Свист
Как-то в субботу в кабинет ко мне вошла молоденькая девушка. На ней ещё без первых помятин костюм, свеженький треугольник нежно-белой блузки, приятная белизна шеи, на которой как-то встревоженно вертелась красивая голова. В руке портфель. Наверно, выпускница педучилища, – догадываюсь я.
– Вы – Семён Афанасьевич?
– Я. Садитесь, пожалуйста.
– Спасибо.
– Я слушаю вас.
– Вы меня не знаете, а я вас знаю. Вы выступали у нас во втором педучилище.
– Очень приятно. Значит, и я вас знаю, так, немножечко.
– Меня зовут Валя. Я к вам пришла… Я должна вам всё рассказать… Вы только не смейтесь. Вы нам говорили у нас, что к вам можно прийти посоветоваться.
– Вот и хорошо сделали, что пришли. Обещаю не смеяться, даже если смешное расскажете. Итак, слушаю.
– Ну вот. После окончания училища меня направили в 3-й класс в мужскую школу. И мне сказали, что этот класс трудный, там есть, знаете, переростки, и что там уже несколько учителей поменяли. Страшно мне сделалось. Но согласилась. А теперь, наверное, если узнают, так из школы выгонят.
– А что, если узнают?
– А что я свистнула в классе.
– Интересно. Рассказывайте.
– Пошла я, значит, на первый урок. Очень хорошо подготовилась к уроку. Ну, конечно, во всё лучшее оделась, как сейчас. Вошла в класс. Ребята встали. Я поздоровалась, ребята довольно дружно ответили. Сделали перекличку, и я начала урок. Сидели довольно нормально. А потом стало как-то очень тихо. Я как раз выписывала столбик упражнений на доске и стояла к классу спиной. И вдруг – резкий свист. Я обмерла, еле-еле повернулась. А они все сидят, так невинно глядят на меня. А меня, между прочим, предупреждали, что какой-то хулиган в классе свистит, и никак не узнают – кто.
Учителя предупреждали класс, что пока не узнаем, кто свистит, к вам никто из учителей не пойдёт. Вот и я подумала, а не заявить ли и мне им, что, мол, пока не скажете, кто свистел, урока продолжать не буду или уйду…
Я же их ещё не знаю. А, может быть, кто свистит, делает это с общего согласия класса. И знаете, Семен Афанасьевич, как-то неожиданно для себя я вдруг сказала:
– Тут кто-то свистнул. Но разве это свист, писк какой-то. Я, ребята, прежде чем стать учительницей, жила в селе. Приходилось пасти корову. Вместе с ребятами гоняли скотину в лес. И коровы плутали, и мы плутали. А лес наполнялся прямо богатырским призывным свистом. Здорово у нас в селе ребята свистели. И меня научили. Если уж свистеть, так вот так надо…
И я заложила четыре пальца в рот и так свистнула, аж они все как-то вытянулись. А потом я продолжала урок. Сейчас переживаю, всё думаю, что мне теперь делать, Семён Афанасьевич?
– Мне кажется, что больше ничего делать не надо. Как ребята, свистят?
– Да нет. Вот неделя прошла, и, знаете, ни единого замечания.
– А сегодня, когда шла в школу, ко мне на улице подбежал мальчик из класса, схватил меня за руку и сквозь слёзы, не то сердито, не то с какой-то мольбой, стал быстро-быстро говорить:
– Вот, честное слово, никогда, никогда больше не буду свистеть. Это же я свистнул на уроке, простите меня.
– Да ты что? Вот и хорошо, что не будешь, то есть в классе не будешь. Успокойся. Я же свистнула, и вы все должны простить меня.
– Э-э, так это вы… – только и сказал.
И, знаете, Семён Афанасьевич, ребята как-то особенно внимательны ко мне стали, я бы сказала, нежны со мною.
– Спасибо вам, Валечка! Славный, умный, честный человек, учительница. Разрешите поцеловать вас, так, по-отцовски. Думаю, что свистеть вам больше не придётся.
Так каким же должен быть детский дом?
Если рассуждать с точки зрения государственной полезности, оперативно-организационного и, конечно, воспитательного эффекта, а не с точки зрения личного для директора удобства, то детдом должен быть с контингентом детей в 200–300 человек. Безусловно, для этого нужны соответствующие бытовые и другие условия.
Я сохраняю в себе самые завидные воспоминания о разумном и полезном уюте в колонии имени М. Горького. Там было 120–400 воспитанников, а в коммуне имени Дзержинского и того более – 150–600 человек. Руководил и я большими детскими коллективами – детдомом № 3 Мосгороно – в 400, детдомом № 60 – в 250 человек. И было чисто, уютно, строго, красиво.
