На вопрос, откуда он взялся и где получил свои полномочия, Штарк ответствовал, что имел честь родиться в небогатой, но честной семье в Нижней Германии (а именно, в городе Шверин), учился в Геттингенском университете, а потом жил в Петербурге, где учительствовал в известной "Петришуле". Там-то, в Санкт-Петербурге, ему и довелось вступить в духовное отделение ордена храмовников, превзойти все его степени и получить на то удостоверение, выданное в 1766 году самим предводителем петербургского клериката. На документе читалась подпись этого мастера, состоявшая из одного лишь масонского псевдонима "Пилад". Этим состав верительных грамот одного из многочисленных "сыновей лейтенанта Шмидта" XVIII столетия – пардон, "преемников магистра Молэ" – и ограничивался.
История масонства полна неожиданностей. Не знаем, поверит ли нам читатель, но после недолгого совещания с приближенными, фон Гунд принял решение признать "тамплиерский клерикат" и включить его сложные, до странности схожие с церемониями католической церкви, ритуалы в работы своего ордена. Причина этого шага лежала в глубоком комплексе неполноценности, подтачивавшем духовные силы гермейстера. Дело было в том, что свои полномочия Гунд получил, по собственному заверению, от скрытых – возможно, уже достигших бессмертия – магистров ордена храмовников, хранивших его святыни в шотландских горах, и направлявших оттуда его деятельность.
Когда рядовые масоны просили более подробных разъяснений, патентов, а лучше всего – встреч с "шотландскими посвященными", Гунд мог без долгих разговоров прикрикнуть на них и закрыть дискуссию. Однако когда того требовали коронованные особы, принятые им в орден, все полномочия рано или поздно надобно было подтвердить, причем "по полной программе". Вопрос этот возникал уже в ходе первого, Альтенбургского конгресса приверженцев "строгого чина", прошедшего в 1764 году. Тогда его удалось обойти. Однако на Брауншвейгском конгрессе (1775), он был поставлен ребром, и фон Гунду не удалось оправдаться вполне. Считалось, что нервное потрясение, которое он тогда испытал, было причиной его безвременной кончины, последовавшей в следующем году.
Вот почему, встретив посланца от неизвестной дотоле ветви ордена тамплиеров, подтверждавшего его учение и дополнявшего его, Гунд был заранее расположен к братской доверчивости и сердечному согласию. Вместе с тем, Петербург находился все же не далеко в горах, а совсем близко, на восточном берегу Балтийского моря, и предпринять туда поездку для проверки полномочий Штарка было делом естественным. В такую поездку К.Г. фон Гунд и отправил одного из своих адъютантов, при первой возможности, в следующем, 1768 году. Точнее, тот поступил на службу в русскую армию, и как раз должен был ехать в Санкт-Петербург. По удачному совпадению, сам Штарк в том же году также вернулся на берега Невы. Вот Гунд и попросил Штарка представить его полномочного представителя мудрым петербургским тамплиерам.
Дальнейшее было довольно грустно. Встретившись в Петербурге с представителем гермейстера, Штарк стал что-то лепетать, рассказывать о неожиданно возникших сложностях и каких-то препятствиях. Встретившись с немногочисленными масонами "строгого чина", работавшими тогда в Петербурге, посланец фон Гунда получил нелестные отзывы о Штарке. Самое любопытное, что масон по имени Пилад также обнаружился. Им оказался малограмотный немецкий часовщик, по фамилии Ширгер. Он явно не был хранителем древних тайн, хотя и мог при общении некоторое время поддерживать такое впечатление, повторяя то, чему его ранее обучил один старинный его приятель, которым был, как мы догадываемся, И.А.Штарк.
Под впечатлением всех этих новых обстоятельств, основатель "тамплиерского клериката" попал у гермейстера и братьев по ордену в немалое подозрение. Личные отношения с Гундом прервались довольно быстро. Что же касалось совместных работ, то они прекратились вскоре после Брауншвейгского конгресса.
И все же, при всем сказанном, мы не можем считать Иоганна Штарка тем обманщиком и интриганом, каким он обычно аттестуется в курсах истории масонства. Прежде всего, в первое свое пребывание в Петербурге, а именно в 1763–1765 годах, ему довелось войти в тесные сношения с рядом местных масонских лож. Одна из них носила название "Петропольского капитула" ("Capitulum Petropolitanum"), объединяла, по некоторым данным, ряд видных деятелей как русского, так и немецкого происхождения, и включала в свои ритуалы ознакомление с некими тайнами тамплиеров . Великим мастером там был богатый немецкий купец по фамилии Людер [262] .
