Она гладила его по голове, успокаивала, наконец заплакала вместе с ним. Потом посмотрела на женщину, голову которой держал в руках молодой человек, и с грустью и негодованием произнесла:
– Случилось то, что должно было случиться…
Трудно объяснить, что двигало действиями продавщицы продовольственного магазина, но она взяла с асфальта фотоаппарат и начала фотографировать. Сделала несколько общих снимков, потом направила объектив на мальчика, который пока ещё был там и сидел на корточках рядом с телом женщины. Мальчику не понравилось, что его снимают, и как только послышался вой сирены полицейской машины, он выхватил из рук продавщицы фотоаппарат и скрылся. Но люди, озабоченные зрелищем, даже не заметили эту мелочь, а продавщица только и сделала, что ахнула. Она взяла с асфальта мобильник, положила девушке в руки и шепнула, что фотоаппарат похитил какой-то мальчик.
– Вот видите, мальчик всё-таки имеет склонность к похищению чужих вещей.
– Вы хотите сказать, что эта девушка из нашей школы? Она бывшая наша ученица?
– Да, это так, но не совсем.
Она была принята вместе с Ник… то есть Николаем, – это настоящее имя молодого человека, – в первый класс Марии Васильевны. Учительница её тоже возненавидела – у девочки была дисграфия, и она не могла выводить нормальные буквы. "Я её придушу двойками", – сказала она матери девочки. Мама же, умная женщина, спустя три месяца перевела дочку в другую школу. Через несколько лет она вновь вернулась в нашу школу, в восьмой класс. Но учитель литературы восстал против свободно мыслящей девушки, которая, будучи начитанной, находила иные анализы литературных произведений. А учитель требовал подчиняться штампам. Возник конфликт, и девушка вскоре вновь перешла в другую школу. Она недавно написала большую статью о своих учителях в студенческой газете. В ней она упоминала нескольких учителей из нашей школы тоже.
– Как её фамилия, как её зовут?
– Она весь год училась у нас. Вы не помните её?
Она провела своё расследование случившегося, а на днях в одной газете будет опубликована большая статья с фотографиями.
– Это как, фотоаппарат же похитил мальчик!
– Фотоаппарат вернулся в тот же день: мальчик нашёл журналистку на улице, сказал: "Это ваш, берите!" – и исчез. Так что надо снять с мальчика обвинение в похищении.
– Господи, что за наваждение?! Значит, девочка, имя которой не помню, была моей ученицей? Она из-за меня ушла из школы?! Что же другое мне надо было делать, я же занимаюсь образовательными стандартами, будь они прокляты, а не подготовкой талантливых журналистов…
– Позволю поправить вас, уважаемый коллега, все мы должны заниматься воспитанием человека, а стандарты – потом.
Позвольте мне завершить описание факта.
На остановке находилась ещё одна пожилая женщина. Она тоже подошла к месту происшествия, но без спешки. Увидела лежавшую на асфальте женщину. Деловито нагнулась и пощупала пульс, заглянула в зрачки.
– Я знаю её, – сказала она с грустью, и заключила, – она мертва.
Женщина эта оказалась врачом. Позже я встретился с ней, и она объяснила мне следующее. Четыре года тому назад она привела в нашу школу своего первого внука. Заранее навела справки, расспросила родителей: в класс какой учительницы лучше определить внука.
– Только не в класс Марии Васильевны! – сказали они.
– Вы довольны учительницей вашего внука? – спросил я.
– Во всяком случае, – сказала она, – так было лучше.
А в прошлом году она привела уже второго внука и, как она сказала, рискнула посадить его в классе начинающей учительницы, которая пришла к нам прямо со студенческой скамьи.
– Лишь бы не в класс опять-таки Марии Васильевны, – сказала она.
– А теперь как? – спросил я.
– Прекрасный, талантливый учитель. Она любит детей, мой внук тоже обожает её. У неё с детьми какой-то другой подход…
– Не гуманная ли педагогика? Опять…
– А нас авторитарами называют…
– Кому не нравится моя авторитарная педагогика, пусть уходит из моего класса…
– Это о вас сказали, вы же начинающий учитель с особым подходом к детям?
– Оставьте меня… Я просто люблю детей…
– По-вашему, я просто не люблю детей? Детей просто любят все. Причём любовь к детям и гуманная педагогика!.. Вот придут к вам никчемные, тупые, глупые, недоразвитые, увижу тогда, как вы их будете любить.
– Я не знаю, что вам ответить, мне жалко вас…
– Там был ещё один пожилой человек с собакой. Я уже упомянул его. Он выгуливал собаку и возвращался обратно. Когда девушка-журналистка спросила его: "Что вы скажете?" – он ещё не знал о происшедшем. Но, увидев женщину на асфальте, испугался.
