Коррупция всегда выступает в качестве "естественной" ренты государственной бюрократии. И естественного продукта бюрократического государства. Причем эманация государством коррупции носит отнюдь не мистический характер. Не стоит объяснять причины распространенности мздоимства также испорченностью нравов. Коррупция неизбежно возникает на стыке живой экономической инициативы и мертвого бюрократического аппарата.
Ключевым же пороком созданной Петром I системы, обрекающим ее на перспективную несостоятельность, является то, что она всегда подавляет инициативу в обществе, заменяя ее директивной активностью, но директивное развитие всегда менее конкурентоспособно в сравнении с развитием на основе свободной инициативы.
Логика петровских преобразований неизбежно вела к утверждению именно такой системы. А полученный им блестящий результат – рождение великой Империи – создавал иллюзию безусловной эффективности созданного государственно-политического устройства и потому потребности в каких либо существенных ее переустройствах не могло быть. По крайней мере, до того момента, когда системные пороки не проявятся настолько, что станут угрожать самому существованию системы.
Эволюция системы от Петра I до наших дней
Однако импульс, приданный России пинком державных петровских ботфорт, стал угасать уже во время первых его преемников. И даже не менее деятельная, чем Петр, Екатерина II, которая пыталась изменить наш государственный уклад сообразно идеям европейского Просвещения, добиться радикальных перемен так и не смогла. Ведь для этого нужно было провести в жизнь противоестественные для нашей системной организации преобразования, а Екатерина понимала, сколь роковые последствия могло это иметь для ее власти.
Как поняла вскоре она и то, что все ее либеральные начинания будь то попытка отмены крепостного права либо привлечение общественности к разработке законодательных актов в Уложенной комиссии, обречены на провал ибо совершенно не найдут отклика в русской душе, никак не понимавшей вольтерианство императрицы.
И все же Екатерине удалось посеять семена цивилизованной организации национальной жизнедеятельности, которые давали России шанс не отстать от прогресса навсегда. В 1775 был издан манифест, дозволявший свободное заведение любых промышленных предприятий, без чего не возможно было развитие рыночной организации национальной экономики. В 1785 Екатерина издала свои важнейшие законодательные акты – жалованные грамоты дворянству и городам. Была подготовлена и третья грамота – государственным крестьянам, но политические обстоятельства не позволили ввести ее в действие. Эти акты создавали предпосылки для формирования в России полноценных сословий западноевропейского типа, без чего естественно не могло быть и речи об оформлении сословных интересов и идеи сословного представительства, из которых, собственно говоря, и вырос западный парламентаризм и демократия.
Но после бесспорно для России "золотого века" Екатерины II, которая как могла, пыталась облагородить европейским духом наше варварство, и внедрить начала цивилизованного управления, мы стали все более отставать от динамичного Запада. И связано это было в первую очередь с тем, что наследники Екатерины вернули развитие национальной государственной организации в традиционное русло – укрепление бюрократических начал и подавление проявлений нерегламентированной гражданской инициативы.
Так продолжалось вплоть до правления Александра II, когда позорное поражение России в Крымской войне вскрыло столь вопиющую несостоятельность существовавших у нас государственных порядков, что встал вопрос о коренной их переделке на основе западных технологий общественного управления. Для России жизненно необходимо было создать условия для модернизации отношений общественного воспроизводства – отказ от крепостничества, развитие местного самоуправления, судебная реформа и т. д. Хотя конечно это было еще не радикальной заменой петровской системы, а лишь начало движения к тому.
Александр II в отличие от Петра действительно хотел нас привести к европейской цивилизации. Однако трагическая гибель царя реформатора поставила крест на продолжении его начинаний. При этом стоит заметить, что смерть эта была вполне закономерна. Россия попросту отторгала затеянное Александром, как будет она отторгать и все, что будут пытаться делать после него другие реформаторы, пытающиеся вывести Россию из перманентного ступора, вызванного восточно-деспотической системной организацией.
Реальный поворот в Европу не был нужен российскому правящему классу, так как радикально изменял традиционные механизмы получения им управленческой ренты.
"Европейство" не было нужно и народу, так как он не приучен был к самоуправлению и потому не умел им пользоваться и не понимал всей его выгоды.
