской к учителю, все подняли руки, выражая своё желание исполнить это поручение. Раздались голоса:
– Мы знаем, где он живёт. Давайте записку!..
Я написал записку и попросил Василия Ивановича (так звали учителя) немедленно прийти в школу. Я рассчитывал, что мальчик минут десять пройдёт туда, минут десять обратно, возможно, задержится в дороге, спешить на урок он не будет. Но дело вышло не так. Мальчик пришёл на квартиру к учителю, постучал. Ему открыла жена учителя:
– Чего тебе?
– Вот записка Василию Ивановичу.
– Иди, он еще валяется в постели!
Мальчик постучал в комнату учителя, вошёл. Что же он увидел? Василий Иванович лежит в постели, одна нога на спинке кровати, на другой ноге палец выглядывает из носка не первой чистоты. Тетради учеников валяются в самых драматических позах: на животе учителя, разбросаны по кровати, одна попала в галошу. Тут же, на кровати, селёдка с перегрызенным горлом. Во рту учителя торчит "бычок". Посмотрел мальчик на эту картину педагогического "уюта", отдал записку и спросил:
– Можно идти?
Выскочил из квартиры учителя. В полторы минуты он вернулся в класс. Даже учитель не мог понять такое поспешное возвращение ученика. Ведь обычно дети не спешат вернуться. Даже есть дети, которые спрашивают маму:
– Мамочка, ну почему неделя большая, а воскресение только одно? Почему не наоборот?
Этот мальчик рассказал мне о том, что он увидел на квартире учителя. Вскоре в кабинет директора влетел Василий Иванович:
– Что произошло?.. Ничего не могу понять. Дети ходят вокруг меня и смеются. Я знаю, чьи это проделки – это председатель профкома.
Так как мальчик, бывший у Василия Ивановича, пооткровенничал со мной, я знал, в чём дело, и сказал:
– Дорогой друг, идём к тебе домой.
– Это зачем?
– Пойдём, и ты поймёшь, почему смеются дети.
Мы пришли к нему. Встретила нас жена Василия Ивановича в неряшливом виде, с подоткнутой юбкой (а ведь она сама детей учит).
– Смотри, – говорю я Василию Ивановичу, – что здесь делается, и сам пойми, в чём дело.
Вот что значит вид учителя не только в классе, но и дома.
И, если спит педагог не совсем прилично, стоит ли его показывать? Сами понимаете, что во время сна могут произойти некоторые нежелательные вещи, болтать, например, начнёт что-нибудь не совсем подходящее… Зачем такие подробности нашим ученикам?
Я хочу вам сказать, что я часто возил Антона Семёновича в Полтаву из первой, из третьей колонии (это было в 1921–1923 годах). Он обычно говорил мне:
– Едем в четыре часа утра.
И когда бы я к нему ни пришёл, всегда заставал его комнату в полном порядке. Всё было прибрано, закрыто, а сам Антон Семёнович сидел, ожидая меня, свежий, ну словно розовый букет.
Следовательно, всем нам надо следить за собой, беречь свой внешний облик. Внешние черты, которые были свойственны Антону Семёновичу, – это и есть то, к чему мы должны стремиться, что нам необходимо, что рисует облик учителя. Наша внешность говорит и о наших внутренних достоинствах. И я всячески предостерегаю вас, чтобы вам не стать, хотя бы на каплю, похожими на Василия Ивановича. Будьте во всем похожими на Антона Семёновича Макаренко.
Антон Семёнович никогда не говорил нам:
– Вот, дорогие дети, садитесь и слушайте. Я буду вас воспитывать.
Между прочим, бывает и так, что воспитательница в школе или в детском доме считает, что именно таким способом, беседами, и следует воспитывать. Макаренко воспитывал нас всегда, даже когда мы не видели его. Мы находились в 27 километрах от него, но чувствовали его присутствие, его воспитывающее, руководящее влияние. Антон Семёнович говорил, что воспитание в нашей стране должно происходить на каждом квадратном метре советской земли. Говорил он, что воспитание – процесс длительный, кропотливый и конкретный, что воспитывать должен каждый гражданин – не только тот, кому это положено по долгу службы, по специальности, "по зарплате", но и родители, и все сознательные граждане должны воспитывать. И это было бы здорово, мы многого бы достигли, несомненно, смогли бы предупредить много драм, несчастий, проступков, которые нередко приводят наших детей на скамью подсудимых.