Я не совсем понимаю, какой уют называется семейным, а какой – несемейным или антисемейным. Если как непременное условие семейного уюта в детдоме должно быть 50–60 детей и к ним коврики, сувенирчики, кошечки, открыточки, бантики, шепот, халатики, пижамки и диванные подушечки, то так можно договориться до того, чтобы в детдоме было 5-10 человек. Но это уже семейные детские дома.
Можно ли руководителям детдома в 200–300 человек знать всех детей, общаться с ними? Можно. Все зависит от организации воспитательного процесса, от рабочей дозировки руководителя детдома, от его добросовестного или недобросовестного отношения к делу.
Спору нет, полезного рабочего напряжения будет расходоваться больше там, где больше детей. А может, и не так. Можно и маленький детдом довести до такого состояния, что самая большая энергия неумельца будет пустым усилием. Есть же в природе плохие семьи! А плохо там не потому, что много или мало детей, а потому, что плохие организаторы семьи.
В нашем детдоме 170 человек. По величине это – средний детдом. Я как руководитель детдома без особого напряжения общаюсь в течение дня почти со всеми детьми, с одним больше, с другим меньше. Знаю всех детей по имени, отчеству, знаю особенности каждого ребенка, произвожу не менее чем на 5-10 человек в день записи своих наблюдений над ними. Успеваю поработать и поиграть с детьми, посоветоваться с учителями, побывать в школе и просто посидеть в спальне детей.
Что затрудняет работу детдома, собственно, работу директора, так это куцые права. Надумано бесчисленное количество всяких затруднений по ведению хозяйства, исполнению финансового режима и прочих, которые безуспешно директором переживаются.
Директору доверяется жизнь и воспитание сотен детей, а подбор педагогических работников – не доверяется. Можно с уверенностью заявить, что, доверив директору наем и увольнение воспитателей, благополучие детского дома много выиграет. Коллектив будет дружнее, работоспособнее. В случае наличия нерадивого работника, от него можно проще и скорее освободиться. Сами работники будут чувствовать больше ответственности непосредственно перед директором. А в нынешних условиях директор фактически без всякого прямого права по отношению к воспитателю.
Облоно и районо назначают и увольняют педагогических работников, и бывает так, и очень часто, что назначенный работник проявляет себя с самой дурной стороны, а попробуйте от него избавиться! И сколько он натворит бед, пока, наконец, уволится.
И далее, о так называемом финансовом режиме. Всякие хозяйственные, финансовые, производственные и прочие явления в детском доме должны служить делу воспитания детей. А вот попробуйте, допустим, наиболее полезно исполнить смету! Не исполните. Директор – не хозяин сметы, а свидетель и хранитель ее. Директора являются жертвами всяких лимитов, безналичных расчетов, запретных групп товаров, отсутствия наличного расчета и т. д. и т. п.
А пусть кто-нибудь осмелится сказать, что все это не имеет прямого влияния на организацию воспитательного процесса!
Теперь о вопросе трудового обучения детей в детских домах.
Товарищ Райхкин предлагает соблазнительное, но неосуществимое. Иметь мастерские при детдомах нужно, и пусть они будут учебно-бытовыми или производственными, и пусть при помощи их сообщается детям трудолюбие, рабочая хватка. Но без обязательного присуждения воспитаннику высоких квалификационных разрядов. При существующих нагрузках воспитанника в детдоме планомерное и квалифицированное трудовое обучение, на мой взгляд, невозможно.
Это наше родительское дело
Неудачно воспитанный ребенок – это прежде всего сам человек несчастный и несчастные родители. Это – горе, а правильное воспитание – это организация счастья.
A.C. Макаренко
Антон Семенович Макаренко говорил, что воспитание подрастающего поколения детей должно происходить на каждом квадратном метре нашей земли. Как это надо понимать? Кто должен воспитывать и, конечно, как воспитывать?
Главную ответственность за воспитание детей должны нести родители. Только родители ответственны за сообщение детям хотя бы начальных признаков этики и морали.
На известном периоде жизни ребенка в процессе воспитания активно и грамотно включается школа. Школа подводит ребенка к развернутой книге познаний. Маленький гражданин приступает к познанию жизни не только на веру. Он начинает познавать ее уже на основе науки. Эта трудная работа – удел школы, и она будет успешной, если в школе будут так же воспитывать, как и обучать.
Допустим, что воспитание в семье и в школьном возрасте, уже в содружестве со школой, проходит нормально. Ребенок являет собой лучший пример родительского и педагогического утешения. И вдруг родители и школа разводят руками от нетерпимого поведения того же ребенка. Что же произошло? Когда, где ребенок был поражен аморальным микробом?