Другой капитул придерживался в своих ритуалах вполне оригинальной системы, выработанной одним из известных деятелей петербургского масонства по имени П.И.Мелиссино. Высшая степень в его системе носила название "Великого священнослужителя храмовников" ("Magnus Sacerdos Templariorum"). Как отмечают историки русского масонства, ритуалы этой степени включали настоящую магию и теургию по образцу розенкрейцерских, но в то же время проявляли странное сходство с обрядами католической церкви, и в особенности – основанного немного позднее "тамплиерского клериката" [263] .
Сказанное нужно дополнить преданиями о необычайной магнетической силе, присущей Иоганну Штарку. Достаточное представление о ней может дать один эпизод из его жизни, когда, ближе к концу 1770-х годов, Штарку довелось жить в Митаве – столице Курляндии. По стечению обстоятельств, туда же – а главное, на то же амплуа – явился великий Калиостро. Курляндские масоны стали тогда свидетелями целой череды мистических поединков между двумя великими магами. Точнее, сколько в искусстве каждого было от фокусов, а сколько от подлинной магии – сказать затруднительно (по отзывам об искусстве Калиостро знаем наверно, что должны были применяться оба оружия).
Как это ни поразительно, силы обоих соперников оказались примерно равными! Более того, сохранились упоминания о том, как Калиостро в несвойственном ему, плаксивом духе предостерегал своих поклонников и особенно поклонниц, что его соперник действовал силами черной магии, и потому его лучше всего обходить стороной. Надо ли говорить, что Штарк утверждал в точности обратное, оставляя за собой владение силами благотворной, белой магии. Детали этих магических поединков (к примеру, различение магических действий, производимых при помощи курений, или при помощи шпаги, сохранившиеся в памяти посвященных свидетелей и очевидцев, составляют предмет особого, демонологического исследования) [264] .
Отзвуки споров об И.А.Штарке, получившем немалую известность в свое время, сохранились в тексте "Писем русского путешественника", написанных Н.М.Карамзиным по материалам путешествия в Европу, предпринятого в 1789–1790 годах. Проезжая через Дармштадт, молодой русский путешественник пожелал встретиться со Штарком, служившим тогда там в должности обер-гоф-предигера. Тот, на беду, уехал на воды, лечиться. Николай Михайлович искренне огорчился и записал: "От всего сердца жалею о Штарке. Дорога человеку добрая слава – и с каким легкомыслием похищаем мы друг у друга сие сокровище!" [265] …
Хранились ли тайные знания "тамплиерского клериката" в анналах "Петропольского капитула", или же Штарк предпринял попытку их реконструкции, опираясь на сведения, полученные при работах под руководством Людера или Мелиссино – в настоящее время неизвестно. Однако на основании доступных нам данных вполне допустимо утверждать, что уже в начале екатерининского царствования петербургско-немецкое масонство приобрело достаточную силу, чтобы выдвинуть одного деятеля международного масштаба – пусть даже небезупречного поведения .
Розенкрейцерство
Восьмидесятые годы XVIII столетия прошли в русском масонстве под знаком деятельности Н.И.Новикова. Собственно, если иметь в виду чисто масонскую иерархию, то тут первенство принадлежало Иоганну Георгу (или, как его у нас стали называть, Ивану Егоровичу, или Григорьевичу) Шварцу. Шварц был природный немец, которому довелось рано приехать в Россию, наладить здесь отношения с рядом видных людей и войти в доверие к предводителям масонских лож различных систем. В 1781 году, с их ведома и согласия, Шварц выехал в немецкие земли. Целью его было обретение "подлинного масонства". Строго говоря, речь шла о розенкрейцерстве, входившем тогда в большую моду в европейском, в особенности же, германском мистицизме.
Нам уже доводилось коротко говорить об этом духовном движении, начавшемся выпуском в начале XVII столетия ряда книг немецкого мистика Иоганна Валентина Андреэ. В них содержалась легенда о странствиях на восток средневекового рыцаря по имени Христиан Розенкрейц, о тайнах всезнания и бессмертия, найденных там, и о тайном капитуле посвященных, основанном им после возвращения в Германию. Формально, Андреэ призывал к церковной реформе на основе признания общих для католической и протестантской церквей двух базовых таинств, а также к политическому возрождению Германии на основе обновленной Священной Римской империи. Значительно большее влияние на европейскую интеллектуальную элиту оказали его рассказы о тайном обществе посвященных, которые состояли в братском общении между собой вне зависимости от подданства и религии, хранили весьма древние знания, передаваемые от Адама, и собирались время от времени на могиле Розенкрейца для согласования своих действий, направленных на незаметное управление ходом истории.