Наряду с развитием нашей экономики мы должны заниматься воспитанием человека, который продолжает род человеческий. А продолжить род человеческий он сможет, если не будет, образно говоря, каким-нибудь рахитиком. Значит, и мы, педагоги, в первую очередь должны быть морально здоровыми людьми, активными продолжателями рода человеческого.
Могу сказать, что в моей семье одиннадцать детей. И считаю, что каждый педагог должен иметь не менее семи детей.
Антон Семёнович говорил, что процесс воспитания должен проходить естественно и незаметно, подобно тому, как организм дышит. Как я говорил, он никогда не вёл с нами специальных нравоучительных бесед, но разговаривал с нами всегда, когда появлялся конкретный повод.
Расскажу вам один случай. Была у нас в колонии некая, очень нежно оформленная Варюшка, ещё в первой колонии исполнявшая обязанности экономки. Она была одной из первых сотрудниц колонии. Такая приятная старушка (я бы просто расцеловал её в беззубый ротик). Одним словом, очень изящная, нежная старушка. Она просто каким-то чудом попала в качестве обслуживающего персонала к таким детям, какими были мы. И вот она уезжала, уволившись по собственному желанию. Меня вызвал Антон Семёнович (я был тогда командиром конюхов, во втором отряде старшим конюхом). Он сказал мне, что я должен сам отвезти старушку.
– Свези бабушку, да вези осторожненько.
Я подал лошадь, помог бабушке погрузить её вещи, упаковал их, как говорится, и старушку. Всё было очень хорошо. Все ребята провожали старушку, и я поручился, что довезу хорошо. Так оно и было, старушка меня даже поблагодарила – дала что-то вкусное.
Но что же я вижу на другой день? В кабинете у Антона Семёновича сидит эта старушка, оказывается, она вернулась. Мне сделалось плохо. А Антон Семёнович говорит:
– Какая гадость! Обворовали бабушку!
– Как, где обворовали?
– Конечно, наши славные мальчики!..
Пока мы помогали старушке погрузиться, её отдельные вещи перемещались в пазухи хлопцев. Гриша Супрун сознался, что стащил двенадцать серебряных ложечек. Одним словом, обокрали старушку. Отвёз я её опять.
Антон Семёнович назначил товарищеский суд. Председателем был муж одной воспитательницы, которую я очень любил (она живёт и здравствует сейчас в Ленинграде). Заседателями были назначены наши же воспитанники (фамилии всех не помню), в том числе Колос, который сейчас живёт в Хибиногорске. Мне Антон Семёнович сказал:
– Ты будешь защитником, а я прокурором.
Товарищеский суд Антон Семёнович обставил по всем правилам: самая скверная скамья была для преступников, их оказалось пять человек.
Антон Семёнович говорил горячо и просто. Его слова раскалённым углём жгли наши сердца, как тяжёлый камень падали не только на подсудимых, но и на тех, кто был кандидатом на скамью подсудимых.
Дали слово мне как защитнику. Только я начал говорить о снисходительности, как меня перебили:
– Что же ты говоришь, когда сам ступку украл!
Да, так оно и было. Не знаю, зачем мне понадобилась ступка с пестиком? Но сейчас чувствовал я себя так, будто меня самого толкли в этой ступке.
Яркая, красивая речь Антона Семёновича на этом суде запомнилась всем нам на всю жизнь, и с тех пор не могло быть и речи, чтобы кто-нибудь из нас соблазнился когда чужой вещью.
Может быть, я привёл слишком яркий пример, но есть поводы и повседневные, когда можно провести такую убедительную беседу на воспитательную тему. Ведь воспитательная работа – это наше умение привить воспитуемому, вообще людям, общественную мораль, которая делает красивым облик человека, как физический, так и нравственный, создаёт гражданина нашей страны. Мы проводим воспитание в труде, в игре, в должных человеческих отношениях.