"Не может быть! – воскликнул он. Нагнулся, внимательно рассмотрел лицо. – Маша, что с тобой? Ты жива, Маша?" – прошептал он дрожащим голосом… и зарыдал.
Девушка-журналистка опять пристала к нему. "Вы ее знали? Что вы о ней скажете?" – и включила видеозапись.
Но он рыдал и сам задавал вопрос той, кто на асфальте:
"Родилась, чтобы умереть, да? Что от тебя осталось, Маша? Пятно темное… Мне жаль тебя, Маша. Родиться, чтобы умереть… Какую ты прожила никчемную жизнь, Маша".
Он осторожно закрыл веки женщине, отошёл в сторону, стал лицом к стене и продолжил тихо плакать. Но потом на вопрос следователей "Кто знает эту женщину?" он не отозвался, и в свидетели его не записали. Он и не был свидетелем самого факта произошедшего.
Возмущение "философа":
"Какой абсурд и бессмыслица – родиться, чтобы умереть!
И каким будет человек, который превращает свою Жизнь в медленный процесс умирания, даже и не думая, что с ним такое происходит?
Он будет злым и ненавистником, и жизнь его будет опасна для всех, кто будет вынужден соприкоснуться с ним.
На что будет похожа жизнь учителя, который вместо отборных зерн добра сеет зерна зла в душах учеников?
Она будет похожа на процессию медленных похорон, которые сам умирающий устраивает себе, но думает, что занимается образованием тех, кто сопровождает его разлагающийся дух. А у сопровождающих нет никакого сострадания к тому, кого сопровождают, и они с радостью разбегались бы от него, если бы их не принуждал закон обязательности.
Сказал высокий мыслитель: "Жизнь сама по себе – ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря во что ты сам превратил ее".
Мы рождаемся не для медленного умирания, а для того, чтобы отнять у смерти частицу бессмертия.
Отнять – значит увлеченно, упорно, преданно, с чувством долга устремиться к творению любви, добра и искренности. Для учителя это значит вложить в учеников красоту и могущество своего великодушия и направить их также возвышать других красотою и могуществом своего великодушия.
Личная Жизнь – это непрерывная личная беседа каждого из нас с Богом о самой Жизни, а не о рождении и смерти. Нам нет дела до нашего рождения и смерти, ибо хозяин рождения и смерти есть Бог. Наша же забота – о Жизни, о смысле Жизни, ибо Он сделал нас хозяевами собственной Жизни.
Родиться, чтобы умирать, – лучше не родиться.
Но раз родились – надо умирать героем духа, и только!"
– А кем он мог быть, вы потом не узнавали?
– У неё не было семьи, не было никого…
– Откуда вы знаете? Она вообще была очень замкнутая женщина, никогда о своей судьбе ни с кем ничего не говорила.
– Может быть, у неё был муж…
– Вряд ли…
– Почему он не сказал следователям, что знает её?
– Тут что-то не так…
– Вы бы не могли сказать, кем был этот человек с собакой?
– Скажу об этом чуть позже.
Приехала полиция.
Молодого человека подняли на ноги, привели в чувства. Он назвал себя Николаем. Сказал, что Мария Васильевна была его учительницей в начальных классах. Увидел её здесь несколько минут тому назад, совсем не желая встречи с ней. Он спешил в аптеку за лекарством для своего больного годовалого сына.
– И что между вами произошло? – спросил следователь.
– Я ударил её по лицу, ударил со всей силой, и она упала…
– Зачем вы это сделали?
Николай ответил:
– Не я сделал это!
Следователь удивился:
– Как это? Вы же только что сказали, что со всей силой ударили её по лицу.
– Я, но не я…
– А кто же?
– Это моё детство расплатилось с ней. Я ей давно всё простил, но моё детство не простило…
Следователь не понял такого объяснения и сказал, что с ним разберутся в отделении. На него надели наручники и посадили в полицейскую машину.
Засняли все нужные для расследования кадры.
Мелом нарисовали кривую вокруг лежащей на асфальте женщины…
– Простите, что прерываю вас. Зачем вы всё время говорите "лежащая на асфальте женщина"? Вы что, не знаете её имени и отчества? Уважайте, пожалуйста, нашу коллегу!
– Спасибо, так и буду делать.
Мария Васильевна лежала на асфальте на правом боку. Руки были раскинуты, шляпа упала с головы и лежала рядом, глаза закрыты, рот открыт, как будто продолжает говорить, правая нога выпрямлена, левая согнута. Никаких следов крови на лице и на асфальте не было обнаружено. Сумку она держала в левой руке, целлофановый пакет с книгами валялся рядом.