Во второй половине XVIII столетия, разрозненные и работавшие до того скрыто, кружки розенкрейцеров вливаются в состав масонства, а их члены берут в свои руки бразды управления многими ложами. Можно сказать и так, что, в поисках тайных знаний, руководители масонского движения натолкнулись на массив розенкрейцерской литературы и выработали на ее основе ряд новых "градусов" своего учения. В теоретическом отношении, эти "градусы" включали систематическое описание мироздания на основе древних нумерологических схем, заимствованных из арсенала алхимии и каббалистики. Как следствие, одни розенкрейцерские авторы объясняли мир, начиная с таких первоначал, как соль, сера и меркурий, другие же сразу вводили читателя в "тайны сефирот", то есть в каббалистику.
В практическом отношении, особое внимание придавалось развитию тех способностей, которые в наше время носят название парапсихологических. Опытный розенкрейцер мог поддерживать отношения с братьями по ордену, не выходя за пределы своей комнаты. Обострив до предела духовный слух и духовное зрение, он получал руководство и наставление от незримых наставников, действовавших на иных планах бытия, повелевал стихиями планетарной эволюцией. С целью обострения этих способностей, розенкрейцеры активно привлекали новые психотехники – к примеру, вошедшее тогда в моду учение Месмера о "животном магнетизме".
В организационном отношении, розенкрейцерство завершало круг масонских наук, изучение которых начиналось в "голубом", иоанновском масонстве, продолжалось в "красном", андреевском, и заключалось в "черном". Перед вступлением в "орден Злато-Розового креста", полагалось пройти особую, теоретическую степень, подготавливавшую адепта к безумному напряжению ожидавших его духовных работ. Нормативный материал, предписанный к освоению на этой ступени, был собран в коротком учебнике, получившем название "Теоретический градус наук Соломоновых".
Пособие это дошло до настоящего времени в ряде списков. Его вводная часть содержит предписания по чинопоследованию важнейших ритуалов, таких, как открытие ложи, "столовое собрание", интродукция новых членов. Основная часть, иногда излагавшаяся обособленно, под титулом "Наставление для теоретических братьев", включает "учение о Боге в природе", а также "учение о натуре в человеке" – или, для краткости, теософию и натурфилософию. При разработке обеих дисциплин, авторы пособия основывались преимущественно на наследии немецкого мистицизма – от Якоба Беме до Иоганна Кристофа Вельнера.
Приехав в Митаву, И.Е.Шварц сразу же обратился к мастерам курляндского масонства, которое пользовалось в Германии большим респектом. Получив от них рекомендательные письма к предводителям германских розенкрейцеров, он, долго не медля, отправился дальше, в Берлин (первенство в розенкрейцерском движении XVIII века сначала принадлежало Вене, но потом перешло к Берлину). По приезде, он встретил самый доброжелательный прием у берлинских розенкрейцеров, был посвящен в высшие степени их ордена и получил патент на открытие лож "теоретической степени" на всем пространстве Российской империи. Сам Шварц был назначен их предстоятелем. Второе по положению место – "главного надзирателя" работ "теоретического градуса" – получил Н.И.Новиков.
Таким образом, немецкое розенкрейцерство было заимствовано россиянами в "петербургский период" непосредственно из Германии, притом неоспоримо законным путем . В дальнейшем оно развивалось под руководством немцев и при большом их участии. Так, для печатания эзотерической литературы была выделена особая типография, помещавшаяся в Москве, у Меншиковой башни. Рабочие там были почти исключительно немцами. В Берлин, для правильной постановки эзотерических работ, направлялись, частично за счет ордена, наши масоны, как опытные, так и совсем начинающие. Наконец, И.Шварц твердо держал бразды правления российским розенкрейцерством до своей ранней смерти, последовавшей в 1784 году. Любопытно, что его преемником стал не Новиков, но другой немец – барон Г.Я.Шредер, принявший псевдоним Sacerdos, то есть "Священник".
Это масонское имя представляется весьма интересным. Дело в том, что в росийском розенкрейцерстве постепенно вышло на первое место стремление теснее примкнуть к христианской церкви, образовав на ее основе, и, в общем, в ее рамках, более узкую организацию типа "православного ордена" – или, если угодно, "внутренней церкви". Об этом говорили и одежды мистагогов ("мантия настоятельская белая, златом или золотым розами испещренная"), и убранство ложи (равносторонний престол, на котором стояли чаша красного вина, блюдо с белым хлебом и большая солонка с солью), равно как и ритуалы рукоположения кандидатов.