Как ни парадоксально, но действительно радикальные реформы Александра не нужны были и даже самим революционерам, организовавшим его убийство. Ибо и эти "защитники" народа на самом деле были одержимы не народовластием, а идеей смены элит, патронирующих над обществом.
И все же именно после Александра II и реформ Петра Столыпина, продолживших радикальное переустройство самой экономической нашей основы, Россия стала развиваться столь стремительно, что уже в начале XX века начинает догонять мировых лидеров.
Известный в начале прошлого века французский экономический обозреватель Эдмон Тэри, получивший от министра земледелия Клементаля и министра общественных работ Жозефа Тьерри задание изучить результаты российской аграрной реформы, в предисловии к своей книге "Россия в 1914 году" отмечал: "… ни один из европейских народов не имел подобных результатов, и… повышение сельскохозяйственной продукции, – достигнутое без содействия дорогостоящей иностранной рабочей силы, как это имеет место в Аргентине, Бразилии, Соединенных штатах и Канаде, – не только удовлетворяет растущие потребности населения, численность которого увеличивается каждый год на 2,27 процента, причем оно питается лучше, чем в прошлом, так как его доходы выше, но и позволило России значительно расширить экспорт"47
Шанс окончательно преодолеть проклятие восточного наследия страна получила в феврале 1917 года с приходом к власти временного правительства. Однако этот шанс не мог быть реализован в принципе, так как парламентская республика была противна самим основам нашего мироустройства, была чужда народным представлениям о государственном устройстве и неизбежно порождала анархию.
На фоне неудач в первой мировой войне это ускоряло национальную катастрофу, и мы просто не успевали дожить в новом состоянии до поражения Германии в результате действий наших союзников.
Поэтому, собственно говоря, большевистский переворот октября 1917 года был только взрывной мутацией системной организации, заложенной еще Петром I. Мутацией, которая означала завершение еще одного цикла деградации и распада российской системы управления и обеспечила ее перерождение в новых исторических условиях.
В советское время в наше общественное сознание жестко внедрялась догма, согласно которой события октября 1917 года трактовались как Великая Октябрьская социалистическая революция, утвердившая в нашей стране народовластие. В период перестройки к этой догме добавилось утверждение, что при Сталине власть была захвачена партийной бюрократией, произошло перерождение строя и установление диктатуры вождя, опиравшегося на мощный партийный и репрессивный аппарат.
Однако после окончательного разрушения монополии КПСС, в том числе и на социальную истину в последней инстанции, после того как в общественный оборот попали ранее неизвестные факты этого периода нашей истории, мы все больше стали осознавать, что в октябре 1917 года в стране был совершен именно переворот. Переворот, совершенный профессиональными революционерами, объединенными в достаточно хорошо структурированные, а главное готовые на действие, организации. Причем переворот, практически с самого начала нацеленный на то, чтобы привести к власти не народ как таковой, а его "передовую" часть, одержимую идеей вести за собой массы к светлому коммунистическому будущему.
Народ с самого начала выступал как революционная масса, а потому для приведения ее в движение требовалась особая организация профессиональных вождиков и вождей разного ранга. И эта организация неизбежно с самого начала своего существования и в силу вполне конкретных революционных обстоятельств стала строиться как военно-бюрократическая.
Все что делали большевики по организации "нового" государственного управления роковым образом лишь продолжало петровскую линию.
Октябрьский переворот привел не просто к восстановлению заложенных Петром системных принципов, но он создал условия для логического завершения их эволюции к абсолютной диктатуре госаппарата, бюрократии. При этом ликвидация царской семьи, как пресечение возможности восстановления наследуемого самодержавия была столь же логическим завершением системной самоорганизации: "геометрическая" вершина пирамиды должна возводиться самой системой, а не быть наследственной. И тот факт, что октябрь 1917 года привел к полной смене правящих элит, ничего не значил в плане сохранения самой системы – большевистская, а потом сталинская диктатура не только стопроцентно воспроизвела все ее принципиальные основы, но и довела их до "блистательного" совершенства.
И все же утверждение Советского строя было действительно революционным. Прежде всего, происходит кардинальная смена элит. Теперь сама страна становится безраздельной коллективной собственностью бюрократии, а государство становится механизмом для удержания этой собственности от посягательства, как со стороны общества, так и со стороны внешних конкурентов, которые одинаково опасны для системы. При этом собственность является производным от власти, а не власть от собственности.