Как-то, еще в 1930-х годах, Антон Семенович в беседе сказал:
– Улица, промежутки между школой и домом, кинотеатры, стадион, парки и другие места, где располагаются дети, – это самая подходящая арена для воспитания детей. Собственно, может и не воспитания, а скорее просто физического торможения ребят в моменты их дурных поступков. Это самые подходящие места для активной деятельности родительской солидарности и родительской педагогической заботы о детях и предупреждения их от моральных травм.
Я не совсем понял Антона Семеновича, и он продолжал:
– Видишь ли, Семен, часто бывает так, что мальчик или группа мальчиков даже и тех, что дома или в школе отличаются примерным поведением и послушанием, попав в места, которые находятся вне контроля родителей и школы, начинают вести себя скверно – курить, задевать прохожих, одним словом, нарушать нормы порядочного поведения. Первый раз это делается несмело, а дальше смелее, вульгарнее, и это просто опасно. Опасно, прежде всего, для будущего самого начинающего нарушителя. Остановить, принять немедленно конкретные меры в таком случае – это значит вовремя подать руку утопающему. Кто это должен делать? Как ты думаешь?"
На свой вопрос Макаренко ответил сам:
– Это должны делать граждане, миллионы родителей, на глазах у которых совершаются недопустимые уродливые действия ребят, а мы, видя это, отворачиваемся, пассивно покрутим головой, кого-то упрекнем и утешаемся тем, что не мой ребенок. А может быть, как раз в это время на другом квадратном метре земли именно мой сын творит еще худшее, и это наблюдает мой коллега-родитель и точно также поступает, как поступил я, преступно поступил.
Кто и когда освободил нас от родительского и гражданского чувства ответственности за благополучную нравственность наших детей, наших будущих граждан, будущих родителей своих детей, будущих строителей начатого нами дела? Кто снял с нас ответственность перед Родиной за человеческий брак, за тех молодых людей, которые сидят на скамье подсудимых и караются годами лишения свободы, а родители корчатся в муках родительского горя?
А много ли таких родителей, которые, в моменты посыпания головы пеплом, не проклинают школу, а с чувством угрызения совести молвят:
– Что я сделал для того, чтобы помешать падению моего сына, кого из его сверстников я остановил, предупредил, задержал, довел в школу и в дом к родным? Никого.
Это, прежде всего, покушение на благополучие и покой коллектива – школы, семьи, детдома, улицы и т. д. Почему же мы, хотя бы даже в порядке самозащиты, не проявляем никаких признаков отпора малышам, посягающим на наш покой? А средств для отпора в нашем распоряжении неисчислимое множество, конечно, плана чисто родительского, педагогического. Но эти меры родительского воздействия действительны в самом начале дурных проявлений и могут быть полезны профилактически, а вот когда дурные детские поступки – уже преступления, тогда наши родительские усилия могут оказаться бесполезными, и нас заменит суд.
Когда-то Антон Семенович мечтал о возможности решительного вмешательства любого родителя и учителя и каждого гражданина в поведение любого ребенка на улице, о создании при каждом домоуправлении, клубе, школе и т. д. родительского постоянного комитета или, может быть, актива с широкими полномочиями пресечения всяких отрицательных проявлений и наблюдения за поддержанием незыблемости высокой нравственности детей. И прежде всего надо установить такой режим на улице, чтобы не было возможности детям совершать дурные поступки.
Можно придумать множество разумных и эффективных способов организации родительской общественности в целях профилактического предупреждения пороков. Не мешало бы пересмотреть и стиль взаимоотношений родителей и детей. Я наблюдал много случаев фамильярно-панибратского взаимоотношения.
Следует подумать и о том, какими средствами общественного порицания, а может, и материального ущемления, влиять на тех родителей, которые потеряли чувство родительской ответственности за воспитание своих детей, а в случае их беспомощности – помочь им вплоть до того, что, хотя бы и на время, забирать детей и содержать в здоровом коллективе за счет родителей.
Стоит всячески пропагандировать солидарные действия родителей в общественных местах. Если один родитель сделал замечание нарушителям, чтобы с ним встал другой, третий и т. д. Следует из лучших общественников по районам организовывать подвижные бригады наблюдения за благополучием поведения и безопасности детей. Надо только захотеть, и захотеть так, как всегда хотел и делал Макаренко, и можно с уверенностью сказать, что мынаведем в школах и домах, на улицах и в общественных местах высокий нравственный порядок и предупредим в среде детей всякие аморальные проявления. Это наше родительское дело.
Раздел VI
Эпистолярное наследие C.A. Калабалина
Г.К. Калабалиной
Дорогая Галочка и детки!
Сегодня я был принят начальником группы детских домов Мосгороно с исключительной теплотой. Мне было предложено принять детский дом в Барыбино на 500 человек. Дом этот стоит у них, что называется, поперёк горла своей запущенностью. Я дал согласие и завтра с инспектором еду туда на смотрины. Своё впечатление и решение сообщу завтра специальным письмом.