Как справедливо отмечают историки розенкрейцерства, был у нас создан и своего рода "церковный устав" – получившая значительное распространение в свое время брошюра "Духовный рыцарь" И.В.Лопухина. В "Нравоучительном катехизисе франкмасонов", написанном тем же автором прежде "Духовного рыцаря", однако печатавшегося потом на правах приложения к этому сочинению, Лопухин без обиняков называл розенкрейцерских предстоятелей "Священниками Храма Премудрости", заложенного Иисусом Христом, а самого Его называл "Главой и Учредителем истинных Каменщических работ" [266] .
В общем, не зря в "обвинительных пунктах", составленных при разгроме розенкрейцерских кружков в 1792 году, на шестом месте названо то, что у них "… храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочия установления и обряды, вне святой нашей церкви не позволительныя" [267] .
Миссия Новикова
Надеемся, что после сказанного стало яснее, какую школу мысли и чувства прошел Николай Иванович Новиков. В его биографии мы встречаем, как и у многих других, период увлечения идеями французских философов-просветителей, время глубокой депрессии, последовавшей при осознании того, что в мире Просвещения "… будущее бред, Бог такой владыка, которому не служат, вселенная есть фамилия без начальника" [268] , и обретение душевного равновесия в лоне ордена "вольных каменщиков".
Новиков был принят в масоны в 1775 году, в Петербурге, в одной из елагинских лож, продолжил работы в "рейхелевой системе", а завершил свой духовный путь, уже после переезда в Москву, как один из предводителей розенкрейцерства. Точнее, духовный путь нашего славного просветителя завершился в Шлиссельбургской крепости, куда он был в 1792 году помещен после пристрастного следствия, но без открытого суда, где провел четыре тяжелых года, и откуда был выпущен, "дряхл, стар и согбен", в рваном тулупчике, доживать свои дни в дальнем имении.
В беседах с орденскими наставниками, Н.И.Новиков был настойчив и подозрителен. Едва не утратив веру один раз, он боялся пойти снова по неверному пути. В большинстве биографий Новикова, приводится трогательный фрагмент его разговора с фон Рейхелем, когда, "… разговаривая через переводчика ( не помню, кто был ) о всех разделениях и разных партиях в масонстве, спросил я у него в самых сильных выражениях : Я не прошу вас о высших градусах, ниже о изъяснении масонства, потому что я решился терпеливо ожидать , упражняясь, сколько могу, в нравственности, самопознании и исправлении себя, но прошу вас, дайте признак мне такой, по которому я мог бы безошибочно узнать истинное масонство от ложного, чтобы нехотя не зайти в ложное; что я по сему признаку верно следовать буду, – но что ежели он мне даст несправедливый, то он Богу ответствовать будет. Под именем истинного масонства разумели мы то, которое ведет посредством самопознания и просвещения к нравственному исправлению кратчайшим путем, по стезям христианского нравоучения; и просил его о том со слезами " [269] .
Наше внимание в этом расказе привлекает почти детская наивность Николая Ивановича. Помимо того, что его собеседник, как светский человек и карьерист, не был расположен к излишней откровенности, он был к тому же связан масонскими клятвами, включавшими различные толкования ближайших задач и конечной цели масонских работ на разных ступенях посвящения. Поэтому какого-либо окончательного ответа фон Рейхель, строго говоря, дать не был вправе. Он, впрочем, вышел из положения вполне достойно, посоветовав Новикову в любом случае избегать обществ, имеющих политические амбиции, или хотя бы тень таковых, и даже смахнул слезу, набежавшую на глаза при ответе. Да и как было не прослезиться, вспомнив о близости казематов Петропавловской или Шлиссельбургской крепости.
Что же касалось положительных целей, то тут Новиков сам знал, что делать. Перебравшись в Москву в 1779 году и взяв в аренду типографию Московского университета, он стал издавать азбуки и буквари, учебники географии и истории, пособия по экономике и философии, переводы новейшей художественной литературы, в первую очередь – французской и немецкой. Широко черпая из кошельков богатых масонов, Новиков поставил дело на широкую ногу. Начальный капитал его книгоиздательской деятельности составлял сумму около двухсот тысяч рублей – по тем временам, целое состояние. На них удалось почти сразу оборудовать типографию двадцатью печатными станками. Многие современные книгоиздатели могут только мечтать о такой типографской базе!