Впрочем, в последнее время становится все более популярной точка зрения, которую наиболее четко и логично изложил в своей последней книге выдающийся русский философ и социолог Александр Зиновьев. В его рассуждениях идея существования в ранний период советской истории реального народовластия приобретает существенную трансформацию. Вот что он пишет:
"Сталинский период был периодом подлинного народовластия, был вершиной народовластия. Если вы не поймете эту фундаментальную истину, вы ничего не поймете в этой эпохе… Сталинский террор, массовые репрессии и все такое прочее – это суть именно признаки народовластия". И далее: "Сталинская власть была народовластием прежде всего в том смысле, что это была не профессиональная, а дилетантская власть. Подавляющее большинство постов в ней с самого низа до самого верха заняли выходцы из низших слоев населения и люди, никогда ране не помышлявшие о том, чтобы кем-то управлять".
Сообразно логике Александра Зиновьева это сталинское народовластие закончилось, когда партийно-государственная власть "приобрела более или мене приличный вид". При этом Зиновьев делает важное замечание: "взяв власть в свои руки, народ сам оказался в тенетах своего собственного народовластия. Ощутив на своей шкуре все его реальные ужасы, народ отрекся от него также добровольно, как и ухватился добровольно за нее ранее. Основу безудержной тирании образует ничем не ограниченная свобода!" 48
Однако на самом деле Александр Зиновьев прав лишь в той части, когда он говорит о дилетантизме новой власти. Что же касается того, что "народ взял власть в свои руки", то это далеко было не так. Народ как таковой никогда не стремился управлять собой. Даже так усиленно воспеваемый официальной идеологией общинный характер русского мироустройства проявлялся отнюдь не в самоуправлении, а в большей мере и чаще всего в круговой поруке, коллективной ответственности и подавлении инициатив, угрожающих устоявшемуся укладу.
Надо понимать, что реальное народовластие, т. е. демократия, предполагает народ как источник власти, его участие в реальном формировании властных структур и наличии у народа системы жесткого контроля над выборной властью. Но этого в русской традиции как раз никогда и не было. Зато было наследие монголо-татар, традиция деспотической вертикали власти.
А потому после того, как большевицкие лидеры узурпировали власть, они, создавая свою систему государственного управления, были вынуждены насильственно втягивать в нее народ. У большевиков попросту не было готовых управленческих кадров и они не могли использовать прежний аппарат. Новые кадры для управления массами рекрутировались вышестоящими вождями из самих же масс, как это делал в свое время тот же Петр I, не имевший возможности опереться на старые "кадры", и потому активно набиравший их из народа.
И этой логике отнюдь не противоречит, например, то обстоятельство, что некоторые вожди выдвигались "сами по себе", так сказать из глубин народной массы как это случилось с легендарным комдивом Василием Чапаевым, батькой Махно и тысячами других "самовыдвиженцев". Это было неизбежно в условиях, когда новая система возводилась практически с нуля и весьма спешно. Организация этой системы "сверху" просто не поспевала за потребностями в управлении, а "снизу" при общем народном равнодушии к управлению всегда находились те, в ком на генном уровне было заложено стремление к доминированию и кто стремился навстречу к власти, которую русские люди просто не могли себе представить иначе как произвол.
Все эти люди, сталкиваясь со встречным потоком властного строительства, или интегрировались в создаваемую систему или уничтожились как анархические элементы, если не подчинялись общей практике установления вертикальной иерархии именно "сверху", а не в результате свободной конкуренции управленческих способностей претендентов на участие в отправлении власти.
Поэтому назвать сталинскую эпоху эпохой реального народовластия можно только в том смысле, что сталинизм был абсолютно адекватен не только русской ментальности, но и нравственному, культурному и интеллектуальному уровню русского народа в то время. При этом спешно рекрутированная сталинская элита обладала культурой элиты "в перовом поколении" еще не отличающейся ничем от управляемой массы и не являющей собой особый именно культурный слой нации.
Однако стоит отметить, что доведение большевиками до логического конца петровских преобразований, создание "идеально-образцового" бюрократического государства предполагало и то роковое обстоятельство, что эта власть получала наследуемый врожденный системный порок, неизбежно обрекающий ее на скорое вырождение.