Я уже заполнил анкету, написал биографию и был представлен перед лицом зам. зав. Мосгороно, который любезно принял меня и добивался от меня объяснения, что я буду делать в Барыбино во имя наведения порядка и сохранения двух миллионов бюджета.
Я, как мог, так и растолковал ему.
Затем меня пригласил Наркомпрос – там предложили организовать новый детский дом для испанских детей. От этого я отказался, так как считаю, что с нашенскими мне работать будет легче.
Сегодня был в больнице у Галины Стахиевны Макаренко. Здоровье её неважно, но значительно лучше прежнего. Тебе и деткам она кланяется и целует.
Сейчас буду писать письмо Терскому, Татаринову и некоторым коммунарам, Соколову и Смене, с предложением сотрудничать со мною. Тебе работа в колонии будет, но с условием, что ты сначала отдохнёшь, а потом уж и за работу. Лучше Леночку приготовишь для русской школы. Между прочим, школа в Барыбино внутри детдома…
Как дела в колонии? Всё ли благополучно? Пиши на адрес Макаренко. Как твоё здоровье и деток? Мои вы славные! Успел кое-что сделать по делам A.C. Макаренко. Только что говорил по телефону с Колбановским (психолог). Хороший, милый человек. Завтра вечером приглашён к писателю и редактору Лукину. Если успею вернуться из Барыбино – пойду на встречу с ним.
К первому июня я жду вас к себе. Ни за что не оставайся дольше. Я без вас тут не смогу жить. Понятно?
Передавай привет всем детям и работникам.
Обнимаю и целую.
Ваш Семён. 10.05.39.
Воспитание в семье
Уважаемый Семен Афанасьевич!
Мы знаем Вашу занятость, но все же рассчитываем на "взаимопонимание". Вопрос, заданный в письме Илларионовой, – сложный, важный и, судя по почте редакции, волнующий многих родителей. Думается, что лучше Вас, истинного наследника Антона Семёновича Макаренко, блестяще разрешившего эту проблему теоретически и практически, никто не сумеет ее осветить. И просьба у нас к Вам огромная – сделать это, не откладывая в долгий ящик. Ваше имя, Семён Афанасьевич, очень авторитетно в народе, а "Вечернюю Москву" читают миллионы людей. Мы сделаем таким выступлением полезное, доброе дело.
С искренними пожеланиями
зав. лит. группой писем М. Яковлева
На Ваше письмо, уважаемая Илларионова, редакция "Вечерней Москвы" поручила ответить мне. Я не специалист и не большой любитель давать заочные рецепты по вопросам воспитания, тем более, когда от меня ждут готового ответа на конкретный случай.
Не догадываюсь, какими соображениями руководствовалась редакция, остановив свой выбор на мне в качестве автора ответов на Ваши вопросы. Может, за меня проголосовали мои сорок лет работы с "трудными" детьми или сорок лет супружеской жизни, тридцать девять лет родительского опыта по воспитанию своих пятнадцати детей – семеро кровных и восемь усыновленных. А может, еще и потому, что мне посчастливилось прожить почти два десятилетия рядом с великим Человеком Антоном Семёновичем Макаренко и питаться его мудрыми педагогическими соками.
Собственно, эти соображения редакции занимают меня, а Вам они ни к чему. Будем считать, что я Вам представился. Вы ждете ответа на свои вопросы, ответа полезного и убедительного, а может, и не только вы.
Ваши вопросы звучат взволнованно и требовательно. По тону письма легко догадаться, что Вы желаете не просто вырастить дочь, а желаете воспитать в лучшем человеческом плане и с самыми лучшими нравственными достоинствами. Ваши разногласия с мужем в деле воспитания дочери и методах определились по двум принципиальным направлениям: единство требований и наказания. Вы за применение наказаний, естественно, если есть необходимость, а отец против – вообще против наказания детей, де, мол, сие есть "антипедагогика".
Всё лучшее в детях дается воспитанием. Всё: и чувство меры, и гордость, патриотизм и всеобъемлющая культура, трудолюбие, любовь и уважение к людям, воля, смелость, скромность, чувство коллективизма – словом всё, все лучшие, украшающие человека качества. А как это делается и когда, кто и даже что воспитывает? Воспитывать надо всегда и везде, и даже не по задуманному плану, а по какому-то конкретному случаю и поводу.
Очевидно, Вы поставили перед собою и цель воспитания: каким человеком Вы желаете видеть в будущем свою Иришку? Естественно – хорошим. Для кого Вы желаете воспитать хорошего человека? Для себя, для людей – общества – и для самой Ирины.
Вы скажете:
– Хорошо вам, вы педагог. Как мне – нам – родителям не педагогам?