Следователь начал расспрашивать свидетелей, стараясь восстановить всё по порядку и в деталях. Он даже зарисовал схему: кто на каком месте стоял перед тем, как всё это случилось.
Сперва дали показания продавщица и кассирша. Они рассказали о том, что видели, но не могли сказать, о чём кто и с кем говорил.
"Где мальчик?" – спросил следователь у всех свидетелей.
Некоторые сказали, что видели мальчика, но как он исчез, никто не заметил. Продавщица, думаю, с умыслом не упомянула о том, что мальчик выхватил у неё фотоаппарат девушки-журналистки.
Но на главный вопрос – как случилось, что женщина в шляпе, то есть, Мария Васильевна, оказалась на асфальте, – продавщица и кассирша ничего не смогли ответить.
Вы все уверены, и в газетах тоже так писали, что молодой человек ударил по лицу свою первую учительницу, она неудачно упала на асфальт и скончалась на месте.
Но все присутствующие упорно повторяли одно и то же: мы не заметили, как это произошло.
"Как это так, – недоумевал следователь, – столько свидетелей вокруг, и никто не видел, как этот молодой человек поднимает руку и ударяет женщину по лицу?!"
Но продавщица, которая видела всё, не смогла подтвердить, размахнулся ли молодой человек или нет. Она сама удивлялась: молодой человек был в гневе и отчаянии, а женщина в шляпе вдруг оказалась на асфальте.
"Она что, сама, что ли, легла на асфальт?" – возмущался следователь, но свидетели пожимали плечами.
Потом допросили девушку-журналистку. Она не могла ничего видеть, ибо стояла в стороне и была занята своим делом, но могла услышать звук от удара кулаком в лицо. "Нет, – говорила она, – шума от удара не слышала". Но услышала гневные женские слова. Девушка сама напросилась выступить свидетелем в суде. "Я, – сказала она, – знаю этого молодого человека, знаю и женщину, они бывшие учитель и ученик". Обещала передать следователю видеозапись (кстати, он тут же переписал её в компьютер). Девушка тоже ничего не сказала о пропавшем фотоаппарате, думаю, просто забыла о нём.
Пожилая женщина-врач подтвердила, что проверила пульс и глаза и убедилась, что она, Мария Васильевна, мертва. "Да, – сказала она, – не раз видела эту женщину в той школе, где учатся её внуки, она там учительница младших классов".
Наконец, следователь обратился к старику с палкой и портфелем в руках.
– Где вы живёте? – спросил следователь.
– Нигде, – ответил тот.
– Бомжуете?
– Нет, зачем? – ответил старик, – У меня просто нет дома, потому нахожусь там, где дозволено.
– Кто вы? – спросил следователь.
– Учитель. Но сейчас не работаю.
– Значит, бывший учитель? – уточнил следователь.
– Почему бывший? Я всегда учитель! – ответил старик.
И когда следователь спросил, в какой школе он работал, знаете, что он ответил?
– Неужели в нашей школе?
– Да, именно!
– Мистика какая-то… Кто же он?
– Вы должны помнить его. В нашей школе он проработал 15 лет. Вам он не понравился в силу своих особых взглядов на воспитание и обучение, в силу своих стараний вводить идеи…
– Опять гуманной педагогики, что ли?
– Да, он был сторонником гуманной педагогики.
– Так и знал…
– Я знаю, о ком вы говорите. Его уволило начальство…
– Но вы же не защитили его? Вы же знали, по какой причине его увольняли, но не только не высказали протест против произвола властей, но даже были рады; вы победили и, говоря прямо, да, именно выгнали его…
– Что у вас в портфеле? – заинтересовался следователь; портфель был кожаный, мужской, для книг и бумаг.
Старик открыл портфель…
– Почему называете его стариком, он, как я помню, мужчина в летах…
Вы это узнаете позже.
Он открыл портфель и показал:
– Рукописи.
– Вы писатель? – спросил следователь.
А он ответил:
– Я – мечтатель.
– И о чём мечтаете? – проявил излишнее любопытство следователь.
– О том, как сделать жизнь детей и учителей в школе счастливой…
– Ну хорошо, – сказал следователь, – вы знаете эту женщину?
– Я работал в той же школе, что и она. Я и этого парня знаю.
– Маленького мальчика видели?
– Да, – ответил он, – хороший мальчик.
– Где он сейчас?
– Я вам не скажу!
Ответ следователь понял как "Я не знаю", но сам же старик имел в виду совсем другое: "Я знаю, но вам не скажу".
Следователь перешёл к главному вопросу:
– Вы видели, как молодой человек ударил женщину по лицу, и как она упала на асфальт?