В "чистой" властной вертикали, освобожденной от компенсирующего влияния всех чужеродных системе элементов в виде свободного предпринимательства либо начал гражданского самоуправления, вновь и сравнительно быстро по историческим меркам, стала проявляться тенденция к деградации. А потому если от петровского времени до реформ Александра II прошло около 150 лет, то от большевистского переворота до краха СССР – всего лишь 70. Однако предпринятая в конце 80-х начале 90-х годов прошлого столетия попытка утвердить в стране демократические принципы государствования опять же пошла столь хаотично, бессистемно и с нарастающими тенденциями распада, что это вновь вызвало к жизни потребность в системе, отвечающей логике развития событий и сложившейся ментальности, т. е. антикризисной системе бюрократического единовластия.
И совсем не случайно президентом именно в этот критический момент стал человек КГБ – ФСБ, как представитель наиболее устойчивой, эффективной и сохранившей влияние структуры прежней системы. Именно эта силовая структура обеспечила преемственность "лучших" системных традиций в послеперестроечной России.
Однако главная проблема воссозданной у нас системы заключается в том, что в ней заложен уже упоминавшийся нами механизм кадрового отбора, который и ведет к неизбежной деградации качества управления.
В 1987 году публикация статьи Гавриила Попова "С точки зрения экономиста" (о романе Александра Бека "Новое назначение"49) стала для многих советских людей настоящим откровением, раскрывшим механизм эволюции административной системы, сложившейся в СССР. И хотя речь шла о сталинской эпохе, основные и принципиальные элементы этой системы определяли существо советского режима на все время его существования и успешно воссозданы в путинской вертикали власти.
Как писал Попов: "В основе этой системы – централизация решений и пунктуальное, неукоснительное, беззаветное исполнение директив Верха и особенно лично Сталина – Хозяина". Но почему же эволюция этой системы неизбежно сопряжена с деградацией качества управления? Гавриил Попов объясняет это так: "…самая сложная проблема Административной системы – поиск кандидатов на вакансии, проблема выдвижения кадров…первый же цикл кадровых перемен в Системе учитывает не только дело, но и личную исполнительность, преданность, покладистость".
В Административной системе фактор личной преданности, как и фактор личной ненависти, действует в полной мере. Если все зависит от Верха, то нельзя не упускать ни малейшей возможности укрепить свое положение. Наверху также надо полностью контролировать подчиненную себе часть системы.
В итоге эта Система не может воспроизводить нужных себе руководителей. Она обречена на то, чтобы каждое новое назначение было хоть на вершок, но хуже предыдущего решения.
В этой системе найти нужные кадры все труднее и труднее.
Надо выбирать среди кадров самой системы. А они в соответствии логикой годами приучали себя не лезть в дела Верха, делать что приказано. Чем идеальнее они были на своих местах, тем менее пригодны они для более высокого поста.
Ну как тут не вспомнить наказ Васина Топоркова, данный шепотом еще Ивану Грозному. И судя по всему, шепоту тому внимают по сей час. Для любого, кто хоть мало-мальски обращает внимание на эволюцию функционеров нынешнего режима (не важно, в президентской администрации ли, в губернаторской среде, или среди лидеров пропрезидентских партий), фактор возрастания личной преданности Президенту вполне очевиден.
И хотя во всех руководствах по менеджменту, которые усердно изучают наши управленцы в академиях государственного управления, такие деловые качества как профессионализм, "вкус" к инициативам, способность гибко реагировать на изменение ситуации, ответственность, называются в числе важнейших при отборе и расстановке кадров, на деле внутренняя логика системы вносит в эти приоритеты существенные поправки.
Все "умные" установки, которыми в теории должны руководствоваться вышестоящие чиновники, отступают перед животным инстинктом выживания в условиях вертикали власти.
При жесткой централизации управления всякий руководитель заинтересован в том, чтобы иметь в своем подчинении, прежде всего исполнительного и преданного человека. Привлечение инициативного работника, который своими деловыми качествами превосходит руководителя и тем более генерирует более продуктивные идеи, создает угрозу руководителю, порождает "управленческие завихрения", ставящие под сомнение качества вышестоящего начальника.
Таких людей либо научат правилам "хорошего тона" либо избавятся от них. Отсюда качество управления ухудшается с каждым циклом продвижения вверх. При этом идет селекция личностных характеристик, в результате которой по ступеням пирамиды поднимаются преимущественно те, чьи деловые качества заведомо хуже, чем у вышестоящего начальника.