Он ответил:
– Мы с маленьким мальчиком стояли в трёх шагах от них, видели и слышали, какой между ними состоялся разговор, но молодой человек не ударял женщину, мы даже не заметили, как она улеглась на асфальте. И шума от удара в лицо не было.
– Вы что, глухой или слепой? – съязвил следователь. – Стояли в трёх шагах от них, смотрели на них и не заметили мощного удара в лицо, не услышали шума от удара и не видели, как женщина упала?!
– Зачем? Я вас хорошо слышу и вижу и всё прекрасно помню, дословно помню их разговор…
– А удара не видели и шума не услышали?
– Нет, – ответил старик, – нет, потому что их не было.
– А что было?
И он рассказал:
– Молодой человек, чем-то сильно озабоченный, подошёл к витрине, в это время я уронил палку. Он быстро поднял её и протянул мне. Рядом со мной стояла эта дама и разглядывала витрину. На шум она обернулась, и их глаза встретились. И я увидел, как напрягся и испугался молодой человек. Он в страхе застыл на месте, но вскоре пришёл в себя и собрался было отдалиться или совсем уйти. Она же насмешливо прищурила глаза и сказала злобно и брезгливо: "Это ты, Никчёмный? Повзрослел, Никчёмный? Небось, остался таким же жалким и тупым, каким был? Или жизнь наконец научила тебя быть хотя бы слугой?" Молодой человек напрягся ещё больше, но не промолвил ни слова, обернулся и собрался было отстраниться от неё или уйти. Он, видно было, спешил куда-то и нервничал, что автобус запаздывает. Но её издевательство заставило его обернуться. Она раздражённым тоном грубила ему: "Как дар твой, Никчёмный, или Бог отнял его у тебя?" Вот тогда всё и произошло.
– Что "всё"? – переспросил следователь.
– Всё, что произошло и чего никто не видел…
– То есть он сильно ударил её по лицу, и она упала на асфальт, так?
– Нет, я этого не говорил, потому что этого не было, – твёрдо сказал старик, – без всякого удара женщина как будто сама легла на асфальт, – хотя и этого я не видел, – и покинула наш бренный мир.
– Он же сам говорит, что со всей силой ударил её…
– Не ударял он, и руки не поднимал…
– Чушь какая-то… Вы понимаете, что несёте ответственность за ложные показания?
– Конечно.
– Тогда ещё раз спрашиваю… предупреждаю… – сказал следователь с угрозой, – где были ваши глаза, где были ваши уши? Вы стоите в трёх шагах, тот ударяет женщину по лицу…
Старичок оборвал следователя:
– Где мои глаза и где мои уши, надеюсь, сами видите. Что мне делать, если вы не понимаете? Да, он, может быть, ударил её по лицу со всей силы, но он мог свершить это в душе, в своём воображении. Там, я уверен, он и раньше, будучи учеником, тысячу раз колотил её… Но здесь, внешне, он и пальцем не шевельнул, руку не поднял. Потому шума от удара не было, хотя женщина оказалась на асфальте вот в таком виде и ушла из жизни. Вот правда, если она вам вообще нужна.
Следователь оказался хамом и грубияном.
– Вас психиатры ещё не исследовали? – спросил он злобно, с издевкой.
Старик с грустью взглянул на следователя, как на действительно тяжёлого больного, и собрался уходить.
Следователь не почувствовал никаких угрызений совести и сказал бы старику нечто ещё более грубое, но в это время подъехала машина скорой помощи.
Врач медицинской экспертизы засвидетельствовал смерть Марии Васильевны, составил акт об ударе в лицо. Записал в протоколе, что не обнаружено никаких следов крови и что смерть наступила мгновенно.
Когда эксперт заканчивал обследование, старик сказал ему:
– Можно вам что-то предложить?
– Вы кто, врач? – спросил тот.
– Я учитель.
– И что вы хотите мне предложить? – поинтересовался он настороженно.
– После того, как молодой человек со всей силы ударил женщину по лицу, стало быть, на лице женщины и на руке молодого человека должны были остаться следы.
– Это так, – подтвердил эксперт.
– Но на левой щеке у женщины нет никаких следов, разве не так?
Эксперт нагнулся и внимательно изучил щеку Марии Васильевны.
– Странно, – сказал он, – может, он левша и ударил по правой щеке?
Он осторожно повернул голову Марии Васильевны, но и там не нашёл следов.
– Странно, – повторил он и сделал несколько снимков.
Потом обследовал руки молодого человека, но на них тоже не было никаких следов.
– Надо переписать протокол, – сказал он.
А старик тем временем посоветовал и другое: